Судьбы и сердца

На дачах брошенное зверье…

Откуда им, кинутым, нынче знать,

Что в час, когда месяц блеснет в окошке

(Должны же ведь дети спокойно спать!),

Родители будут бесстыдно лгать

О славной судьбе их щенка иль кошки…

Что ж, поиграли — и с глаз долой!

Кончилось лето, и, кончились чувства.

Бездумно меняться вот так душой —

Непостижимейшее искусство!

А впрочем, «звери» и не поймут.

Сердца их все с тою же верой бьются.

Они на крылечках сидят и ждут,

И верят, глупые, что дождутся…

И падает, падает до зари,

Как саван, снежное покрывало…

Конечно же, что там ни говори,

А «добрых» людей на земле немало!..

БАЛЛАДА О БУЛАНОМ ПЕНСИОНЕРЕ

Среди пахучей луговой травы

Недвижный он стоит, как изваянье,

Стоит, не подымая головы,

Сквозь дрему слыша птичье щебетанье,

Цветы, ручьи… Ему-то что за дело!

Он слишком стар, чтоб радоваться им:

Облезла грива, морда поседела,

Губа отвисла, взгляд подернул дым…

Трудился он, покуда были силы,

Пока однажды, посреди дороги,

Не подкачали старческие жилы,

Не подвели натруженные ноги.

Тогда решили люди: — «Хватит, милый!

Ты хлеб возил и веялки крутил.

Теперь ты — конь без лошадиной силы,

Но ты свой отдых честно заслужил!»

Он был на фронте боевым конем,

Конем рабочим слыл для всех примером,

Теперь каким-то добрым шутником

Он прозван был в селе — Пенсионером,

Пускай зовут! Ему-то что за дело?!

Он чуток только к недугам своим:

Облезла грива, морда поседела,

Губа отвисла, взгляд подернул дым…

Стоит и дремлет конь среди ромашек.

А сны плывут и рвутся без конца…

Быть может, под седлом сейчас он пляшет

Под грохот мин на берегу Донца.

«Марш! Марш!» — сквозь дым доваторский бросок!

Но чует конь, пластаясь на скаку,

Как старшина схватился за луку,

С коротким стоном выронив клинок…

И верный конь не выдал старшины,

Он друга спас, он в ночь ушел карьером!

Теперь он стар… Он часто видит сны.

Его зовут в селе Пенсионером…

Дни что возы: они ползут во мгле…

Вкус притупился, клевер — как бумага.

И, кажется, ничто уж на земле

Не оживит и не встряхнет конягу.

Но как-то раз, округу пробуждая,

В рассветный час раздался стук и звон.

То по шоссе, маневры совершая,

Входил в деревню конный эскадрон.

И над садами, над уснувшим плесом,

Где в камышах бормочет коростель,

Рассыпалась трубы медноголосой

Горячая раскатистая трель.

Как от удара, вздрогнул старый конь!

Он разом встрепенулся, задрожал,

По сонным жилам пробежал огонь,

И он вдруг, вскинув голову, заржал!

Потом пошел. Нет, нет, он поскакал!

Нет, полетел! Под ним земля качалась,

Подковами он пламень высекал!

По крайней мере, так ему казалось…

Взглянул и вскинул брови эскадронный:

Стараясь строго соблюдать равненье,

Шел конь без седока и снаряженья,

Пристроившись в хвосте его колонны.

И молвил он: — А толк ведь есть в коне!

Как видно, он знаком с военным строем! —

И, старика похлопав по спине,

Он весело сказал: — Привет героям!

Четыре дня в селе стоял отряд.

Пенсионер то навещал обозы,

То с важным видом обходил наряд,

То шел на стрельбы, то на рубку лозы.

Он сразу словно весь помолодел:

Стоял ровнее, шел — не спотыкался,

Как будто шкуру новую надел,

В живой воде как будто искупался!

В вечерний час, когда закат вставал,

Трубы пронесся серебристый звон:

То навсегда деревню покидал,

Пыля проселком, конный эскадрон.

«Марш! Марш!» И только холодок в груди,

Да ветра свист, да бешеный карьер!

И разом все осталось позади:

Дома, сады и конь Пенсионер.

Горел камыш, закатом обагренный,

Упругий шлях подковами звенел.

Взглянул назад веселый эскадронный,

Взглянул назад — и тотчас потемнел!

С холма, следя за бешеным аллюром,

На фоне догорающего дня

Темнела одинокая фигура

Вдруг снова постаревшего коня…

ВЕЧНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

За кровь, за тягчайшие преступления

Во многих странах с древнейших пор

Осужденным выносится приговор:

«Пожизненно. Вечное заключение!»

Рассудком многие соглашаются;

— Конечно, убийца — не человек! —

А сердцем все-таки ужасаются:

— Ведь жуткое дело: тюрьма — навек!

Проснулся и видишь: черно и четко

На фоне неба без чувств и слов

Неколебимо стоит решетка —

И так до последних твоих часов!

Все верно. Но где наши все сомненья,

Когда вдруг нарядную детвору

Ведем мы в ближайшее воскресенье

В зверинец на шумное развлеченье,

Плотно заправившись поутру?!

Как славно веселой шагать походкой,

Дорожки знакомы, не в первый раз!

А слева и справа — одни решетки,

Дорожки опять и опять решетки

И сотни безмолвных зверячьих глаз…

И, если лукавство отбросить прочь,

Нетрудно сказать, расставляя точки:

Что клетки — такие же одиночки,

Вот именно — камеры-одиночки,

Где мучатся звери и день и ночь.

А нам зачастую и невдомек,

Что вот оно — «вечное заключение».

Причем без малейшего преступления,

Откуда дорога лишь под «бугорок».

Нет, люди! Чтоб мир был не так суров

И стали сердечней у нас наследники,