Судьбы крутые повороты
Шрифт:
Детали этой борьбы со стихией я привел в рассказе «Метель». Моя история с бабушкиной иконкой в повести «Иконка» в журнале «Огонек» выброшена, но быль эта мне дорога, и я хочу ее вспомнить для моего читателя.
Весной, когда линия фронта приближалась к польской границе и наша 22-я гвардейская минометная бригада продвигалась на запад в боевых порядках танков, однажды парторг дивизиона вызвал меня в штабную землянку и сказал:
— Тебе, Лазутин, уже пора вступать в партию. Такого же мнения и командир дивизиона майор Шмигель. Как ты на это смотришь?
Пауза для меня была тяжелой. Невольно вспомнив историю со вступлением в комсомол в 8 классе 24 средней школы в городе Новосибирске, когда из-за репрессии
— Испытанием для вступления в партию может быть всего-навсего одна атака, в которой проявляется мужество, характер и смелость. А ты, Лазутин, все эти черты солдата твердо показал за те трое метельных суток, когда полз по приказанию майора Шмигеля в деревню, где находился продовольственный склад, чтобы передать начпроду бригады приказ командира дивизиона о доставке продуктов на лошадях. И ты этот приказ выполнил.
Парторг прикурил самокрутку и тоном упрека продолжил:
— Не забывай, что в бригаде ты не новичок, что воюешь ты уже полгода и батарейцы знают тебя как мужественного солдата, даже отчаянного.
— Но ведь для вступления в партию нужны рекомендации, — возразил я.
И словно заранее подготовленный к этому возражению, парторг ответил:
— Эту рекомендацию даю тебе я. Вторую ты получишь от коммуниста нашего дивизиона.
Из штабной землянки я вышел с тяжелым чувством. Мучила меня и мысль о том, что при написании заявления о вступлении в партию я должен был обязательно сообщить, что отец мой, по происхождению крестьянин, осиротевший в два года, с образованием в два класса церковно-приходской школы, был как «враг народа» в 37 году репрессирован по 58 статье пункт 10: антисоветская пропаганда и агитация. Это было приписано плотнику сельской артели из пяти человек, в которой самым грамотным был мой отец.
Этот обязательный разговор с парторгом у меня состоялся. Тяжелый разговор. Это было летом, когда в чудом уцелевших садах полусгоревшего большого белорусского села уже наливались яблоки. По укрепрайону на окраине этого села три дня назад мы давали залп. Грустно было смотреть на искореженную глубокими воронками землю этого некогда красивого села. Увидев у видавшего виды старенького «виллиса» парторга, который что-то чинил в нем, я подошел к нему. Прежде чем поздороваться со мною, он протер чистой сухой солдатской портянкой замасленные руки, достал сложенный вчетверо листок бумаги, развернул его и протянул мне.
— Вот уже три недели ношу. За это время дали три залпа, продвинулись на запад на 30 километров, и все не нахожу времени, чтобы передать тебе эту рекомендацию.
Я прочитал ее и положил на капот «виллиса». Сразу же понял, что парторг перехвалил меня, сказав это авансом. Вот тут-то, усевшись на бревне и закурив, я рассказал ему об отце, о его раннем сиротстве, о том, что он был усыновлен своим дядей, о раскулачивании в 31 году и, наконец, об аресте. Рассказал о грамотах, о похвальных листах, которые он получил как стахановец за шесть лет работы в селе Убинском Новосибирской области. Рассказал я подробно и о братьях.
Старший брат перед войной закончил Московский институт философии, литературы и истории и сейчас воюет где-то недалеко от нас тоже на 1-м Белорусском фронте. Второй мой старший брат Михаил 18 февраля 1944 года погиб после освобождения города Шимска Новгородской области. Последние полтора года он командовал разведротой стрелковой дивизии. Рассказал я и о двух младших братьях, один из которых, Анатолий, с пятнадцати лет, после окончания ремесленного училища, работает в Сибири сталепрокатчиком. Самый младший брат, Петя, и сестренка Зина — школьники, живут в Убинском с матерью-колхозницей.
Слушал меня
парторг внимательно, глядя в землю, время от времени жадно затягиваясь самокруткой. А когда он затоптал окурок, то взял с капота рекомендацию, сложил ее вчетверо и протянул мне.— Запомни слова Сталина, что сын за отца не отвечает. Ты когда-нибудь слышал эти слова?
— Слышал, — ответил я. И, вытащив из кармана гимнастерки комсомольский билет, вложил в него рекомендацию парторга.
Садясь в свой «виллис», он крепко пожал мне руку, как-то хорошо улыбнулся и сказал:
— Если останемся живы, то принимать тебя в партию будем, когда возьмем Варшаву.
А через неделю, во время зарядки боевых установок снарядами, мы попали под такой ливень, а он длился больше часа, что все мы промокли до нитки. О рекомендации в партию и о бабушкиной иконке Георгия Победоносца я вспомнил лишь тогда, когда боевые машины были уже заряжены, накрыты брезентом и забросаны сверху зелеными ветками нарубленного кустарника. Чтобы просушить гимнастерки, брюки и даже нижнее белье, а также бабушкины иконки, мы с Сашей незаметно отделились от своих батарейцев, нашли маленькую солнечную полянку. Саша расстелил на ней кусок брезента, взятого у командира боевой машины, и сухую газету, на которую мы для просушки разложили свои комсомольские билеты и иконки. А рядом со своей иконкой я положил рекомендацию в партию. Несколько букв в ней расползлись от сырости. Растелешенные, в одних солдатских кальсонах, мы с Сашей, перекурив, не заметили, как уснули. Июльское солнце ласково пригревало. Для войны эта ситуация и наше положение были просто неестественны, и даже смешны. Внезапное появление почти у нашего изголовья парторга было настолько неожиданным, что мы оба с Сашей оробели и пристыженно молчали. И как на грех, наши комсомольские билеты лежали рядом с иконками Георгия Победоносца. Такое положение в криминалистике называется «схвачены с поличным». Нашу суетливость и желание побыстрее надеть брюки и гимнастерки, а также обуться, парторг понял правильно.
— Не взыщите, что разбудил вас, — шутливым тоном произнес он.
Мы надели гимнастерки и брюки. Когда Саша Загороднюк объяснил парторгу, откуда мы взяли одни и те же иконки и как речицкая бабушка истратила на него весь лен, когда лечила его карбункул, и как на прощанье она подарила нам эти иконки, парторг задумчиво произнес:
— Ну, что ж, хорошо, если верите в молитвы бабушки. Храните эти иконки.
— А это все совместимо? — спросил я как-то виновато, положив на левую ладонь комсомольский билет, рекомендацию в партию и иконку.
Парторг на серьезный вопрос ответил строго, раздумчиво:
— Не только совместимо, но и естественно. Вы знаете о том, что гениальный физиолог, великий русский ученый Иван Павлов был глубоко верующим человеком. Правда, некоторые ученые, коллеги называли его чудаком. Павлов к этим осуждениям и насмешкам относился по принципу народной пословицы «собака лает, а караван идет».
И все-таки, на всякий случай, я осмелился спросить, можно ли в одном кармане гимнастерки носить комсомольский билет и иконку? На что парторг, вместо ответа, достал из кармана гимнастерки партийный билет, раскрыл его и показал мне маленькую иконку, заложенную в нем.
— Эту иконку мне подарила родная бабушка. Отсюда делайте вывод. И говорю я это вам не для протокола, не для публичного обозрения. Понятно?
— Понятно, — почти одновременно ответили мы и положили свои иконки в комсомольские билеты.
Парторг взглянул на часы и предупредил, что через 20 минут будет обед. Сказал и, круто повернувшись, ушел с полянки к штабному блиндажу.
В этот момент парторг чем-то мне напомнил моего родного дядюшку Егора, старшего брата моей мамы, начитанного и умнейшего человека, который утверждал, что первым коммунистом на земле был Иисус Христос.