Судьбы

— Каждая встает на этот путь по своим причинам. И о каждой из этих девушек можно роман писать, о несчастной жизни. Все сложно, Олег Михайлович.

— Наплетут они тебе с три короба, а ты уши развешиваешь.

— Я умею правду от лжи отличать. И где их счастье? В чем? В шубах этих, что ли? Вы ее глаза видели? Сколько страха там? Так таких, как они, не бьют, чтобы товар не портить, а те, что завтра подойдут, все в синяках разной степени зрелости. Вы среди них счастливые лица видели? Я – нет. Спившиеся видела, опустившиеся видела, а вот счастливых не наблюдала.

— И все же их путь – это их выбор. Да, глупый и неправильный, но их.

Прошла неделя. Вера выписала двух девочек, находившихся на дневном стационаре. Когда они получили свои выписки и она озвучила рекомендации, не удержалась и спросила про ту в чернобурке.

— А Вы не знаете, Вера Юрьевна?

— Нет. Прервали беременность? Да?

— Нет. Она сбежала и легла в гинекологию на сохранение. А там врач грозный такой. Он Алика запугал. Представляете, нашего Алика!

Они переглянулись и расхохотались.

А Вера еле дождалась вечера. Домой бежала сломя голову, надо бы поговорить, но не с кем. Саши дома не было. Позвонила в отделение, сказали давно ушел.

И тут мысли понеслись… Как и о чем ей думалось, лучше умолчать, но в ее голове родилась совершенно ужасная и страшная детективная история, одним из участников которой был ее Саша, а вторым – тот самый сутенер Алик. Она уже бегала от окна к окну и прислушивалась к каждому шороху.

Ужин давно остыл, а его все не было. Она уже собралась идти искать мужа, только куда идти? Но тут раздался звук поворачивающегося ключа в замке. Она выскочила в коридор со слезами на глазах, перед ней был муж. В его руках красовались два огромных пакета.

— Вераш, я тут по магазинам, примерь, если не подойдет, я поменяю.

— Я так волновалась…

— С чего?

— Эта на сохранении у тебя лежит?

— У меня. Я ее мать вызвал, она приехала с отцом вместе. Они сказали, что рады ребенку, и обещают забрать дочь с внуком домой в Жезказган. Так что у нее все как бы образовалось. Думаю, что больше она по кривой дорожке не пойдет. Зато она мне в подробностях рассказала, как у тебя глаза горели при виде ее шубы. Вот я и подумал. Надевай давай.

Он занес пакеты в комнату и вытащил содержимое. В одном из пакетов лежало песочного цвета австрийское пальто с ламой и огромным воротником из меха ламы, а в другом – сапоги, черные на каблуке, правда, не на шпильке, а на обычном каблуке.

Вера разрыдалась и целовала его, а он сопротивлялся и сквозь смех кричал, что уж больно мокро.

Ей все подошло, как будто прямо на нее было пошито, и даже сапоги идеально сели.

Вот в своих обновках она и отправилась назавтра на работу и всем рассказывала, что муж купил сам, без нее даже.

====== Бабушка. ======

— Ну наконец-то. Я заждалась. О, а куры откуда?

Вера смотрела на куриные лапы с когтями, торчащие из сумки.

— Значит так. Позвонила твоя мама с работы, что купила девять кур по рубль шестьдесят, но поднять их, чтобы донести до дома, не может, спина болит. Позвонила мне на работу. Я просил ее подождать и рванул туда. Вот принес, часть ей, часть брату ее, а это нам. Займись разделкой кур или оставь, я сам, только сейчас схожу к твоей бабушке, у нее пролежни, надо глянуть и обработать.

Вера смотрела ему в глаза. Они поняли друг друга без слов. Пролежни были не к добру. Бабушке становилось все хуже. Неделю назад началась пневмония, нет, не застойная, как можно было ожидать, а настоящая – бактериальная или вирусная – с ней почти справились антибиотиками, но иммунитет упал. А если учесть, что речь шла о человеке с тетраплегией в течение семи лет. И в возрасте восьмидесяти семи, то все было понятно без слов.

Конечно, у мамы болела спина, потаскай-ка на себе взрослого человека! То поверни, то приподними, то протри, то подмой, то искупай.

Нет, купали они ее в ванне, теперь Саша на руках заносил ее в ванну, а раньше это делала Ирина вдвоем с Верой на простыни. Но купали регулярно.

Вера занялась курами, ждала возвращение мужа. Его не было долго. Куры уже были разложены по пакетам, так, чтобы взял пакет, разморозил, и можно было готовить. А Саша все не возвращался. Засунула она кур в морозильник и пошла в квартиру мамы, благо в соседний подъезд войти.

Саша слушал легкие, рядом валялся тонометр. Мама плакала. Вера все поняла без слов. Мария Михайловна умирала.

Только вот отпустить бабушку Вера не могла. Не могла, и все. И хоть понимала, что срок настал, что человек столько лет недвижим и в полном сознании. Но ей казалось, что ближе-то никого нет и не было никогда…

С самого-самого детства всегда была только бабушка.

И в детский сад Вера не ходила, ее поднимала Мария Михайловна, и читать учила, и считать, и когда болела Вера, всегда она с ней была. А мама вечно работала. Ни разу больничный не брала. Болела же Вера много и долго. Ангина за ангиной, температура за температурой. И все с бабушкой. А тут сейчас…

— Саша, надо что-то сделать. Надо реанимацию вызывать. Давай звонить.

Он взял ее за руку и вывел в другую комнату.

— Ты это серьезно?

— Да. Она же умирает… — Вера смотрела на мужа огромными глазами, полными мольбы и ужаса.

— Я знаю. И ты хочешь спасать человека, последние семь лет находящегося в недвижимом состоянии? Ей почти девяносто лет… Вера, у нее терминальное состояние, не сходи с ума, прими все, как есть. Она достаточно настрадалась, и мать твоя тоже намучилась по самое не хочу.

— Саша!!!

— Вера, будь человеком, дай ей уйти.

В комнату вошла Ирина. Невероятно бледная и расстроенная.

— Твой муж прав, дочь. На этот раз он прав.

Саша ухмыльнулся, но Вера не могла сидеть сложа руки, она вызвала скорую.

Ехать они не торопились. В дом вошли минут через сорок. Врач со скорой поздоровался с Сашей, они явно были знакомы, и Вере это не нравилось.

Они ничего не стали делать, просто посмотрев на больную. А дальше началась естественная борьба жизни со смертью. Дыхание становилось патологическим, затем восстанавливалось, давление падало и поднималось.