Судный день
Шрифт:
Свидетель Букаты: Да. Вот так! (с вызовом). А откуда мы бы взяли те танки в сорок втором? А? Вы там на фронте не спрашивали друг друга об этом? Ну так нас спросили бы! Как коломенские приехали, станки поставили на снег, провода положили по земле и стали работать. Это уж потом избу-то вокруг печки возвели!
Прокурор Зелинский: Но не дети же!
Свидетель Букаты: (спокойно). А кто же тогда? Вы в зал-то поглядите, увидите, кто сидит. Эти и начинали: двенадцать, тринадцать лет…
Вострякова Ольга (неожиданно): Мы
Судья Князева: Почему же, замечали. Разное было. А иногда…
Прокурор Зелинский (повернувшись к судье): Что иногда?
Ольга Вострякова: Да опять Ведерников! Это когда генерал приезжал!
Прокурор Зелинский: Да? Что же он еще натворил? Ваш вундеркинд?
Свидетель Букаты (мнется): Да я, в общем-то, не очень помню. Ну, было, что глазами сварку схватил…
Прокурор Зелинский: Это мы слышали. А потом?
Свидетель Букаты: Что потом? Работал…
Прокурор Зелинский: Ачто с генералом?
Свидетель Букаты: Ах, с генералом! Ну так это так, детское…
Судья Князева: Ладно уж, скажите. Все помнят.
Свидетель Букаты: Ну а если помните, то чего и вспоминать?
Прокурор Зелинский: Странно вы ставите вопрос! Странно! Надо вспомнить!
Свидетель Букаты: Ну, если только так… Что надо… (задумывается). В ту ночь они сделали, в общем-то, все три танка… Хотя помучились мы тогда прилично. Да, помню, как же… (Опять задумывается.)
– Кончай ночевать! – крикнул Швейк, вытирая концами руки. – Чур, последний бежит за доппитанием.
– У меня все, – сказал Силыч и постучал по корпусу, как там Костик. – Жив? – спросил, когда тот высунулся.
– Уже? Утро?
– А ты думал? – усмехнулся Швейк. – Твоя с корзиночкой давно на рынок двинула! «Здравствуйте вам»…
Костика по временам дразнили этой странной девочкой, которая ему встречалась на дальней улице. Дразнили, хотя знали, что он даже имени ее не спросил, даже не ответил на ее здорованье ни разу.
– Чертова центровка, – сказал Костик. Никогда он не ругался, а тут не выдержал.
– Опять не сходится? – спросил сочувственно Силыч.
– С кем, с девицей, не сходится? – переспросил Швейк, и все вокруг прыснули. И сам Силыч заржал.
– Ну, Швейк, ну, загнул! Центровка… Ха-ха-ха… С девицей, говорит, центровка…
А Швейк между тем продолжал:
– Красотка по бессердечному трое суток слезы льет на перекрестке… Полная корзиночка слез… Она для этого и корзиночку носит!
– Ну зачем вы, – устало отмахнулся Костик. – Я правду говорю… Я же ее имени даже не знаю!
– А чего проще-то, – будто посерьезнев, по секрету сообщил Швейк. – Подойди и скажи: «Здравствуй, Люся!» А она ответит: «Я, мол, не Люся вовсе, а я Фекла!» А ты ей тут же, не дав прийти в себя: «Что вы! Ах, как вам к лицу это имя!» Ну и так далее.
– А что? Что – так далее-то? – заливался Силыч, глядя по-детски Швейку в рот. Сам он не умел сочинять, но Швейка прямо-таки обожал за его байки. И сейчас ждал чего-нибудь такого, что тот выдаст, и будет жутко смешно.
Петя продолжил:
– Как это что? Она растает, потеряет бдительность, а тут и надо действовать как мужчине, то есть не зевать!
– Ты
скажи, ты скажи, как действовать! – настаивал Силыч.– Ну, как… Наш Костик посмотрит на нее пристально, как на «тачку», где нужна центровка! – Швейк изобразил, как Костик посмотрит на нее, и все, кто собрались послушать этот треп, снова закатились. – Возьмет нежно, как вал фрикциона берет – за руку, и прижмет к груди… К своей, к своей груди, не путай, – пригрозил он Костику, который отмахивался, но тоже слушал. – Потом, вдохнув всей грудью пять с половиной литров по спирометрии, произнесет ласкающие слух слова… Ну такие, к примеру: «Позвольте вас, Фекла Харитоновна, пригласить в нашу заводскую столовку на затируху! У меня за три переработанных смены талончик: угощаю от всего сердца! Пир, как говорят, на весь мир!» Ну а потом танцы под патефон… – Швейк схватил табурет и стал изображать зажигательный фокстрот «Рио-рита»… – Там-там, – напевал он, – там-там-там-там… У нас там одна пышная девица патефон приносит! Выносливый, говорит! Где ни поиграет, две-три пластинки вынесет!
Со словами: «Да ну вас!» – Костик нырнул в спасительное чрево машины, а Силыч присел, отсмеявшись, и сказал:
– Как тебя хватает! Если честно, я и то выдохся. А меня в училище, знаешь, как звали? Шестьдесят девять! Вот как! Цифра такая есть, ее как ни перевернешь, она все равно шестьдесят девять, вот и я такой же крупный, что в ширину, что в высоту!
Петя закруглил танец, сел на ту же табуретку, с которой танцевал. Посмотрел на Силыча и спросил вдруг:
– А ты знаешь, откуда я пришел в ФЗО? Я из детдома пришел, между прочим!
– Ну и что? – спросил Силыч.
– Ничего. У нас там одна дорожка: как чуть подрос, одежонку, что похуже, сунут, ноги в руки и ступай… Топай, браток, устраивай свою личную жизнь и уступи свою койку другим, которые тоже хотят жрать! Так вот, я про детдом… Там без того, чтобы не почудить, нельзя. Почудишь, и легче. А то еще и корочку за твои циркачества подбросят!
Появилась Ольга с плакатами в руках, зачастила:
– Мальчики, вы живы? А я вот молнию: «Три танка – наш последний удар по врагу!» Нравится? А я, значит, в час или в два ночи прохожу по цеху, слышу, вы там, в машине, ну прямо заливаетесь от хохота… Я-то подумала, подбодрю их, небось осоловели, и слышу, прямо кто-то надрывается… Это ты, Почкайло? Вот повесь мне плакат!
Тот кивнул. Плакатик одобрил и сказал, что поможет сейчас повесить.
– А что смеялись-то? – опять спросила Ольга.
– Да Швейк, – отвечал Силыч.
– Понятно, что Швейк. А что он сказал?
– Да я уж не помню, что-то такое… Ах, вот что… Встречаются два приятеля, и один другого спрашивает: «Где ты работаешь?» А тот отвечает: «В доменном цехе». – «Это что же, сталь плавишь?» – «Да нет, – отвечает второй, – домино делаем».
– Домино? – спросила недоуменно Ольга.
– Ага. Ну «домино» игру знаешь?
– Знаю.
– Ну вот они, значит, в доменном цехе «домино» делают, – сказал, засмеявшись, Силыч. Но Ольга смотрела на него немного озадаченно, не улыбалась.
– Ты думаешь, это смешно?
– А разве нет? – удивился Силыч. – Но ты дослушай! Этот второй и говорит: «Я делаю домино, точки на них ставлю». – «А почему ты сегодня не на работе?» – спрашивает тогда первый. А второй и говорит: «Ой, умора, – он говорит, – у меня выходной, потому что мы выпускаем сегодня «пусто – пусто»!»