Сука

– Ланфрен-ланфран, лети, моя голубка, – чрезвычайно остроумно парировала Ольга.

– Вот это уже лучше, – менторским тоном прокомментировал он. – Так слушаю тебя внимательно, что случилось с четой Кашаевых?

– Что случилось – все у них прекрасно, кроме того, что они взяли шины на безумную сумму и не заплатили на сегодняшний день ничего.

– Вообще-то странно, потому что я видел его недавно, он сказал, что почти полностью с тобой расплатился. И ботиночки наконец модельные доченьке своей купил.

– Я счастлива. Но это неправда. То, что предшествовало ботиночкам. Еще – на нашем экземпляре накладной нет его подписи или ее...

– За это вообще не волнуйся, я съезжу к нему, заберу накладную, привезу тебе. Об этом я, честное слово, просто забыл.

Ольга почувствовала, что сердце ее покатилось по ступенькам прямо на улицу. Там мимо двери их офиса проходил не то бомж, не то профессиональный нищий, какой-то дурно пахнущий бродяга. Он посмотрел на часто пульсирующий живой моторчик и злобно пнул его ногой: выкатываются тут разные. Сердце попало на мостовую. В этот момент по ней ехал роскошный звероподобный черный джип. На его борту восседала индифферентная, переполненная сознанием своего неоспоримого превосходства над всеми парочка. Бритоголовый водитель даже не заметил, что переехал слабодышащий огненно-красный комочек.

– Ясно. Без толку, можешь уже не ездить. Не отдаст он тебе эту накладную.

– Да будет тебе, угомонись. Почему ты так плохо о людях думаешь? Я, между прочим, в одном классе с ним учился. Потом как-то из виду его потерял. Потом встретились, выпили, поговорили. Он, между прочим, сидел.

– Этого мне только не хватало. Да как ты мог? – Ольгу душила ярость.

– Солнце мое, немедленно прекрати психовать. Да, он сидел, но виноват не был, его подставили. Сама знаешь, сколько таких случаев.

– Допустим. – Она безуспешно пыталась взять себя в руки.

– А когда последний раз его встретил – он совсем потерянный был. Стал на жизнь жаловаться, дочке ботиночки не на что купить. Я и решил ему помочь.

– Подставив меня?

– Да ты с ума сошла! Когда я тебя со всеми своими знакомыми, которых подкатывал вам же для увеличения товарооборота, подводил? – Теперь в его голосе было искреннее возмущение.

Он не врал, конечно, нет.

– Генка, триста двадцать тысяч... Не представляю. Почему он не гасит долг хотя бы частями? Не продаваться резина не может, ты же сам понимаешь.

– Не пори горячку. У меня есть телефон его родителей. Сами они живут в частном доме, и телефона у них нет. Я позвоню ему тотчас. И Мария его такое положительное впечатление производит.

– Да при чем здесь она вообще?

– Все будет нормально. Я перезвоню тебе. Как ты живешь вообще?

– Твоими молитвами, – скупо ответила Ольга и положила трубку.

Вызвала к себе Светлану.

– Выяснила? – спросила та на входе.

– Да что толку? Плохо все. Но я почему-то надеюсь, что выправится. Не может Романов меня подвести.

– Слушай, только не смейся. Это «обалдеть, не устоять, берегите детей» – откуда?

– Господи, чем озабочена твоя любознательная голова!

– И все-таки?

– Это мы на море с Дашкой были. Лежим на пляже – загораем. Волна сильная с пенящимися гребешками. Купаться мало кто решается – предштормовая погода. А по пляжу ходит этакая ослепительно бронзовая мадам во всем белом: белая короткая юбочка, такая же блузочка, белейшие носочки, вправленные в кроссовки, на голове белая роза приколота. Ходит, трубочки со сгущенкой продает. Из местных, естественно. Все в ней прекрасно, кроме голоса, так занудно она канючит с акцентом: «Тру-бачки, самые вкусные и сладкие тру-бачки на пляже».

Идет по пляжу, на море не смотрит, потому что потенциальные покупатели важнее. Вдруг отвлекается от своего трубочного дела, буквально в соляной столб превращается: увидела, как море неспокойно. В следующий момент раздается ее штормовое предупреждение, а поскольку те самые «трубачки» напрочь засели у нее в голове, то звучит оно так: «Трубачки... Трубачки – обалдеть, не устоять... Берегите детей!!!» Мы так с Дашкой смеялись, а потом это в домашнюю присказку превратилось. Вот и все. Сразу захотелось на море... От всех своих проблем, – грустно закончила Ольга.

До конца рабочего дня она все ждала романовского звонка. Его так и не последовало. И она опять сама ему позвонила. Романова не было на месте.

Утром он появился с этим самым Кашаевым.

Цветущий, сияющий, преисполненный сознанием выполненной миссии. Ольга выжала себя как губку, говорила с ними спокойно, вежливо и выдержанно.

Тщательно подбирала слова: на кону стояло триста двадцать тысяч рублей, и позволить себе их потерять было просто немыслимо. На Романова старалась она не смотреть, и было это непросто: его лицо тянуло Ольгу к себе как магнит. Когда она бросала на него короткий, испуганный какой-то взгляд, он притягивался, и отрывать его приходилось с огромным усилием. Тогда она изобрела метод смотрения ему куда-то в район левой брови. Но Ольга его все равно, конечно, видела.

Выглядел он великолепно – свеж, благоухает, костюм сидит, как на манекене, рубашка, невиданная ею доселе, новые сверкающие чистотой ботинки – слабость ее, обожала она на мужиках ухоженную обувь. «И дубленочка-то на нас новехонькая, и сам весь – с иголочки. Достойно его Галя содержит, нечего сказать», – отметила Ольга про себя мимоходом.

Кашаев оказался здоровенным мужиком двухметрового роста. Маленькие, разбегающиеся во все стороны его глаза на большом прыщавом лице все пытались приобрести состояние невинности. Он очень много говорил, опять же как с помощью Ольгиной фирмы купил он ботиночки своей девочке, как вылез из нищеты, которая наступила после прикрытия его незаконного бизнеса, состоявшего в продаже поддельной водки. Обо всем этом он говорил сразу, взахлеб, возбужденно. Он все старался придать своей речи пламенность и неподдельную искренность. Но слов было слишком много.

Ольга молча смотрела на него. Ждала, когда же иссякнет запас его красноречия. А когда дождалась, спросила коротко:

– Когда?

– Абсолютно реально – на следующей неделе.

– Хорошо, мы подождем, – с усилием ответила она.

– Оль, ты знаешь, а он пишет стихи, и неплохие, на мой взгляд, – сообщил Романов, молчавший на протяжении всего вулканоподобного словоизвержения Кашаева.

– Ну и что? – с кривой усмешкой ответила Ольга.

– Просто так. Почитала бы. Он их с собой принес, только показать стесняется.

– Он вообще, видимо, скромный очень. Все позвонить боялся – о долге своем поговорить, а приехать и подавно страшно. Смелый только товар под реализацию брать на большую сумму.

– Нет, я серьезно. Может, ты в какую-нибудь газету стихи его пристроишь? По старой памяти. У тебя же какие-нибудь связи остались?

– Ты, Романов, газеты-то давно почитывал? Все литературные страницы канули в Лету. Да и почему я должна его вирши пристраивать?

– А может, мы выпьем? – вдруг громыхнул Кашаев. – За знакомство, так сказать. У меня всегда с собой есть.