Сулейман. Я выбрал тебя

Но Сулейман опережает.

– Так это с ним ты рассталась? – спрашивает спокойно, игнорируя пыхтящего за спиной Кравцова.

Так спокойно, что мне страшно становится. Ведь я смотрю в его глаза и вижу, как расслабленность и нежность растворяются, зато поднимают голову холодный расчет, ненависть и сосредоточенность.

– Угу, – киваю, сглотнув пересохшим горлом.

Никогда в такие переделки не попадала. Никогда не гуляла с двумя сразу. Никогда не стремилась вызвать ревность у одного, используя другого. Никогда…

– Сулик, – шепчу, боясь, что он сейчас надумает всякой ерунды, которую от Кравцова можно легко ожидать.

– Все в порядке, ты чего испугалась? – Султанов легко считывает мой нервяк и поглаживает ладонями спину. – Твой бывший, наверное, тебя не понял, – а вот сейчас Сулейман оборачивается к Вадиму и наклоняет голову вбок, отчего в шее громко щелкает. – Ничего, я повторю ему еще раз, более доходчиво, чтобы он больше не забывал.

– Чё ты там сказал? – бессмертный Кравцов складывает руки на груди, выпячивая ту колесом.

Я же мысленно качаю головой.

Ой, дурак! Ему бы идти надо, а лучше бегом бежать и не оглядываться, потому что Султанов совсем не шутит. Но бывший оказывается либо слишком недогадливым, либо чрезмерно глупым.

– Сулик, не надо, – прошу, перехватив смуглую ладонь, и заглядываю в темные омуты.

Переживаю, что он сильно устал, что не выспался, а тут еще дурной Вадичка воду мутит.

– Всё будет хорошо, Машенька, – приподнимает Султанов мою кисть и целует запястье в том месте, где совсем недавно сошли синяки. – Не переживай, ладно. Я вечером позвоню.

А затем обходит меня и вместе с Кравцовым покидает кабинет.

Глава 25

Всё будет хорошо.

Всё будет хорошо, Машенька. Верчу в голове слова Султанова, вот только без его присутствия они блекнут и теряют силу.

Будет хорошо…

Черт подери! Я не хочу, чтобы всё когда-нибудь потом было хорошо, хочу сейчас! Устала от подвешенного состояния.

Неведение убивает. Хотя, нет, раздражает. Да, так правильней. Все три с половиной оставшихся до конца рабочего времени часа сама себе напоминаю львицу, бегающую из угла в угол клетки, порыкивающую и смотрящую вдаль. Я же поглядываю на телефон, хоть и понимаю, что Султанов обещал лечь спать, а решить вопрос по мобильному позже.

В 17.55 звучно выдыхаю и сворачиваю еще с утра открытое окно на мониторе. Выключаю системник и иду одеваться. Говорят, родные стены лечат, вот и проверю на практике. Пойду домой и попробую переключиться на что-то иное. Да хоть той же уборкой займусь. Всё отвлекусь.

Ровно в 18.00 сбегаю с крыльца здания и прямой наводкой лечу в квартиру, но у самого подъезда вспоминаю, что дома нет хлеба, и разворачиваю ноги в сторону продуктового. Не хочу сегодня готовить, сделаю горячие бутерброды, и красота. Значит, тостовый хлеб куплю обязательно.

В магазине очередь, но небольшая. И эта задержка будто приводит мысли в порядок. Впереди меня бабулька и мальчишка-школьник с пачкой чипсов, я третья. Старушка суетливо, слегка непослушными руками выкладывает на ленту четыре пачки корма для кошек, пакет молока и половинку хлеба. Не знаю, почему концентрируюсь на ее продуктах. Скорее, от нечего делать или потому что мысленно ее подгоняю.

– Сто девяносто два рубля. Наша карта есть? – кидает, не глядя, ушатанная за день кассирша.

– Нет, милая, – бабулька шарит по карманам и отрицательно качает головой, – вот деньги протягивает морщинистую ладонь со слегка скомканными купюрами и монетами.

– Мне так неудобно, кладите на подставку, – фыркает работница торговли.

– Конечно, – бабушка теряется, но выполняет.

Даже бумажную деньгу пытается расправить.

– У вас тут не хватает. Еще тридцать рублей надо, – недовольство от задержки очереди прорывается в звонком голосе кассирши.

– Ой, а больше нету.

– Значит, что-то оставляйте. Я сейчас старшего кассира позову, будем отменять позицию, – ворчит продавщица и поглядывает на очередь, – вон какую толпу собрали, а люди с работы уставшие. Зачем было столько кошечьей еды набирать?

Бросает с упреком, явно ожидая поддержки от других. Но, странное дело, все, как и я, лишь смотрят, но комментировать отказываются.

– Так на четыре дня взяла, милая, до пенсии чтобы хватило. Барсику другая еда не идет, болеет он, – спокойно объясняет престарелая женщина и подрагивающей рукой убирает хлеб. – Так денег хватит?

Кассирша сверяется по компьютеру и кивает.

– Да.

– Не надо ничего убирать, я добавлю, – раздается в притихшей очереди голос мальчишки, что стоит впереди меня. – Вот.

Протягивает он пятидесятирублевую бумажку.

– Ой, родненький, да как же, не надо, тебе нужней, – бабулька даже краснеет от неожиданности.

А меня как током пробивает, когда соображаю, что она молоко на ленте для кошки оставила, а себя хлеба лишила. И стыдно становится, что не сообразила так же быстро, как школьник.

– У меня еще есть, не волнуйтесь, – улыбается бабульке мальчонка и руку в карман сует. А после старушке помогает ее продукты в сумку уложить и до выхода дойти.

– Здравствуйте. Девушка, что у вас? – дергает меня кассирша, про которую я забываю, наблюдая за парочкой.

– Хлеб, – выкладываю на ленту свой товар и бездумно оглядываюсь, дожидаясь, когда пробьют покупку.

Глаза сами собой цепляются за пачку чипсов.

– Ага, наврал пацан-то, – ухмыльнувшись, спешит поделиться разговорившаяся сотрудница продуктового, заметив мое внимание. – Он сам еле-еле каждый раз мелочевку наскребает на эту гадость. Чай, родители на карманные дают немного.

– Я возьму, – киваю на шуршащий пакетик.

А потом, быстро расплатившись, несусь вперед, чтобы мальчишку догнать. Который из всей толпы взрослых оказывается самым умным и отзывчивым человеком.

– Привет, я – Маша, – касаюсь плеча школьника, заставляя его обернуться. – Держи, это тебе. И спасибо.

– За что? – удивляется паренек, а потом пачку узнает. И слегка краснеет. – Не надо. Так бы каждый сделал.

– Надо! Ты, правда, молодец, – всовываю в его руки чипсы.

– Спасибо, – благодарит с улыбкой и добавляет. – А я вас знаю, вы во время бокса на трибуне сидите, где судьи.