Сумеречный Сад

Набираю текст одним пальцем: «Не переживай, я ценю…»

Нет, стираем. Назад, назад, назад.

«Хорошо, что я захватила кофе из кафе!»

Ха.

Жму «отправить», пока не передумала язвить. Похоже, бестселлер на витрине меня задел.

Еще полчаса гуляю и изучаю район. Еда кончилась, усиливается холодный ветер, солнце оставило попытки осветить улицы.

Пришла пора сдаться – у меня ноль идей, как спасти книжный.

Я зашла далеко от Каштановой улицы, но мой внутренний компас подсказывает повернуть на запад, сначала вниз по Кленовой, затем налево по Вязовой три квартала.

Атмосфера пятидесятых в кафе и старомодная вывеска аптеки подталкивают меня вызывать в воображении иллюзорный Линкольн Виллидж. Я борюсь с соблазном, но воображение сильнее – оно предлагает мне обезболивающее из обещаний.

Я подчиняюсь зову, жажде создавать другие миры, всего на мгновение…

В голове злые гудки автомобилей меняются на «Привет, сосед, привет». Трещины, выбоины, облезлая краска – все замазано и закрашено. Непрестанный вой кондиционеров и двигателей грузовиков становится радостным гулом промышленности в городе успеха.

На Каштановую улицу я пришла, мыслями находясь далеко в ненастоящем. Проходя мимо музыкального магазина «Ритм и чудо», борюсь с желанием помахать в окно хозяину. Несмотря на то, что нас разделяет только пустующий участок, я говорила с ним лишь однажды. Владелец – недружелюбный человек лет сорока; когда-то магазином заведовала его мать, но я давненько ее не видела. Жива ли она еще?

Стараясь игнорировать очередное напоминание об упадке и времени, я подхожу к кирпичной стене, окружающей пустой участок. Напротив него последний выдох солнца просачивается сквозь дома, испаряется, достигая меня, блестя под конец кое-где на обвитых плющом воротах

Я медлю у ворот. Как там Ба сказала?

У тебя все еще есть сад. Твой особенный дар.

Она выращивала тут овощи?

Я пытаюсь заглянуть внутрь.

Моргаю, прищуриваюсь.

Что-то светится за оградой, в дикой траве. Блестит разок, другой. Игра умирающего солнечного света?

Странное чувство – мурашки по коже, как при встрече с невозможным.

Берусь за металлическую решетку и тяну. Не поддается.

Нет, судя по всему, ворота открываются вовнутрь. Я пробую замок, но он заперт. Отверстие для ключа большое, старинное – вспоминается огромный железный ключ, висящий на гвоздике.

Вот, снова. На краю поля зрения что-то сверкает.

Прислонившись лбом к холодному железу, я разглядываю траву. Своим телом я блокирую оставшийся солнечный свет, так что это не может быть отблеск от забытого металлического предмета.

Но ведь свет пропал, так ведь?

Я снова смотрю слегка в сторону и снова ощущаю едва заметное мерцание с краю.

И вновь – радостная дрожь.

Не просто возбуждение. Что-то еще, нечто среднее между сладостью рождественского утра и ожиданием, затаив дыхание, неотвратимого раската грома после вспышки молнии.

Я посмеиваюсь над собой. Свет, видимый только когда на него не смотришь? Это приглашение – очевидное, насколько только может быть очевидным выдуманный зов к приключениям.

– Не помню даже, когда я последний раз видел их открытыми.

Я вздрагиваю от неожиданного голоса совсем рядом со мной.

Глава 5

Если

посмотреть с правильной стороны, ты увидишь, что весь мир – это сад. «Таинственный сад», Фрэнсис Ходжсон Бёрнетт

– Уильям! Ты меня напугал! – Я хватаю за руку мужчину за моей спиной.

– Прости. Думал, ты слышала, как я подошел.

Уильям Джексон, владелец магазина виниловых пластинок «С иголочки» напротив Книжного на Каштановой улице, ведет свое дело почти столько же, сколько и Ба. Ему недавно исполнилось семьдесят, и, технически, он годится Ба в сыновья, но ведут они себя как друзья, и ко мне он относился как добрый дядя.

Я прикладываю руку к бьющемуся сердцу.

– Нет. Нет… Я просто смотрела… – Мне вдруг стало очень неловко делиться своим беспричинным восторгом. – Не знаешь, где ключ от этих ворот?

Уильям пожимает плечами. Его короткие, давно поседевшие волосы красиво контрастируют с его темной кожей – он похож на стареющего музыканта прошлого века, все еще крутящего свои пластинки.

– Твоя Ба знает. – Его широкая улыбка бледнеет. – По крайней мере, знала бы.

Я киваю и снова обращаюсь к диким джунглям за воротами. Тени становятся длиннее, сложно что-то различить.

– Интересно, что же там… – В моем голосе проскальзывает грусть.

– Понятия не имею. – Он смеется. – Но согласись, напоминает о том самом волшебном таинственном саде?

Я резко поворачиваюсь:

– Каком саде?

– Ну же, девочка. Это ты из книжек не вылазишь. Там про сироту и ее двоюродного брата. «Таинственный сад». По ней еще несколько фильмов было. Моя Сара их очень любит.

Сирота и ее таинственный сад. Я снова чувствую непередаваемую тоску.

Как назвать это ощущение? Невидимое притяжение – горькая радость или светлая грусть, озаренная неизвестным? Я глубоко вдыхаю полной грудью и пальцами тянусь сквозь прутья.

Уильям не знает, не имеет ни малейшего понятия, как меня притягивают загадочные места.

Как часто я видела обыкновенные на вид, шепчущие призывно порталы. И каждый раз чувствовала необыкновенную легкость пополам с ужасом, радостную тоску по недостижимому. Желание быть не здесь, а там, не зная, есть ли оно на самом деле, которое ведет меня к неизвестной, но важной правде.

– Как дела у Элизабет? – В голосе Уильяма слышно сожаление. – Нам с Сарой надо навестить ее.

Я качаю головой, чтобы растрясти вату в голове, не в ответ Уильяму.

– По-разному. Но она будет очень рада вас видеть. Особенно Сару. – Я подмигиваю. Жена Уильяма из тех женщин, что приносят с собой ощущение праздника.

– Ой ладно, я и так знаю, что она из нас двоих лучшая половина, – Уильям смеется. – Она мне это сама говорит, уже пятьдесят лет!

Я улыбаюсь и кутаюсь в куртку, прячась от кусачего вечернего ветра.

Уильям бросает взгляд на книжный.

– Держишься еще против Блэкбёрна?

Я киваю.

– Этот отель не может расширяться вечно.