Сумерки Эдинбурга

— А этого человека вы не видели? — сказал Иэн, протягивая девушке набросок.

— На мистер Райта похож, — сказала она, — ей-ей похож. Брат его, что ли?

— Но видеть вам его не приходилось?

— Да уж не сказала бы, что видела, нет. Я вообще ни разу не видала, чтобы кто-то в номер мистера Райта заходил или выходил от него. Такого нелюдима я и не…

Ее прервал звук открывшейся и тут же с грохотом захлопнутой двери. Пол прихожей заскрипел под тяжелыми башмаками, а затем раздался надрывный кашель.

— Это Шеймас, брат мой, — сказала Эбби, — из доков вернулся. Что-то рано он сегодня.

В комнату вошел молодой человек. С виду это был самый что ни на есть типичный представитель эдинбургского пролетариата — облепленные грязью грубые ботинки, потертые жилет и куртка поверх теплой фланелевой рубашки. В правой руке Шеймас сжимал запачканный кровью скомканный платок. При виде гостей он поспешно снял твидовую кепку и, сжимая ее в руках, нерешительно замер на пороге, переминаясь с ноги на ногу. Чертами лица и цветом волос он походил на сестру, только кожа была гораздо темнее — бронзового оттенка, явно приобретенного под лучами солнца. Болезненная худоба и впалая грудь выдавали в Шеймасе туберкулезника.

— Снимай ботинки, — распорядилась Эбби. — Я только подмела.

Он подчинился, не сводя глаз с полицейских:

— Чего они тут?

— О смерти бедного мистера Райта спрашивают.

— Ух ты, а что это с лицом у вас? — спросил Иэна Шеймас.

— Не поделило место с одним случайным кулаком, — сказал Иэн. — Тот верх взял.

— Забавно, сэр, — ухмыльнулся Дикерсон, — вверх взял, прям в лицо вам.

Шеймас нахмурился и поставил свою грязную обувь на металлическую калошницу у стены:

— Нечего тут рассказывать. Эбби нашла дурня бедного в спальне под потолком — вот и весь сказ.

— Боюсь, этим дело не исчерпывается, — официальным тоном заявил Дикерсон.

Шеймас хрипло рассмеялся и тут же вновь зашелся надрывным кашлем — казалось, его легкие того и гляди лопнут.

— Скверный у вас кашель, — заметил сержант Дикерсон. — Вам бы к врачу сходить.

— Отличная идея, — отозвался Шеймас, вытирая губы, — вот прям пошел и отдал месячный заработок свой какому-нибудь пижонистому коновалу с Принсес-стрит.

— Шеймас! — одернула его Эбби. — Не надо грубить — только невоспитанность свою лишний раз напоказ выставляешь.

— И верно, не дай бог, джентльмены решат еще, что мы с тобой дурно воспитаны, Эбби, — саркастически осклабился Шеймас и, невесело хохотнув, вновь задергался в приступе кашля.

Иэн знал таких людей — угрюмый пролетарий, до глубины души озлобленный на строй, который не давал ему вырваться из нищеты. Если шотландское просвещение и коснулось таких людей, как Шеймас Фарли, то лишь для того, чтобы приоткрыть их завистливому взгляду все то, чего они в вопиющем убожестве собственного быта были лишены.

— Вы в поведении мистера Райта ничего странного не заметили? — спросил Иэн у Эбби. — В поисках убийцы самая незначительная деталь помочь может.

— Так его убили, что ли? — выпалил Шеймас с изумленно вытянувшимся лицом.

Эбби закатила глаза:

— Ас чего бы еще джентльменам приходить сюда, Шеймас?

— Вашу сестру никто ни в чем не подозревает, — успокаивающе поднял руку Иэн, — мы просто хотим узнать…

— Да кому такого вообще убивать понадобилось? — перебил Шеймас, качая головой. — Может, муженек ревнивый, как думаете?

— Пусть это полиция выясняет, — сказала Эбби. — Я тебе сейчас горчичник поставлю.

— Сам поставлю, не маленький, — сказал Шеймас и, тяжело ступая, вышел на кухню. Из-за двери донесся приглушенный надрывный кашель.

— Давно он болеет? — спросил Иэн.

— С прошлой зимы, — сказала Эбби. — А от сырости и холода еще хуже становится. Я говорю, давай шитье на дом возьму, чтобы на докторов хватило, но он и слышать не хочет.

— Правильно делает, — вставил Дикерсон. — Разве уважающий себя мужчина позволит, чтобы его женщина содержала?

— Спасибо, что поделились с нами столь просвещенным взглядом на общественные проблемы, сержант, — сказал Иэн. — Что ж, мисс Фарли, если сказать вам больше нечего…

— Постойте-ка, — вдруг сказала девушка, наморщив лоб, — еще кое-что сказать забыла.

— Что же?

— Хотя так, мелочь сущая…

— Мисс Фарли, преступление нередко раскрывают именно благодаря мельчайшим деталям. Что вы видели?

— Да скорее не увидела уже.

Дикерсон склонил голову набок, как озадаченный спаниель:

— Не понял, мисс.

— Вазу, сэр. А точнее, не было вазы-то — исчезла она.

— Поподробнее, — нетерпеливо сказал Иэн.

— В номере две китайские вазы было — большие такие, как у богачей дома. Только копии, конечно, не настоящие.

— Продолжайте.

— Ну вот, пока я ждала, когда мистер Макклири ко мне поднимется, то и заметила, что нет вазы-то.

— Уверены? — спросил Иэн.

— Так я ж с обеих пыль еще утром стирала.

— Мистеру Макклири сказали?

— Вы ж сами видели, какая там шумиха поднялась, — я и позабыла все. Только сейчас, кажись, и вспомнила. Что там ваза какая-то, когда беда такая случилась?

— Мисс Фарли, — торжественно сказал Иэн, — вот тут-то вы и ошибаетесь. Из этой мелочи большие выводы сделать можно. Ваза эта нам может сослужить огромную службу.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

— Разрешите спросить, сэр, — обратился к Иэну сержант Дикерсон, шагая по Хай-стрит в участок, — что в этой вазе важного-то такого?

— Она может помочь нам доказать, что Генри Райта убили.

— Это как же, сэр?

— Полагаю, ее разбили во время борьбы, а потом преступник собрал все осколки, чтобы скрыть факт нападения.

— Ясно теперь… А умно, сэр!

— Я хочу, чтобы вы еще раз в «Ватерлоо» сходили и хорошенько осмотрели пол на предмет самых мелких осколков. А потом узнайте у мистера Макклири, не убирал ли он по какой-то причине вазу из номера.

— Прямо сейчас, сэр? — спросил Дикерсон, когда они отошли к стене, пропуская кузнеца, который вел в поводу двух рыжих жеребцов в сторону кузнечного квартала. Перемазанное в копоти и грязи лицо мужчины блестело так же, как крупы лошадей.

— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, — сказал Иэн, — идите, сержант.