Сумерки Европы

Нѣкогда сила ассимиляціи опредѣлялась не только мощью уничтожающихъ національныя особенности механизмовъ, но въ неменьшей степени и положительными факторами. Высшая общегосударственная культура, когда наступила пора таковой, была по преимуществу аристократической, творилась верхами для верховъ. Отсюда ни съ чѣмъ не соизмѣримая способность поглощенія господствующей національностью. Будучи культурно слабѣе завоеванной, подчиненной — она могла — и сама иной разъ даже подчиниться ей, впитать въ себя культуру завоеваннаго народа: побѣжденные культурно побѣждали побѣдителей, но какъ бы то ни было, разъ овладѣвъ культурными вершинами, господствующій народъ становился монополистомъ культуры. Тѣ члены подчиненной націи, которые подымались къ экономическимъ и политическимъ верхамъ, тѣмъ самымъ попадали въ сферу исключительнаго культурнаго вліянія господствующаго народа, сливались съ нимъ, уподоблялись ему; и, работая культурно, работали въ его культурѣ для его культуры. Господствующій народъ уже въ силу своего господства, распоряжался культуроносными факторами; онъ при этомъ пользовался силами подчиненныхъ народовъ, естественно и неизбѣжно отдававшихъ ему свои подымающіеся соки. Общая культура создавалась всѣми факторами, средствами всего населенія, но по руслу господствующаго народа; высшія ея достиженія создавались высшими слоями для высшихъ слоевъ. При этомъ въ мало подвижной средѣ низшихъ слоевъ, въ глухихъ углахъ и темныхъ низахъ, куда не доходили или доходили медленно плоды высшаго государственнаго развитія, могла продолжать теплиться исконная мѣстная этническая культура, почти застывшая, почти не замѣчаемая господствующими и культурными, — не языкъ, а арго, не музыка, а пѣсенка, не литература, а сказка, не театръ, а коляды, не живопись, а кустарный узоръ, не наука, не философія, а поговорка; церковный обрядъ создавалъ здѣсь твердую опору. Отсюда, съ наступленіемъ демократическаго и просвѣтительнаго вѣка, при подъемѣ низовъ внезапно стали вырастать національныя особи, казавшіяся исчезнувшими, превратившимися въ субстратъ лишь для нѣкоей couleur locale. Отсюда же — полнѣе сохранялись національныя особи тѣхъ народовъ, которые удерживались въ состояніи оффиціальнаго неравноправія, и потому не могли терять своихъ творческихъ силъ въ морѣ господствующаго народа, ибо въ его составъ вовсе и не допускались. Отсюда — чѣмъ старѣе процессъ устойчиваго государственнаго существованія въ данной странѣ, чѣмъ длительнѣе состояніе неизмѣннаго господства опредѣленнаго коллектива безъ сдвиговъ, безъ переходовъ отъ одной державы къ другой, тѣмъ крѣпче и глубже сплачивалась культура данной страны, тѣмъ плотнѣе устанавливался ея синтетически-національный типъ, ея національное единство. И чѣмъ раньше въ линіи государственнаго развитія развернулась господствующая культура страны, чѣмъ раньше до наступленія политико-общественнаго демократизма развернулся демократизмъ просвѣтительный, просвѣтительное внѣдреніе въ низы, въ глубокіе народные пласты, — тѣмъ болѣе и глубже однородной сформировывалась страна; тѣмъ полнѣе сливались ея разноэтническія составныя части, сохраняя лишь ограниченныя различія провинціальныхъ окрасокъ, мѣстныхъ малозначащихъ особенностей. Такъ было на Западѣ. Но чѣмъ дальше на Востокъ и Юго-востокъ, тѣмъ менѣе напряженными и законченными, тѣмъ болѣе запоздалыми были эти процессы. И теперь установленіе этнической однородности стало и вовсе невозможнымъ. И не только по причинамъ, о которыхъ выше сказано (какъ то — преодолѣнія пространства и сосѣдства, уменьшенія насильственнаго давленія), но и въ силу измѣненія положительнаго момента въ культурномъ творчествѣ и объединеніи. Культура во всемъ своемъ составѣ демократизируется, творится уже не одними верхами для верховъ, а въ большей степени всѣмъ народомъ и въ большей степени для всего народа. Въ связи съ этимъ и культура «инородцевъ» уже не остается на зачаточныхъ ступеняхъ, а — хотя слабѣе и меньше, хотя и отдавая многое господствующему коллективу, — все же въ мѣру своихъ возможностей развертываетъ свои особенности, раститъ свои отличія, развивается.

Итакъ, на счетъ прежде всеподавлявшаго значенія территоріальной смежности возрастаетъ въ современности одновременно и всечеловѣческая (или, по крайней мѣрѣ, общеевропейская) близость и частнонаціональное самодовлѣніе. Въ связи съ этимъ на ряду съ тенденціей къ общему многонаціональному, даже многогосударственному единству получаетъ силу и тенденція къ внутри и внѣгосударственной національной устойчивости; затрудняется возможность государственной націонализаціи.

Эти отношенія коренятся въ существѣ современнаго соціальнаго развитія, опирающагося на все большія массы, на все облегчающуюся ихъ группировку и общеніе. Вотъ почему все труднѣе становится подавлять въ современномъ государствѣ національности меньшинства, все безнадежнѣе стремиться къ этнической однородности государства. Дѣло здѣсь не только въ томъ, что подавлять разноэтническія группы значитъ совершать насиліе надъ человѣческимъ сознаніемъ, надъ человѣческою волею, значитъ искоренять цѣнности культуры, значитъ идти противъ духа современности. Дѣло еще въ томъ, что это значитъ идти противъ стихіи современности, вызывая все усиливающіяся затрудненія и тренія, это значитъ — направлять государство вспять. Разнонаціональный составъ государства можетъ представлять своеобразныя трудности и проблемы; но стремиться къ однонаціональному составу значитъ дѣлать реакціонное дѣло, идти наперекоръ и человѣческой совѣсти, и соціальной стихіи.

* * *

Въ силу многихъ и сложныхъ причинъ къ началу XX в. сугубо обострился и выдвинулся національный вопросъ; глубокой значительности національныя отношенія сложились въ современности и осознаны рѣшающими общественными кругами. Смутнымъ и общимъ образомъ, какъ и всегда бываетъ въ такія эпохи, сочувствіе къ справедливымъ національнымъ рѣшеніямъ разсѣяно среди всѣхъ по-человѣчному благожелательно настроенныхъ людей. Въ связи съ этимъ лозунгъ этнической государственности — предоставленія національностямъ государственной самостоятельности, представляется съ перваго взгляда превосходнымъ, благороднымъ, передовымъ, справедливымъ лозунгомъ и вызываетъ неопредѣленно-широкое сочувствіе. Въ силу обычной односторонности формуловыхъ увлеченій и эта формула — можетъ быть, лишь на короткій срокъ — заслоняетъ всѣ другія, и вотъ уже готовъ спасительный флагъ, которымъ можно прикрыть и подъ которымъ провезти не мало контрабанды.

Присматриваясь къ реальности, которая за формулою скрывается, мы замѣтимъ менѣе соблазняющую картину. Фактически формула въ чистомъ видѣ и вообще только въ рѣдкихъ случаяхъ примѣнима, потому что націи живутъ вперемежку; примѣненіе же при такихъ обстоятельствахъ единоэтническаго принципа можетъ только вести къ угнетенію національнаго меньшинства. Фактически формула, и будучи примѣнена, далеко не всегда могла бы въ реальности удовлетворить націю, къ которой примѣняется, потому что государственная устойчивость, а тѣмъ болѣе процвѣтаніе, требуетъ своеобразныхъ рамокъ, которыя только случайно могутъ совпадать съ географическими линіями распредѣленія націй.

Поскольку существуетъ государство и государственность съ культурными задачами незамѣнимой важности, постольку проблема его устойчивости, возможности сосуществованія съ другими (съ наименьшими приманками для нихъ, съ наименьшими соблазнами для себя), проблема равновѣсія въ системѣ государствъ, проблема наиболѣе полнаго и свободнаго разрѣшенія экономическихъ и культурныхъ нуждъ населенія, — вся эта сложная сѣть глубочайшихъ задачъ будетъ стоять на первой очереди для обоснованнаго опредѣленія государственныхъ границъ. Конечно, государство можетъ существовать въ различныхъ оформленіяхъ; незыблемыхъ границъ, отъ вѣка ему предназначенныхъ, и на вѣкъ неизмѣнныхъ — у него нѣтъ. Въ конкретности своего бытія государство есть образованіе историческое и фактическое. Но исходя изъ даннаго фактическаго его состоянія, — его нормальныя границы, нормальное оформленіе должно опредѣляться равнодѣйствующей тѣхъ многихъ линій его задачъ и возможностей, о которыхъ было выше упомянуто, а отнюдь не однимъ этническимъ составомъ населенія. И этническій моментъ, разумѣется входитъ въ составъ этой равнодѣйствующей; въ томъ или иномъ конкретномъ случаѣ имъ надлежитъ руководиться при опредѣленіи наиболѣе желательныхъ границъ, жертвуя въ нѣкоторой степени другими интересами. Но именно лишь какъ одинъ изъ факторовъ онъ только и можетъ быть принять во вниманіе, не какъ единственный, не какъ важнѣйшій.

Менѣе всего, разумѣется, возможно допускать, что и наиболѣе удачнымъ разрѣшеніемъ вопроса о государственныхъ предѣлахъ, объ очертаніи границъ можетъ быть достигнуто разрѣшеніе задачъ современности, — какъ думаютъ, или притворяются, что думаютъ, иные современные публицисты, ожидая, или притворяясь, что ожидаютъ, отъ перераспредѣленія войны всякихъ земныхъ благъ. Безконечно важныхъ задачъ даже и не касаются вопросы государственнаго оформленія, — ибо это вопросы внутренне-государственной, а отчасти и межгосударственной общественно-политической, культурно-экономической организаціи. Государственное оформленіе даетъ лишь нѣкоторую опору, основу для внутренне-государственной и межгосударственной дѣятельности по разрѣшенію этихъ проблемъ. Къ этой сферѣ проблемъ — неотъемлемыхъ задачъ человѣчества, соціальныхъ, политическихъ, культурныхъ — въ качествѣ одной изъ нихъ относится и проблема національная. И она подлежитъ разрѣшенію внутри государства, а отчасти и въ межгосударственной организаціи, но (по общему правилу по крайней мѣрѣ) отнюдь не въ оформленіи самого государства; очертаніе государственныхъ границъ даетъ еще только предпосылку этихъ разрѣшеній, вѣрнѣе — борьбы за разрѣшенія, предпосылку весьма важную, во многомъ предопредѣляющую дальнѣйшія возможности борьбы. Но не по этому пути можно разрѣшенія достигнуть.

Не такъ давно подобныя положенія могли казаться широко признанными; въ частности еще недавно, именно, во внутригосударственной структурѣ (въ чемъ бы она ни заключалась — въ культурно ли національной, или областной автономіи, или въ иныхъ правовыхъ организаціяхъ) стремились найти удовлетвореніе неотъемлемымъ правамъ и интересамъ національности. Но вотъ разразилась война — и произошло смятеніе установившихся понятій. Старая идея національнаго государства сплелась съ интересами и соблазнами дня; потребность въ идеальной формулѣ «для души» слилась съ приманками нѣсколько иного содержанія, — и получился лозунгъ этнографическаго государства, государства въ этнографическихъ границахъ, впрочемъ, взятый въ нѣсколько односторонней трактовкѣ. Этимъ лозунгомъ разсчитываютъ разрѣшить больные вопросы и установить благоволеніе, если и не на землѣ, то въ Европѣ. Что на самомъ дѣлѣ имъ не желаютъ руководиться даже и непосредственно заинтересованные — въ этомъ заключается одна сторона дѣла; что онъ психологически вводитъ въ заблужденіе людей, заслоняя существо вопросовъ — къ этому сводится другая.

Однако, кажется, наступаетъ уже пора отучаться отъ слѣпоты періодически смѣняющихся наивныхъ односторонностей, отъ идейнаго дальтонизма, возведеннаго въ принципъ; пора за пріятнымъ арабескомъ словесной формулы научиться усматривать ея фактическое, реальное содержаніе. На самомъ дѣлѣ, идея этнографическихъ границъ государственности и не будетъ имѣть за себя достаточныхъ силъ, и не принесетъ съ собою ожидаемаго удовлетворенія. Отчасти она привела бы даже къ новымъ угнетеніямъ и новой неустойчивости. Границы государства могутъ обоснованно опредѣлять-ся лишь обще-государственными же, а не спеціально-этническими задачами, — задачами государственнной устойчивости, возможностями наилучшаго культурно-соціальнаго использованія. Проблема же національная лежитъ главной своею тяжестью внутри государства, въ его правовой структурѣ, культурно-общественной организаціи. И перемѣщать оттуда эту проблему — значитъ одновременно искажать государственные запросы и заслонять запросы національные.

III

Самоопредѣленіе національностей, самоопредѣленіе государствъ. Защита каждаго малаго государства отъ вмѣшательства извнѣ, предоставленіе каждой націи самостоятельно располагать своей судьбой. Каждый малый народъ долженъ быть хозяиномъ въ своемъ домѣ, и свое хозяйское положеніе можетъ использовать путемъ договоровъ, подлежащихъ святому соблюденію. Извнѣ никто не вправѣ вмѣшиваться въ его бытіе. Тѣмъ самымъ отрицаются болѣе значительные болѣе общіе интересы, которые могутъ охватывать разные народы въ ихъ общемъ и совокупномъ дѣйствованіи, которые могутъ идти въ разрѣзъ съ выдѣленнымъ, самостоятельно разсматриваемымъ интересомъ каждаго. Или, точнѣе сказать, эти общіе объемлющіе интересы признаются постолъко, посколько они признаются и каждымъ отдѣльнымъ народомъ — въ результатѣ свободнаго волеизъявленія и принятыхъ на себя обязательствъ — въ результатѣ ихъ самоопредѣленія. Общность, связность, взаимная сплетенность судебъ, предпосылочность объемлющихъ задачъ рѣшеніямъ отдѣльныхъ ея участниковъ — не признается или допускается лишь въ результатѣ утвержденныхъ правомъ ихъ соглашеній.

Каждый народъ какъ бы ограждается заборомъ отъ всего остального міра, отъ человѣчества; для каждаго народа и націи выдѣляется особый закутокъ, особый огородъ, который ему предоставляется самостоятельно воздѣлывать, въ которомъ онъ хозяинъ; и съ остальными народами ему предоставляется мирно столковываться, въ случаѣ недоразумѣній прибѣгая къ суду, въ случаѣ нарушеній — къ міровой полиціи безопасности. Если въ святости договоровъ, пересиливающей всякую другую задачу, мы имѣли гражданско-правную внутригосударственную точку зрѣнія, перенесенную на межгосударственныя отношенія, психологію честнѣйшаго коммерсанта, то и въ самоопредѣленіи національностей мы имѣемъ яркое воплощеніе психологіи мелкаго хозяина, скорѣе всего, типа хозяина собственника, обносящаго свой клочекъ земли высокимъ заборомъ, строящаго глухую стѣну противъ оконъ сосѣда, распоряжающагося — съ правомъ utendi et abutendi — въ предѣлахъ своего владѣнія, а съ другими такими же хозяевами сносящагося путемъ договоровъ, защищенныхъ судомъ и полиціей. Это — идеологія гражданскаго, римскаго права, концепція городского мѣщанства и сельскаго крестьянства, перенесенная на международныя отношенія, концепція международнаго мѣщанства.