Сумерки империи

Созерцая весь этот постыдный спектакль, я невольно вспомнил пьесу Шекспира и слова Ричарда III, которые он выкрикнул на поле битвы: "Я жизнь свою поставил на кон. Коня! Коня! Корону за коня!" [69] Кровавый тиран, проиграв битву, требовал коня, чтобы продолжить борьбу за престол. Наш же император потребовал вагон, чтобы как можно быстрее ускользнуть с поля боя, где на кону стояла не его, а наши жизни.

Мы надолго расположились неподалеку от Вердена в лагере, разбитом поблизости от местных фортификационных сооружений. Тем временем после сражения при Гравелоте, начало которого нам довелось увидеть, произошла битва при Сен-Прива. Но мы ничего об этом не знали [70] . Никто нам не встретился на дороге, по которой перебрасывали наш полк, и, хотя от тех мест, где разворачивались обе битвы, нас отделяло не более десятка лье, мы так и остались в полном неведении относительно происходивших событий. Знаю только, что мэр Этена получил от императора невероятную депешу такого содержания: "Что вам известно о положении в армии?" Все остальное было покрыто туманом. Например, мы так и не поняли, почему нам ни разу не позволили задать жару неприятелю или хотя бы его потревожить. Непонятно было также, куда подевался маршал Базен, и почему он не доехал до Вердена. То ли он был разбит, то ли остановлен на пути в Верден. Правда, в телеграммах, приходивших из Парижа, говорилось о наших успехах. Но эти телеграммы, написанные с чисто военным благодушием, были составлены в таких таинственных выражениях, что мы невольно испытывали к ним недоверие. Точно так же обстояло дело и с Жомонскими каменоломнями, о которых генерал Паликао вещал с невероятным пафосом [71] . Многим жителям Вердена эти каменоломни хорошо известны. Так вот, все они утверждают, что загнать в них крупные силы пруссаков физически невозможно.

69

В. Шекспир. Король Ричард III (перевод М. Донского).

70

Битва при Сен-Прива — Гравелоте — одно из самых крупных сражений Франко-прусской войны. Произошла в 12 км к западу от Меца 18 августа 1870 г. Немцы понесли огромные потери, но в итоге прорвали французские позиции и вынудили французов отступить к Мецу, где они и были блокированы. Мец удерживали еще 72 дня, после чего он был сдан Пруссии.

71

18 августа 1870 г. немцы праздновали победу при Гравелоте, и в тот же день в палате депутатов французского парламента военный министр генерал Паликао выступил с сообщением о крупной победе французской армии. К вечеру того же дня пришли телеграммы, опровергавшие его слова, но Пиликао инспирировал еще одну, фальшивую, телеграмму, в которой утверждалось, что три корпуса прусской армии заперты в Жомонских каменоломнях, хотя в это самое время французская армия в панике бежала в Мец.

Наконец мы получили приказ покинуть Верден, после чего возобновились уже привычные переходы, которые совершались то вперед, то назад, изнуряя до крайности людей и лошадей. В тот период наш боевой дух был еще достаточно крепок. Мы уже оправились от былых разочарований, и у нас вновь возродилась надежда. Нам казалось, что территорию, по которой мы передвигались в те дни, было совсем не трудно защитить от неприятеля. Тем более что всего лишь в нескольких лье от этих мест находилась деревушка Вальми [72] , где в свое время французы наголову разбили пруссаков. Ну а чем мы хуже первых республиканских добровольцев? К тому же Мак-Магон собрал у Шалона вторую армию, и, хотя проигранные сражения сильно испортили репутацию придворных генералов, в маршала все еще продолжали верить, даже несмотря на поражение у Фроэшвиллера. Армия маршала была опрокинута, но не разгромлена. Нам рассказывали крестьяне из коммуны Сен-Мишель, что, когда в их деревне появлялись пруссаки, они первым делом спрашивали: "Где сейчас Мак-Магон? Далеко ли отсюда африканские стрелки?" Маршал внушал противнику страх, и поэтому мы ему доверяли. Кроме того, мы с почтением относились к нашим товарищам, успевшим поучаствовать в боях, потому что они заставили противника себя уважать. Нам все еще не довелось сразиться с врагом, но в этом не было нашей вины. Мы тоже могли бы хорошенько потрепать прусских улан, если бы нас не заткнули в императорский эскорт. Как говорил мой сержант: "Нам слишком везет".

72

У этой деревни в 1792 г. французские республиканские армии остановили продвижение к Парижу прусской армии под командованием герцога Брауншвейгского.

Корпус, в состав которого входил наш полк, находился в Реймсе. Прибыв в расположение корпуса, мы стали свидетелями удручающего зрелища, которое свидетельствовало о поразительном падении дисциплины в нашей армии. Распоясавшиеся солдаты открыто грабили поезда, подвозившие в войска провиант. Все ящики с сухарями, салом, напитками мгновенно опустошались, а те, кто все это разворовал, тайком продавали продукты, и никто даже не пытался их задержать. Более того, солдаты толпились вокруг новоявленных торговцев, а один из моих товарищей купил у них два окорока за двадцать су и перепродал их мне по три франка за каждый. Но дело не ограничивалось ящиками с продовольствием. Разграбили даже офицерские чемоданы и организовали бойкую торговлю украденным личным имуществом. Справедливости ради стоит сказать, что некоторые из этих грабителей в ходе сражения в Фроэшвиллере остались без своих вещевых мешков, и за три недели отступления в грязи и пыли, под непрерывным дождем, они не имели возможности ни разу переменить белье. Но разве это может служить оправданием? Конечно, нет. Однако в армию идут не одни только ангелы, и надо понимать, что, когда в войска проникает деморализация, нельзя долго держать людей в таких условиях, в которых у них пробуждаются низменные инстинкты.

Но если в Рейнской армии встречались лишь отдельные случаи неповиновения, свидетельствовавшие о падении дисциплины, то в Шалонской армии я стал свидетелем ситуации, говорившей о полной утрате всякой дисциплины.

Конечно, в старых кадровых полках, таких, как наш, и тем более в полках морской пехоты, отличавшихся на марше особым спокойствием и дисциплиной, солдаты и офицеры по-прежнему соблюдали все установленные правила, зато в так называемых маршевых полках, этом прискорбном изобретении генерала Паликао [73] , творилось нечто невообразимое.

73

Шарль Кузен-Монтобан, граф де Паликао — французский генерал, имел очень плохую репутацию в армии, но из-за приверженности династии Бонапартов пользовался безоговорочной поддержкой Наполеона Ш. Командовал французскими силами во время англо-французской интервенции в Китае, одержал победу у моста Балицяо, за что был удостоен титула граф Балицяо (Паликао, на фр. манер). В начале Франко-прусской войны был назначен главой кабинета и военным министром, но пробыл на этом посту всего 24 дня. За это время сформировал новую армию, которая под командованием Мак-Магона двинулась на выручку осажденному Мецу. Однако дело закончилось катастрофой под Седаном.

Проходя мимо постоялых дворов и харчевен, расположенных вдоль дороги, мы часто видели солдат, сидевших за столами. Откуда они взялись? Куда они направлялись? Никого это не волновало. Они сидели, сколько хотели, и напивались до свинского состояния.

Однажды, находясь в окрестностях Вузьера, мы оказались в небольшой деревне, и, проходя мимо местной харчевни, наткнулись на группу солдат разных родов войск — зуавов, пехотинцев, стрелков, кирасир, которые пьянствовали, сидя за одним столом. Мы шли колонной, и они принялись осыпать нас насмешками.

— Куда идут эти попугаи с красными и синими перьями?

— Хватит вам надрываться, оставайтесь с нами!

— Я побывал в Фроэшвиллере и с меня достаточно. Ни за что туда не вернусь.

Нас под командой Франческаса послали вправить им мозги.

— Сейчас вы у меня получите! — воскликнул Франческас.

Он соскочил с лошади, схватил за горло здоровенного кирасира, кричавшего громче других, и, держа его на вытянутой руке, столкнул в придорожную канаву, полную воды и навозной жижи.

Пьянствовавших солдат было вполовину больше, чем нас. Они сделали вид, что собираются защитить своего товарища, но не осмелились устроить драку и удовлетворились тем, что проводили нас похабной песней. Все это видели местные крестьяне, которые приветствовали нас аплодисментами. Многие крестьяне жаловались, что французские солдаты грабят их, а некоторые даже говорили, что от пруссаков было бы меньше вреда, чем от французов, и они были правы, как ни грустно это признавать. Но даже в армии случается, что воруют у своих товарищей.

Тем временем противник шел за нами по пятам, и солдаты стали поговаривать, что новая битва состоится в окрестностях Аттиньи. А поскольку наши генералы и офицеры так и не извлекли уроков из прошлых боев и продолжали везти с собой бесчисленный багаж, начальство решило усилить охрану всех личных повозок и лошадей и вывезти офицерский багаж в безопасное место. Для этих целей организовали отдельный обоз. Нашему полку поручили сопровождать обоз и охранять его от вражеской разведки, которая наступала нам на пятки.

— Плохо дело, — говорили старые солдаты. — Когда начинают увозить имущество — это плохой знак. Генералы готовы рискнуть своими и нашими шкурами, но собственным барахлом они рисковать не хотят.

— Поглядим, станут ли в бою генералы беречь свою шкуру так же, как они берегут свое барахло.

Постепенно мы добрались до возвышенностей, расположенных вдоль берега Мозеля. Но оказалось, что пруссаки опередили нас и отрезали дорогу на Мец. Целых два дня мы переползали с одного холма на другой и никак не могли понять, что задумало наше начальство. Куда мы направлялись? Никто этого не понимал. В итоге нас совершенно измучили эти бессмысленные переходы. Вдобавок ко всему из-за неверной разведки невозможно было найти места для стоянок, и уже три дня никак не удавалось напоить лошадей. Не будь у меня окорока, хранившегося в седельной сумке, я давно умер бы от голода.

А вокруг нас стреляли пушки. Время от времени в небе появлялись облачка от разрывов снарядов. Снаряды были французские. Это были так называемые бризантные снаряды, которые разрываются в воздухе. Значило ли это, что началось большое сражение? Ходили слухи, что генерала Файи застали врасплох и он отступает. Опять этот генерал Файи! Поговаривали также, что Базен спешит к нам на помощь, что скоро пруссаки будут окружены. Но мы уже не верили слухам. Мы уже вообще ни во что не верили, в том числе и в себя.

Генерал Мольтке. Великий молчальник

Прошли времена, когда солдат, считавшийся, как наш Пенанрос, "тройной скотиной", шел себе вперед, не думая ни о чем. Теперь солдат начал размышлять, он захотел хоть что-то понимать в сложившейся обстановке, а когда до него стало доходить, что им командуют наобум, он потерял последние силы, а вместе с ними — и интерес к происходящему. Немцы склонны к размышлениям больше, чем французы, и, если бы их командиры действовали так же, как наши, тогда деморализация поразила бы немецкую армию еще быстрее, чем французскую. Но их офицеры верили генералу Мольтке [74] , и поэтому немецкие солдаты верили своим офицерам.

74

Хельмут Карл Бернхард фон Мольтке-старший (прозвище — Великий молчальник) — прусский военачальник и военный теоретик, генерал-фельдмаршал, начальник Большого Генерального штаба Пруссии. Наряду с Бисмарком считается одним из основателей Германской империи. С 1870 года фактически командовал всеми войсками германских государств, сражавшимися против Франции. Командовал в сражении при Седане, в результате которого сдались в плен французский император и по тысяч солдат. Впоследствии руководил осадой Парижа. Являлся крупнейшим военным теоретиком XIX века. Его военные кампании положены в основу "плана Шлиффена", осуществление которого едва не привело к разгрому Франции в Первой мировой войне.