Сумерки империи
Шрифт:
— Этот стукач-любитель, — сказал мой кузен, — с одинаковым успехом строчит доносы и крадет зонты. В нашем городе он имеет большой вес. Сегодня он доносит, а завтра будет приводить приговоры в исполнение, причем начнет с тех, кто сегодня не пожелал его слушать.
В префектуре я получил дорожную карту, которая была выписана от имени Лионского округа местным комитетом общественного спасения.
Огромный лионский вокзал выглядел одновременно жалко и трогательно. В углу платформы стояла откупоренная бочка с вином, а вдоль стен расставили столы, заваленные сосисками, хлебом, сыром и холодным мясом. Охранял этот бесплатный буфет для проезжих солдат национальный гвардеец с винтовкой на плече. Он должен был следить за тем, чтобы одни и те же люди не угощались из бочки по нескольку
Жертвовали понемногу, но тех, кто жертвовал, было довольно много. Даже самые черствые сердца наполнялись жалостью при виде раненых, ожидавших поезда. Эти бедолаги покинули госпитали и теперь искалеченные, со шрамами на лицах, потерявшие кто руку, кто ногу, возвращались в свои деревни, из которых они уезжали несколько месяцев тому назад полными сил и отваги. Вид они имели самый жалкий, но каждый бодрился, радуясь тому, что возвращается домой.
Что они надеялись там застать? Что ожидало их в разоренных краях? Как встретят их родные и друзья? А куда денутся те из них, от чьих деревень остались одни пепелища?
Среди этих несчастных людей выделялся один драгун, старательно учившийся ходить на новенькой деревянной ноге. Вокруг него столпились другие калеки и смеялись над его неловкими движениями, а он в свою очередь подшучивал над товарищами по несчастью.
Может показаться странным, но у них еще были силы, чтобы смеяться.
Движение на севере и востоке страны было полностью дезорганизовано, и перед тем, как приобрести билет, следовало изучить наклеенные на стенах рукописные объявления. Оказалось, что поезда бургундской линии ходили только до Дижона, а по линии Бурбонне — только до Жьена. Служащие вокзала наклеивали все новые объявления, но старые не срывали, и по тому, как уменьшалось количество станций, до которых шли поезда, можно было проследить за продвижением прусской армии по нашей территории.
Покупая билет, я услышал, как кто-то произнес мое имя. Я быстро оглянулся и узнал женщину, с которой раньше встречался на светских раутах, а, вернее сказать, в парижском полусвете, где ее знали как баронессу де Сюип. Это была интриганка, располагавшая обширными связями как в высших, так и низших слоях парижского общества. Она проворачивала весьма сомнительные делишки, и к ее услугам прибегали разного рода бессовестные типы, не желавшие лично участвовать в грязных делах.
— Куда путь держите?
Я в двух словах объяснил ей, что направляюсь в свой полк.
— Ну, конечно, вы же кавалерист. А вы по-прежнему владеете английским языком?
— Разумеется.
— Ну что ж, если вы не против, то считайте, что вам повезло, причем крупно повезло.
— Вот как!
— Пойдемте в вагон, я объясню вам, о чем идет речь.
Мне стало любопытно, в какую именно аферу баронесса де Сюип попытается меня затащить. Зная ее авантюрный характер, и с кем она раньше водила знакомства, я понимал, что от нее можно ожидать всего, что угодно. Я бы не удивился, если бы она попыталась вовлечь меня в заговор или склонить к шпионажу. Ей понадобился человек, говорящий по-английски, и поэтому она заинтересовалась мною. Что и говорить, мне была оказана большая честь. Я решил, что буду сохранять благодушный вид и держать себя в руках.
Об окружающих эта дама судила по себе и к любому вопросу подходила с чисто деловой точки зрения. Что же касается дел, которыми она занималась, то их баронесса делила на две категории: хорошие, то есть такие, на которых она могла заработать, и плохие, на которых она теряла деньги. Все, что выходило за рамки такого понимания, для нее попросту не существовало. Дело, которым в настоящий момент баронесса была озабочена, она расценивала, как хорошее, и, судя по всему, к своей новой афере она намеревалась приобщить и меня. Было бы глупо с моей стороны воспринимать эти попытки, как оскорбление,
ведь предложение, которое она собиралась мне сделать, было лишь следствием ее характера и ничем иным. Жулик, предлагающий вам заняться жульничеством, просто демонстрирует, кто он есть на самом деле, и в этом смысле в его намерениях нет ничего оскорбительного для вас.От одной только мысли, что она может предложить мне участвовать в заговоре или стать немецким агентом, я готов был рассмеяться ей в лицо. Тем не менее я решил выслушать ее до конца.
Поначалу, о чем конкретно должна была идти речь, я мог только догадываться, потому что за минуту до отхода поезда в нашем купе появился неизвестный пассажир, в присутствии которого баронесса, разумеется, не стала со мной откровенничать.
Тем не менее, она продолжала без умолку щебетать, но ограничивалась лишь самыми невинными темами, такими как ее прежние связи в высшем свете и услуги, которые она оказывала важным людям. С ее губ то и дело слетали известные имена, что, впрочем, не делало чести их владельцам. Наш попутчик развесил уши и удивленно таращился на баронессу. Он, наверняка, был уверен, что встретил весьма важную особу. Мы расстались с ним в Арбресле, и баронесса наконец смогла начать столь важный для нее разговор.
— Вы сказали, что стали солдатом, это действительно так?
— Я призывник и направляюсь в свой полк.
— Не думаю, что вам это нравится. Вы же светский человек, такой изысканный, элегантный…
— В этом смысле, баронесса, я сильно изменился.
— Бывает, что люди сильно меняются, но при желании можно было избежать того, что с вами случилось. Вы согласны со мной? Я могу сделать так, что вам незачем будет ехать в полк, если, конечно, вы примете мое предложение.
— Позвольте спросить, как вам это удастся? Хочу сразу предупредить, что я не собираюсь становиться дезертиром. Вы ведь знаете, я всегда был слегка малахольным и вечно маялся из-за предрассудков, которые мне только вредили, в том числе и в ваших глазах. Но, в конце концов, никто не совершенен. Воспитывался я в провинции, и, по правде говоря, так и остался провинциалом.
— Кто вас просит дезертировать? Я поговорю в военном министерстве и сделаю так, что вас припишут не к какому-то полку, а ко мне лично.
— Вот как! Значит, вы, баронесса, командуете полком?
— Не говорите глупости.
— Тем не менее, вы находитесь на службе у правительства?
— А вы как думали?
— И какому же правительству вы служите?
— Что значит какому? Существует, мой дорогой, только одно правительство, которое всем заправляет в этой стране.
— Предположим, меня приписали к вам. И чем же я буду заниматься, скажите на милость? Гарцевать в вашем эскорте, стоять на часах у вашей двери? Предупреждаю: я болтлив, как сорока. Все будут знать, кто наносит вам визиты, кто к вам приходил и когда ушел. К тому же я довольно ловок и могу, быть может, помешать вашим встречам. Захочу — пущу к вам визитеров, а могу и не захотеть. Стану при вас чем-то вроде стрелочника.
— Будьте добры, настройтесь на серьезный лад и послушайте меня. Я вполне серьезно буду рассказывать о весьма серьезных делах. Вы ведь слышали, что речь идет о вашем благосостоянии.
— Благосостояние — это святое! Слушаю вас, не дыша. Не вы ли в свое время поспособствовали тому, что в моем благосостоянии образовалась огромная брешь…
— А кто вас заставлял?..
— А про сорок процентов комиссионных вы не забыли? Лично я ничего не забыл. Уж не собираетесь ли вы помочь мне заделать ту брешь, которая образовалась с вашей помощью? Как я рад, что само небо натолкнуло вас на эту благую мысль. Продолжайте, будьте так добры.
— Вскоре после объявления войны я оказала услугу правительству, организовав для него поставку двадцати пяти тысяч винтовок и десяти миллионов патронов. Когда я говорю о поставках, меня не следует понимать буквально. Правительство не получило ни одной винтовки и ни одного патрона. Но оно само в этом виновато. Если бы оно не рухнуло по собственной глупости, то через какое-то время ему поставили бы все винтовки и все патроны.
— Вы никогда не говорили мне, что у вас есть завод по производству винтовок и патронов.