Сумерки империи

Мы ехали уже больше часа, и внезапно меня поразила одна тревожная мысль: а чем я буду платить за проезд? У меня имелись только французские деньги. А не вызовет ли это подозрения? Почему в кармане у англичанина французские деньги? Начнут допытываться и меня арестуют.

Мы как раз ехали через лес, дорога шла в гору, и лошади перешли на шаг. Я открыл дверь дилижанса, неслышно спрыгнул на землю и бросился в лес.

— Я буду ждать вас наверху, — крикнул мне кучер.

И он действительно долго ждал меня, периодически щелкая кнутом и призывно трубя в рожок, но я и не думал возвращаться в дилижанс. После всех мытарств меня уже не пугала перспектива ночевки под открытым небом, и еще я испытывал огромное облегчение от того, что мне не придется отвечать на каверзные вопросы хозяина гостиницы в Тюркхайме.

Понять, где я в тот момент находился, было совсем не трудно. Впереди у меня был Тюркхайм, позади — Ненкирхен, а за ним Саарбрюккен и французская граница. По правую руку от меня простирались равнины Хомбурга, а по левую — Саарский бассейн [91] . Мне показалось, что будет лучше, если я двинусь через Саарскую область, поскольку она граничит с Францией. Если же пересечь границу не удастся, тогда придется искать убежище в Люксембурге.

Моя пешая прогулка в тот вечер была недолгой. Лес, через который я пробирался в сторону границы, оказался настолько протяженным, что в темноте я едва не заблудился. Поняв, что так недолго вновь оказаться в Ненкирхене, я удобно устроился под большим деревом и быстро заснул. Спать в лесу было несравненно лучше, чем в вагоне, увозившем моих товарищей в Германию. К тому же осенняя ночь выдалась на удивление теплой, я блаженствовал от того, что не слышу немецкой речи, а дышать лесным воздухом было гораздо приятней, чем вдыхать запах хлороформа, перемешанный с мерзкими больничными испарениями. На душе было радостно от того, что скоро я вернусь во Францию. Я был свободен.

91

Территория Германии, которая после Первой мировой войны была оккупирована Францией и Великобританией. После плебисцита 1935 г. была возвращена Германии. Административный центр — Саарбрюккен.

Под утро я замерз и проснулся очень рано, но решил пока не выходить из леса и дождаться благоприятного момента, когда можно будет незаметно пройти по дороге, не привлекая внимание местных жителей. Однако чрезмерная предусмотрительность не принесла мне никакой пользы, а наоборот стала причиной ужасного происшествия.

Ближе к полудню я выбрался из леса и пошел по дороге. Вскоре я добрался до большой деревни и, проходя по ней, услышал у себя за спиной знакомый металлический лязг. Точно так же лязгали на ходу колеса дилижанса из Ненкирхена. Я не стал оборачиваться, решив, что такой звук, должно быть, издают все немецкие повозки. К тому же в тот момент меня заботила гораздо более серьезная проблема: впереди я заметил двух жандармов, стоявших рядом с деревенской харчевней. Что я скажу, если они попросят предъявить документы?

Но никакого разумного объяснения я придумать не успел. Лязгающая повозка поравнялась со мной, и кто-то по-немецки завопил у меня над ухом: "Хватайте его, держите!"

Оказалось, что меня догнала та самая колымага из Ненкирхена, а вопил не кто иной, как ее кучер.

В голове у меня промелькнула очевидная мысль: надо срочно уносить ноги. Но на улице было полно народу, да и жандармы сразу схватились за поводья своих лошадей. В такой ситуации оставалось рассчитывать только на мою располагающую внешность.

— Почему меня надо хватать? — спросил я по-немецки.

Но вместо ответа кучер спрыгнул на землю и схватил меня за шиворот. К нам подбежали жандармы, и кучер стал им рассказывать, как вчера я уселся в дилижанс, не сообщив, откуда явился, а по дороге без предупреждения выскочил из него.

— Он не заплатил за проезд, — орал кучер. — Наверняка это диверсант.

Услышав слово "диверсант", сбежавшиеся на крик зеваки встрепенулись, раздались восклицания и смешки. Всех развеселило, что диверсантом назвали человека самой что ни на есть мирной наружности. Мне, однако, было ясно, что скоро эти крестьяне поверят, что перед ними диверсант, и я сделал попытку защититься от обвинений.

— Этот человек сумасшедший, — заявил я обступившим нас людям, — я английский джентльмен и путешествую в свое удовольствие. Приехал я из Саарбрюккена, а направляюсь в Трир.

— Но эта дорога не ведет в Трир.

— А мне захотелось идти именно по этой дороге. Из Трира в Саарбрюккен я добрался по Саарскому шоссе, а возвращаюсь по этой дороге, чтобы два раза не проходить по одним и тем же местам.

— Когда вы покинули Саарбрюккен? — спросил один из жандармов.

— Этим утром, — ответил я, чтобы избежать вопросов относительно места моего ночлега.

Но ответил я, как оказалось, невпопад, судя по тому, что жандармы, кучер и все зеваки покатились со смеху.

— Значит, вы прошли четыре мили за три часа? — спросил жандарм.

Мне стало ясно, что я сморозил глупость. Четыре мили равны восемнадцати лье, и их невозможно пройти за три часа. Получилось, что я неверно прикинул расстояние, но ошибиться было несложно, ведь я не знал, где находился в тот момент.

— А я хороший ходок, — заявил я им, пытаясь хоть как-то выкрутиться из дурацкого положения.

— Вот и. прекрасно, — сказал жандарм, — значит вам не составит труда проследовать за нами.

На эту шутку все собравшиеся отреагировали дружным смехом, а мой кучер даже надулся, как петух: еще бы, ведь он лично задержал диверсанта.

Слухи о том, что поймали диверсанта, уже успели дойти до самого дальнего края деревни. Народ все прибывал, люди расталкивали друг друга, чтобы взглянуть на меня, и постепенно начали распространяться невероятные небылицы. Говорили, что я собирался взорвать тоннель в Вейбельскирхене, а группа, которой я командую, минирует железнодорожные мосты.

Наконец, прибыл сам бургомистр. Он торопился, как мог, но сумел развить лишь такую скорость, какую позволял его объемистый живот. Изо рта у бургомистра торчала длинная фарфоровая трубка, и он, словно локомотив, тащащий тяжелый состав, пускал из нее через равные промежутки времени огромные клубы дыма.

Бургомистр посовещался с жандармами. Вместе они приняли решение доставить меня в Саарлуис и передать для разбирательства тамошним властям.

— Будьте с ним осторожны, — напутствовал жандармов бургомистр.

Меня обыскали и, разумеется, не нашли при мне ни револьвера, ни сабли.

— Все равно будьте осторожны, — заявил бургомистр, — по дороге на вас может напасть его банда.

— А это на что? — поинтересовался жандарм и вытащил из седельной кобуры пистолет.

— Все равно, — повторил бургомистр, — будьте осторожны. Тут вы за все в ответе. Его надо хорошенько связать.

Совет бургомистра пришелся всем по нраву. Жандарм, сам бургомистр и еще несколько местных жителей куда-то отошли и через десять минут вернулись со специальной цепью. Такой цепью сковывают двух преступников, когда перевозят из одного полицейского участка в другой.

Поскольку я был один, меня пристегнули к одному из жандармов. Цепь специальными замками прикрепили к его и моему запястьям, а ключ от замков второй жандарм сунул себе в карман.

Жандармы уселись на лошадей, толпа принялась улюлюкать, а мне пришлось приноравливать свой шаг к шагу лошади. Я подумал, что если по дороге мне удастся сбежать, тогда я буду считать себя самым большим в мире везунчиком.

XVII

Двигались мы в таком порядке: я был прикован цепью к одному из жандармов, а второй жандарм постоянно следил за мной и в любую минуту при малейшей попытке неповиновения был готов выстрелить мне в голову. В таком положении пытаться сбежать не имело никакого смысла, и вскоре я перестал даже думать о побеге.