Сумерки империи
Шрифт:
— Я спасался, потому что вы начали стрелять.
Унтер-офицер изучил мой пропуск и приказал отвести меня на пост.
Я сделал вид, что не понял, и начал громко кричать, требуя, чтобы мне вернули пропуск.
— Карош, — сказал унтер-офицер, возвращая мне пропуск, — савтра объяснять официр.
Солдаты окружили меня и куда-то повели.
Я понимал, что меня ждет: отведут на пост, допросят, обыщут (а я уже знал, что обыскивают немцы очень хорошо), найдут сигару и тогда я пропал.
Надо было срочно избавиться от этой опасной улики. Я подумал, что сделать это нетрудно, достаточно
Один из солдат курил на ходу великолепную фарфоровую трубку. Я демонстративно вынул сигару из кармана и знаком показал ему, что хотел бы прикурить от его трубки. Немец никогда не откажет в такой просьбе. Мы остановились, и теперь я с удовольствием наблюдал, как на моих глазах тлеет донесение правительственного чиновника.
Было бы нечестно утверждать, что вкус правительственного донесения, обработанного химическими реактивами, напоминает вкус гаванского табака. Но лучше наглотаться противного дыма, чем получить пулю в грудь. В тот момент такое мнение казалось мне бесспорным.
Когда мы дошли до поста, от сигары остался лишь маленький кончик. Теперь можете обыскивать меня, сколько хотите.
Оказалось, что я напрасно поспешил уничтожить сигару вместе с вложенным в нее донесением.
Вопреки моим опасениям, немцы не стали меня обыскивать, а всего лишь затолкали в погреб и плотно затворили тяжелую дубовую дверь.
Насколько возможно было разглядеть в зыбком утреннем свете, пост был устроен в доме, стоявшем посередине большого фруктового сада. Солдаты размещались на первом этаже, а в качестве тюрьмы использовали подвальное помещение.
Я сразу принялся исследовать свою темницу в надежде обнаружить какой-нибудь проем, через который можно было бы попытаться сбежать, не дожидаясь начала допроса.
В подвале было темно, и поэтому тщательно осмотреть узилище мне не удалось. Получить представление об окружающих предметах и конфигурации помещения можно было только наощупь. Пол в погребе был вымощен тщательно подогнанными кирпичами, каменные стены покрыты известковой штукатуркой, толстую тяжелую дверь заперли с внешней стороны на засов, а маленькое окно было забрано железной решеткой, и перед ним из стороны в сторону ходил часовой с винтовкой на плече. Периодически он перевешивал ее с одного плеча на другое, и тогда винтовка звонко клацала.
Окружающая обстановка наводила на грустные размышления. Если в ближайшее время мне не удастся сбежать, тогда в любом случае придется ждать рассвета. Но и при свете дня все осталось по-прежнему: стены, дверь, решетка действительно были очень прочными. Хозяин строил свой дом, не экономя на материалах. Значит, придется ждать. Меня в любом случае доставят в Версаль и, быть может, по пути представится случай для побега.
Ну а если меня не поведут в Версаль и без всякого суда решат немедленно расстрелять? Такого рода предположения заметно активизируют работу мозга. С чего бы вдруг торговца свиньями стали расстреливать, как шпиона? Это маловероятно.
Я принялся еще внимательнее исследовать помещение. Присмотревшись к решеткам, я заметил, что, когда их заделывали в стену, откосы на окнах обмазали желтым гипсом, а не цементом. Получается, что с помощью ножа их можно будет без труда выковырять из стены.
Не теряя времени, я облокотился о подоконник и, напустив на себя безразличный вид, чтобы не привлекать внимание шагавшего из стороны в сторону часового, принялся ковырять гипс.
Не прошло и получаса, как решетка свободно заиграла в расширенных отверстиях.Но не стоило и думать о том, чтобы выбить окно и попытаться сбежать на глазах у часового и многочисленных солдат, шнырявших по саду. Для этого надо было дождаться ночи, если, конечно, мне повезет и меня оставят здесь до темноты.
Если хочешь, чтобы о тебе забыли, лучше всего притвориться мертвым. Если не шевелиться и ни о чем не просить, тогда, возможно, обо мне и не вспомнят. Я уселся в самый темный угол и, чтобы убить время, начал есть принесенный из Версаля кусок хлеба.
Но даже такое не самое захватывающее развлечение не может длиться вечно, и когда хлеб был съеден, потянулись нескончаемые минуты и часы. Любой доносившийся с лестницы звук приводил меня в отчаяние, а когда наступала тишина, в голову лезли невеселые мысли. Надо же было оказаться в этом погребе вместо того, чтобы с видом освободителя торжественно ступить на землю Парижа. Такого я не ожидал.
Но время шло, и ко мне постепенно стала возвращаться надежда. Похоже, что обо мне забыли, и если удастся дотянуть до ночи, тогда я спасусь или по крайней мере попытаюсь спастись. Оба варианта казались мне равнозначными.
Наступил полдень, и за дверью послышались громкие звуки. Сразу несколько человек тяжело спускались по лестнице. Без сомнения, за мной пришли солдаты, чтобы отконвоировать в Версаль. Я встал и приготовился следовать за ними.
Дверь открылась. Я шагнул вперед. Но оказалось, что я обманулся в своих ожиданиях. Пришли вовсе не за мной. Солдаты привели мне сокамерника. Его втолкнули в погреб, и дверь захлопнулась.
Моим соседом оказался человек лет тридцати пятисорока. На нем был форменный китель, штаны с красными лампасами и фуражка. Было заметно, что он вовсе не опечален тем, что попал в плен. Смиренное выражение на его лице свидетельствовало о том, что он скорее удивлен, чем раздосадован.
— А вот и добрый селянин, — произнес он, взглянув на меня. — Здравствуйте, любезный. Вы местный?
— Нет. Просто я оказался здесь так же, как и вы.
— Но я оказался здесь не просто так. Я — военнопленный, — сказал он и расправил плечи.
— Полагаю, что и я военнопленный.
— А вы-то почему военнопленный?
— Потому что меня ночью задержали на железнодорожных путях. Я искал дорогу.
— Тогда, любезный, у вас все будет в порядке. С вами разберутся и отпустят. Сами вы откуда?
— Из Перша.
— Вы приехали из Перша? Значит, вы мне расскажете последние новости. Доводилось ли вам видеть армию Кератри [132] ? Правда ли, что у него в Дрэ сто тысяч человек, и он готов идти на помощь находящимся в Манте нормандцам, которыми командует Эстанселен?
132
Граф Эмиль де Кератри — генерал, командующий ополчением, составленным из добровольцев пяти департаментов Бретани. Гамбетга считал ополченцев Бретани наследниками шуанов и полагал, что они сами смогут себя обеспечить всем необходимым военным имуществом. Ополченцам не выдали ни униформы, ни бивачного снаряжения, ни пищи, ни пригодных для боя винтовок. Полученных ими винтовок было совсем мало, и они часто взрывались после выстрелов. В результате возмущенный Кератри подал в отставку, а ополчение было уничтожено в ходе массированного отступления французской армии в январе 1871 г.