Сумерки памяти

***

– Знаешь, в этом воплощении я себе удивительно не нравлюсь, - сказала я, перестав рассказывать.

Мы сидели в его гостиной при свете свечей, почти как в ту ночь, когда я вспоминала свою первую "венецианскую" жизнь. Двери балкона были открыты и сквозь них, раздувая тяжелые занавески, в комнату залетали ароматы лета.

– Не делай преждевременных выводов, - сказал он.
– Когда вспомнишь чуть больше, то твое мнение скорее всего начнет меняться. Понимаешь, ты все равно останешься сама собою, и как бы ты не осуждала ту себя или была недовольна тем своим поведением, в сущности это только сожаления о каких-то скрытых или проявленных чертах твоего характера, которые остаются частью тебя и не могут быть просто так выкинуты из твоей жизни.

– Ты хочешь сказать, что ее поведение там вполне могло бы оказаться моим, будь на то более подходящие обстоятельства?

– В общем, да. Если бы здесь тебя воспитывали немного иначе, и менталитет окружающих был бы несколько иной, то и твое поведение было бы более похоже на то, что ты сейчас видела.

– Но я совсем другая.

– Да, другая - в другом возрасте и в других условиях. Тем более что здесь ты имеешь опыт, приобретенный ее жизнью, а она такового не имела.

– Интересно, - задумалась я, - а кто все-таки был этот человек, который вот уже второй раз встречается на моем пути. Отчего-то я никак не могу вспомнить, кем он стал в моей нынешней жизни.

– Я думаю, что ты поймешь это чуть позже, а пока продолжай свой рассказ.

***

Я вижу свою квартиру и родителей. Глядя на них, мне становятся более ясны мои взгляды на жизнь, я понимаю, что в этом мире приняты браки по расчету и заранее спланированные договоры о сватовстве...

Теперь я в своей комнате. И смотрюсь в зеркало и строю планы. "Я должна очень удачно выйти замуж, - думаю я, примеряя новое платье, - и в ближайшие дни я постараюсь продвинуться в этом направлении... А он... Может быть, стоит оставить его в любовниках?..." Я сажусь на кровать и рассматриваю патефонные пластинки с танцевальными мелодиями. Я так люблю танцевать, что одно прикосновение к хрупким черным дискам, рождает в моей душе мелодии вальсов и фокстротов. "Пойду потанцую", - решаю я, и на цыпочках выхожу из комнаты.

Не знаю, сколько проходит дней или недель после этих картин. Теперь я вижу себя в обществе уже другого молодого человека, который, в отличие от предыдущего, говорит со мной не на местном, а на нашем родном языке. Он ведет меня в гости к себе домой, где очарованная его дорого обставленной квартирой, я решаю во что бы то ни стало выйти за него замуж. Он кажется тоже совсем не против нашего союза, поскольку по характеру он довольно-таки расчетливый и практичный, а так как по уровню достатка, образования и некоторых наследственных черт, мы относимся к одному кругу, то этот брак может стать очень выгодным как для его, так и для моей семьи.

***

– Знаешь, - сказала я, подойдя к проему балконной двери, - в этом человеке я сразу узнала одного знакомого, с которым меня уже много лет не связывает ничего кроме воспоминаний о нескольких давно минувших летних месяцах. Как это странно - там мы были женаты, все было так серьезно, а здесь ничего от этого не сохранилось.

– Это не странно - это прекрасно, потому что из жизни в жизнь...

– Ничто не должно переходить в неизменном виде, - подытожила я.
– Не должно, но тем не менее переходит.

– Да, и многое, очень многое, - сказал он и взял со стола зажигалку.
– А когда здесь ты встречалась с этим человеком, ты что-нибудь, хоть немного вспоминала? Или во время вашего общения такие мысли тебе еще не приходили в голову?

– Приходили и не только мне, а нам обоим. Мы даже строили гипотезы на эту тему, но в те времена, увы, я еще с тобой-то толком не была знакома, так что ничего не знала о том, что могу что-то там сама видеть. Да, помню, у него дома был портрет его жены, нарисованный углем, и букет гортензий в китайской вазе. Так вот, ты знаешь, в той прошлой жизни в нашем с ним доме тоже стояла похожая ваза, и висел портрет, на котором была изображена я. Странно и немного грустно видеть примеры таких тянущихся из прошлого вещей, которые от раза к разу выдают привычки хозяев.

– А у тебя были какие-нибудь привычки, переходящие из жизни в жизнь?

– Да, как будто... Кажется, я любила стоять у окна и смотреть на людей, идущих по улице. Конечно, это было только в тех жизнях, где вообще существовали такие понятия, как окна и улицы. А кроме этого... Даже не знаю, наверное, больше никаких привычек не оставалось, как, впрочем, и у тебя. Менялись наши лица, голоса, цвет волос, другими становились наши вкусы и увлечения, но всегда оставалась наша странная привязанность друг к другу, которая не проходила, не иссякала, а только крепла и росла от столетия к столетию. Это странно...

Я еще немного постояла в дверях, а потом задумчиво подошла к часам и спросила:

– Почему они все-таки стоят? Неужели тебе не хочется их починить?

Он закурил и немного поразмыслив произнес:

– Там, где мы с тобой встречаемся, время течет иначе, и механические часы просто не в силах отображать его ход. Если когда-нибудь мы с тобой встретимся, и ты увидишь, что стрелки часов показывают верное время, то знай, что отныне мы...

– Что? Почему ты не договорил?
– спросила я, затаившись.

– Я думаю, что ты и так скоро поймешь, что именно я хотел сказать, а пока давай еще немного поговорим о той прежней жизни.

***

Проходит еще сколько-то месяцев, и я вновь вижу себя в той мансарде у своего несостоявшегося жениха. Оказывается, несмотря на замужество, я продолжала изредка с ним видеться. Теперь я вижу себя беременной. Я сижу, как прежде на старой кровати с железными спинками и выслушиваю его лживые признания.

– Ты должна все бросить и уйти ко мне, - говорит он, театрально хватаясь за голову.
– Если это действительно мой ребенок, то я не потерплю, чтобы ты оставалась со своим мужем.

Я смотрю на него с каким-то чувством легкого презрения и говорю:

– И как я раньше не замечала в тебе лицемерия? Ты все это говоришь мне, а сам надеешься, что я в очередной раз откажусь. Тебе очень удобно, чтобы все оставалось так как есть, но ты рассказываешь мне эти сказки о любви и тем самым убеждаешь себя, что приобщился к чему-то великому. Ты и понятия не имеешь о том, что такое любовь, а вот, все стараешься показать, как сильно ты меня любишь.

– А ты-то сама знаешь, что это такое?
– говорит он, неожиданно вспылив.
– Ты испытывала это чувство к кому-нибудь? Ко мне или к твоему мужу?

– Нет!
– говорю я, вставая с кровати и запахивая полы плаща, - к сожалению, мне это незнакомо! Я не люблю ни тебя, ни его, но не считай, что от этого я стала более счастливой. Все! Я ухожу и больше никогда не вернусь. Между нами все кончено!

Я спускаюсь по лестнице, и слезы заливают мое лицо. Я понимаю, что у меня в душе произошла переоценка ценностей и что теперь я уже никогда не буду видеть мир таким как прежде. Я ухожу из комнаты этого вялого и скользкого человека, неизвестно каким ветром занесенного в мою жизнь, и хочу стереть его образ из своей памяти.