Сумерки памяти

Я вижу, как несколько раз танцую для тебя свой танец с кастаньетами, как гадаю о том, что исход этого сражения будет печален, и о том, что в будущем ты одержишь много побед. А потом я вспоминаю, что ты хочешь меня удержать и предлагаешь мне идти в какой-то далекий город, в котором нет этой войны, и ждать тебя там. Но я только качаю головой, потому что ты хочешь удержать в руках ветер. Я закутываюсь в шаль и оставляю тебя наедине с твоей судьбой, которая уже уготовила тебе и сильное ранение, и одинокую почетную старость. А я иду сквозь дым костров и знаю, что буду, как и прежде гадать на тебя, и, как и прежде буду думать, что это вовсе не любовь была между нами, а только почему-то выпали совсем одинаковые карты при такой разной судьбе.

И вот, уже проходит очень много лет. Я вижу себя древней старухой с седыми космами волос, выбивающимися из-под грязной повязки. Я сижу на городской площади среди уже совсем другого табора, к которому я вероятно когда-то давно прибилась, путешествуя по послевоенным дорогам этой страны. Я сижу, а вокруг меня собрались мои собратья разного возраста, желающие уже в который раз послушать историю, которую я им расскажу. Я размахиваю у них перед глазами узловатой рукой с дорогим перстнем и скрипучим голосом говорю:

– Да, старая цыганка всегда говорит правду. Этот перстень подарил мне молодой красивый идальго, который меня любил всю жизнь и даже хотел на мне жениться...

Цыгане смеются, думая, что я сочиняю небылицы, а в это время через площадь проносят в дорогих носилках дряхлого старика, в котором я не узнаю своего "молодого идальго" и безразличным взглядом смотрю ему вслед. А ты, глядя на цыганский табор, вспоминаешь свои молодые годы, но конечно не узнаешь в старой цыганке ту, которая, оставив в твоем сердце тоску, ушла когда-то давно по своей дальней дороге.

***

– На этом и закончились воспоминания о моей цыганской жизни. И ты знаешь, мне стало немного грустно, оттого что разделенные столь разными менталитетами мы так и не смогли быть вместе.

– Виной этому были не наши менталитеты, а твое безразличие к моей любви, - сказал он недовольно.

Я засмеялась:

– Ты говоришь так, как будто я уже в этой жизни, взмахнув подолом цыганской юбки, хочу уйти по дальней дороге.

– А разве ты ни разу не пыталась именно в этой жизни уйти от меня?
– спросил он, и подойдя к окну задернул шторы.
– Разве ты не бросала меня, когда влюблялась, выходила замуж, встречалась с тем или иным человеком, который казался тебе "твоей судьбой"?

– Но это была моя жизнь!
– ответила я, разводя руками.

– Твоя жизнь...
– прошептал он, и сев в кресло закурил.

– А где и с кем протекает твоя жизнь?
– неожиданно для самой себя спросила я, хотя и понимала, что он не ответит на этот вопрос, а как обычно предоставит мне самой искать на него ответ в лабиринте жизненных загадок.

– Скажи, а кто-нибудь из твоих близких знает о том, что мы встречаемся?
– спросил он после некоторой паузы.

– Да, знают два человека. Это моя мама и подруга.

– Какая подруга?

– Та, следов которой я еще не нашла в своем прошлом, но которая здесь дружит со мной уже очень много лет.

– И что ты им рассказала?

– Не очень много, но маме это было и не нужно, потому что она видела тебя сама. А подруга сумела все понять и из моих немногословных намеков.

– Значит, меня видела и ты, и твоя мама? Ну что ж, не забудь об этом в ближайшие несколько недель, а потом мы с тобой вернемся к этой теме.

* 15 *

Я сидела в парке на одинокой скамейке, притаившейся между двух кустов бузины*, и думала о нем: "К чему он завел вчера тот странный разговор, и почему сказал, что мы вернемся к этой теме в ближайшие недели? Зачем ему все-таки понадобилось заставлять меня вспоминать прошлые жизни, если они никоим образом не проливают свет на ту тайну, которая существует в наших отношениях?". Я повернулась, посмотрев в сторону буковой* аллеи, и неожиданно увидела, что он идет по направлению к моей скамейке.

– Не ожидала меня увидеть?
– спросил он, подходя и садясь рядом.
– А я послушать еще какой-нибудь рассказ о твоем прошлом.

– А я как раз думала о тебе.

– Интересно, а часто ли ты вообще обо мне вспоминаешь?

– Если я скажу правду, то ты не поверишь, потому что вот уже девять лет, как не прошло ни одного дня, чтобы я о тебе не думала.

Он промолчал, а я сорвала ветку с белыми цветками, и разглядывая ее, сказала:

– Тебе не кажется, что мне пора увидеть ту мою жизнь, в которой были лагеря и колючая проволока? Ты ведь знаешь, как мне необходимы эти воспоминания, чтобы окончательно освободиться от всех полуреальных страхов и опасений, но, тем не менее, заставляешь меня вспоминать те жизни, из которых я или ничего не принесла в наше время или принесла, но очень мало. Почему?

– Я хотел, чтобы ты, прежде чем смотреть в недалекое прошлое, получше узнала саму себя. Иначе ты могла бы неправильно истолковать некоторые поступки, совершенные тобой в том времени.

– Но теперь, по-твоему, я уже достаточно готова к этим воспоминаниям, или мне необходимо увидеть еще несколько десятков лет, проведенных мной в палестинских пустынях или при дворе корнуэльских королев?

– Ты шутишь с серьезными вещами, - сказал он мрачно, - но если уж действительно решила начать разбираться в самой сути и твоего характера, и твоей судьбы, то будь добра, вспомни еще ту жизнь, в которой ты жила в Голландии. Она короткая и тебе не придется тратить на нее много времени.

– Хорошо, - согласилась я, и откинувшись на жесткую спинку скамейки, стала вспоминать.

***

Перед моими глазами промелькнул каток, по которому в привязанных наспех коньках с закрученными спиралью носами, я катаюсь с друзьями. Я еще ребенок, но по моей одежде уже можно догадаться, к какому сословию принадлежит моя семья. Не очень зажиточные горожане средних веков - так бы я охарактеризовала той социальный слой, в который я перевоплотилась на этот раз.

Узоры, оставляемые на льду полозьями коньков, закручиваются, и я уже вижу себя молодой замужней женщиной. Я возвращаюсь домой с рыночной площади и улыбаюсь. Я очень довольна своей жизнью, потому что она складывается так как надо, то есть так, как принято в том времени, к которому относятся эти воспоминания. У меня крепкая семья, мой муж работает переписчиком книг и разных бумаг, мы живем не хуже, чем все наши знакомые, и потому вполне довольны своим достатком. У нас двое детей - старшему мальчику лет шесть, а девочке пять - кроме того, я еще беременна третьим ребенком и очень скоро должна родить. Я люблю своего мужа, а он, как я считаю, любит меня, и мы оба счастливы.

Я прихожу домой, и что-то сказав служанке, прохожу в комнату к супругу. Глядя отсюда я пытаюсь получше рассмотреть его лицо и узнать, кем стал этот человек в моей теперешней жизни, но мне это никак не удается и тогда я перевожу взгляд на детей, которые только что вбежали в комнату. Я вглядываюсь в черты лица мальчика и, вне всякого сомнения, узнаю в нем собственного сына, я глажу по голове дочку и понимаю, что вижу ее в первый раз.

Вечером мой муж уходит по делам к привередливому заказчику, который хочет, чтобы документы переписывали прямо у него дома, - так он говорит мне уже несколько месяцев, и почти каждый вечер уходит к нему работать допоздна. Я этому верю, потому что за семь лет он ни разу не дал мне повода усомниться в своей честности.