Сумерки в полдень
Шрифт:
Елена усмехнулась.
— И что же Катя рассказывала обо мне?
— Ну, что ты самоуверенная, настойчивая, целеустремленная и всегда добивалась того, чего хотела, и…
— И что же еще?
— Ну, будто бы ты сказала, что поедешь за границу, и поехала, — закончил Антон, смутившись тем, что невольно оказался в роли сплетника, пересказывающего чужие слова.
— Да, сказала, что поеду, и поехала, — повторила Елена с горечью.
— Теперь ты, кажется, недовольна этим?
Елена поглядела на Антона, прищурив глаза.
— А чем мне быть довольной? — зло произнесла она. — Тем, что стала домработницей или домохозяйкой
— Да, конечно, не очень, — согласился Антон, вспомнив слова Георгия Матвеевича, который, отговаривая Катю от поездки за границу, уверял дочь, что Антон готовит ей участь не то домохозяйки, не то домработницы — разница между той или другой в общем-то невелика. Хотя тогда Антон считал это грубым искажением его намерений и поругался с профессором, сейчас он готов был согласиться: участь жены здесь действительно незавидна.
— Довольной быть нельзя, — сказал он, все же решив ободрить Елену, — но и тревожиться сильно еще рано. Все может измениться в лучшую сторону. При нынешней нехватке людей тебе, безусловно, найдут какое-нибудь дело.
— Мне? — многозначительно произнесла она. — Мне не найдут никакого дела.
— Почему?
— Виталий Савельевич считает невозможным позволить мне работать. Наши будут зубоскалить насчет семейственности, иностранцы станут спрашивать, неужели мистер Грач не в состоянии содержать жену…
— Но это же вздор! Чистейший.
— А для него не вздор, — с горечью сказала Елена. — Не вздор, а принцип. Он обещает брать меня на приемы, чтобы я могла поговорить с англичанами, ходить в театры, в кино, в гости к англичанам.
— Это же неплохо.
— Может быть, и неплохо, — согласилась она, скривив губы, и тут же добавила: — Для тех, кого устраивает приятное безделье.
Антон не знал, что сказать, и только вздохнул. Они помолчали. Сославшись на усталость, Елена ушла, и Антон, снова открыв окно, опять начал всматриваться в далекое море, которое стало в густеющих сумерках почти черным. Ему показалось, что оно двинулось к берегу, но стайки чаек все еще копошились вдалеке, не улетая: они первыми взмывают вверх, пропуская под собой бегущий и все поглощающий вал прилива.
За ужином они разговаривали мало, хотя Елена немного соснула и выглядела отдохнувшей и свежей. Красивые губы опять стали яркими, в глазах появился ласковый и насмешливый блеск, но она оставалась молчаливой и необычно тихой, точно оробевшей. Лишь раз она вспомнила, что вот так же вдвоем они сидели однажды в Берлине.
— Вечером мы вдвоем ни разу не сидели, — уточнил Антон.
— Разве? — Она удивилась. — А мне почудилось, что мы уже не первый раз ужинаем вдвоем.
— С нами был Хэмпсон.
— Ах да, верно, с нами был Хью, — вспомнила Елена и задумчиво добавила: — Бедный Хью…
— Почему же он бедный? — поинтересовался Антон.
— Так… — Елена немного помолчала, рисуя что-то черенком ножа на скатерти; потом, положив нож, подняла глаза на Антона. — А знаешь, ты совершил преступление, оставив нас в воскресенье вдвоем с Хэмпсоном.
— Мне показалось, что тебе хотелось этого.
— Мне нет, но я видела, что ему хочется остаться вдвоем, и не стала его разочаровывать.
Антон
обеспокоенно тронул руку замолчавшей Елены.— Он плохо вел себя?
— Нет, он был безукоризнен во всех отношениях, — ответила Елена, улыбнувшись. — Повел меня обедать в ресторанчик недалеко от нашего дома, а потом отвез на такси куда-то на окраину Лондона к матери. Мать сказала, что сразу узнала меня: Хью так много рассказывал ей о своей русской знакомой.
— И что же вы там делали? — настороженно спросил Антон.
— Ничего. Пили чай, говорили о погоде, а потом Хью вызвал такси и отвез меня домой.
Антон побарабанил пальцами по столу.
— Не думал, что ты решишься на это.
— Я тоже не думала, — отозвалась Елена тихо, — а вот решилась.
Сразу же после ужина Елена пожелала остаться одна, но, простившись с Антоном у двери в свою комнату, почти тут же выскочила в коридор с восторженным криком:
— Оно пришло! Пришло под самые окна!
— Кто? — удивился Антон, еще не успевший открыть свою дверь.
— Да море же! Море! — радостно воскликнула Елена. — Оно плещется под самыми окнами.
Она схватила Антона за руку и потащила в свою комнату, Антон подошел к распахнутому окну и едва не отпрянул назад: огромное черное море швыряло крутые волны в каменный парапет берега. Гранитный барьер отражал их, заставляя отваливаться и падать назад в море, бросавшее волны вновь и вновь, и только белые космы пены перелетали через барьер и звучно шлепались на каменные плиты «променада», проложенного между берегом и домами. Засветившись под высокими фонарями необыкновенной белизной, они тут же исчезали, оставляя после себя лужи.
— Да, море вернулось, — произнес Антон. — Теперь оно несколько часов будет биться о берег, а потом опять убежит от него.
— Пойдем посмотрим, — попросила Елена.
— Можем и пойти, — отозвался он не очень охотно.
— Но только скорее! — поторопила она. — Ну, скорее же!
Они вышли на «променад». На улице, было сыро, ветрено, гирлянды фонарей, свисавших с высоких столбов, как большие ландыши, покачивались, и светлые круги постоянно двигались, и вместе с ними будто покачивалось и двигалось все: и стены отелей, и каменные плиты под ногами. Елене захотелось подойти к морю поближе, но волна, ударившись в гранитную стенку и взвившись высоко, бросила на них пригоршни соленых брызг, обдав с головы до ног. Они отскочили и засмеялись. Однако Елена, едва отряхнувшись, снова потянула Антона к парапету, и новая волна еще раз умыла их соленой водой. После этого они стали держаться подальше, зачарованно наблюдая, как лохматые спины волн взлетали, чтобы засветиться на мгновение под фонарями, и падали в бурную черноту по ту сторону гранитной стенки.
Вдоль высоких, беспрерывно тянувшихся домов — это были отели, опустевшие после окончания курортного сезона, — Антон и Елена прошли не менее двух километров, пока не кончилась гранитная стенка. Берег загибал тут в море и скрывался во тьме, и лишь белая кромка прибоя, едва видневшаяся в темноте, обозначала границу между сушей и морем.
— Еще девчонкой, — заговорила Елена, глядя в море, — я с мамой почти каждый год ездила на юг и в ветреные дни целыми часами сидела на берегу и смотрела, как набегают волны. Спокойное море было скучным, как спящий человек, и я уходила в горы. Они волновали меня, приводили в восторг.