Сумерки в полдень

— В Германии Линдберг говорил то, что хотели слышать хозяева, — продолжал Бест, придерживая Антона за руку. — Поносил демократию и восхвалял немецкий порядок. Начиненный там нацистской пропагандой, как яблочный пирог яблоками, он отправился во Францию. Американский посол в Париже Буллит, «либерал» и тайный поклонник Гитлера, преподнес этот «пирог» французским министрам и военным, и его начинка повергла всех в страх и смятение. После встречи с Линдбергом министр авиации ля Шамбр помчался к министру иностранных дел Боннэ, и оба стали доказывать всем и каждому, что воздушные силы Франции ничтожны по сравнению с немецкими и в случае конфликта с Германией будут уничтожены в первый же день. Даладье охотно поверил им, хотя и знал, что оба министра тесно связаны с Отто Абецом — нацистом, присланным Гитлером в Париж для установления контактов с «полезными людьми» помимо германского посла.

Они пересекли еще одну улицу и, обогнув выступ большого универмага, пошли вдоль Пиккадилли.

Антон вопросительно взглянул на Беста.

— Куда мы идем?

— В отель «Маджестик». Посол Кеннеди пригласил лондонских редакторов на чашку кофе.

— Но меня не приглашали, — сказал Антон, останавливаясь.

— На приглашениях помечено, — пояснил Бест, — что каждый из приглашенных может взять с собой своего друга или даже нескольких друзей, которые пожелают послушать полковника Линдберга.

— Они великодушны!

— Нет, просто расчетливы, — поправил Бест. — Хотят, чтобы мнение полковника распространилось как можно шире.

— А зачем американскому послу в Лондоне нужно, чтобы это мнение с нацистской начинкой было усвоено как можно большим числом англичан? — спросил Антон после короткого молчания.

— Этот делец, ставший ради разнообразия послом, сочувствует Гитлеру, — сказал Бест. — Еще в начале месяца Кеннеди произнес в Эдинбургском университете речь, в которой восхвалял «новую Германию». В варианте, заблаговременно розданном печати, была фраза, выражающая суть всей речи: «Ни за что в жизни я не смогу понять, почему кто-либо должен воевать, чтобы спасти этих чехов». Государственный департамент, как стало известно журналистам, предложил выбросить фразу, но Кеннеди отказался: ведь она была одобрена самим Чемберленом. Ее сняли лишь по личному распоряжению президента Рузвельта. Узнав о том, что говорил Линдберг в Париже, и особенно о том, какое впечатление произвело это на французских министров, Кеннеди пригласил полковника в Лондон и теперь носится с ним, как с новым пророком…

Перед отелем «Маджестик» Бест остановился, взглянул на приглашение и, спрятав его снова в карман, посоветовал Антону:

— Держитесь смелее и не стесняйтесь задавать вопросы и бросать реплики, если этот «пророк» начнет нести антисоветскую ахинею. Встреча, как указано в приглашении, информал — неофициальная, и каждый может подняться и спросить или сказать что захочет, не называя себя.

Через широкие застекленные двери они вошли в вестибюль отеля. Швейцар в ливрее с золочеными позументами, осведомившись, зачем пожаловали джентльмены, повел их в боковую гостиную. Поднявшись по широкой, устланной ковром лестнице, они свернули влево и, миновав небольшой холл с золочеными зеркалами, вошли в зал, уставленный низкими столиками с креслами и диванами вокруг них. Гостиная была полна говора и дыма. Кресла и диваны у двери и вдоль стен были заняты, и Антону с Бестом пришлось пройти почти на самую середину зала. Усевшись в удобное кожаное кресло, Антон осмотрелся. В дальнем конце у большого, отделанного зеленоватым мрамором камина с зеркалом почти во всю стену был поставлен длинный стол, на котором в хрустальных вазах ярко рдели красные розы. Между вазами виднелись лица. Антон попытался разглядеть тех, кто прятался за розами, но никого не узнал и оглянулся на соседей. Совсем недалеко сидел Барнетт. Пренебрежительно оттопырив бледные губы, он что-то торопливо писал. За ним, глубоко утонув в кресле, полулежал Фокс; его очки поблескивали, отражая свет окна. Антон повернулся к Бесту и, указав на свободное рядом с ним кресло, сказал:

— А не позвать ли нам Фокса?

— Что ж, позовите, — охотно согласился Бест.

Антон приподнялся и сделал рукой приглашающий жест. Занятый разговором с соседом, Фокс не заметил этого жеста, зато его увидели те, кого Антон меньше всего хотел иметь своим соседом. От двери к их столику двинулась Ангелочек с неизменным спутником — Даули. Вирджиния была в сером шерстяном платье, в меховой накидке и шляпе. Грудь Даули сверкала белой манишкой, закрепленной, как Антон знал теперь, тесемочками на спине, а начищенные до блеска штиблеты наверняка прятали ноги без носков.

— Очень мило с вашей стороны, мистер Кар-ца-нов, — правильно я произношу ваше имя? — пригласить нас за свой столик, — сказала Вирджиния, подходя к ним.

— Очень мило, очень, — подхватил Даули.

— Рада видеть вас снова, — проговорила Вирджиния, подавая Антону руку в перчатке. Потом протянула руку через стол Бесту. — И вас рада видеть снова, мистер Бест.

— Зачем вы-то здесь? — не удержался Антон. — Интересуетесь тем, что будет говорить полковник Линдберг?

— Нет, только им самим, — с усмешкой призналась Вирджиния, опускаясь в кресло, подвинутое ей Даули. — Давно мечтала видеть этого идола американцев, по которому все наши леди сходят с ума, и, когда прочитала на приглашении Эрика приписку, что он может взять с собой друзей, попросила разрешения прийти сюда вместе с Даули.

В большом зеркале над камином Антон увидел Анну Лисицыну. Сопровождаемая молодым длиннолицым американцем, она шла по проходу. Мужчины поднимались и кланялись ей, и она отвечала им, рассылая благосклонные улыбки. Увидев Вирджинию, она подняла руку в перчатке и в знак приветствия пошевелила пальцами.

— Вы знаете ее? — спросил Антон соседку, показав глазами на Лисицыну.

— А кто ее не знает?.. — ответила Вирджиния с насмешкой. — Она везде, где собирается лондонское общество. Куда бы и когда бы я ни приходила, я непременно заставала ее, и всегда в сопровождении мужчины. Представьте, она даже к моему дяде лорду Овербэрри являлась несколько раз в сопровождении мужчины.

— Этого американца?

— Нет, тогда были немцы. Она приходила по делам.

— Какие у нее могут быть дела с вашим дядей?

— Ну, уж этого я не знаю, — ответила Вирджиния. — При мне они о делах не говорили, а если бы и говорили, я бы не стала слушать. А почему вы так заинтересовались ею? Понравилась?

— Она же моя соотечественница, — ответил Антон осторожно: его расспросы действительно могли вызвать подозрение.

Вирджиния взглянула на него с недоверием, но тут же насмешливо заулыбалась.

— Впрочем, я понимаю вас… Женщина красивая и, говорят, благосклонна не только к немцам и этому американцу.

— Джини! — трагическим тоном воскликнул Даули. — Вы безжалостны.

— А вы нудны! — отпарировала Вирджиния.

Официанты стали разносить чай. Действовали они быстро и ловко, и уже через несколько минут шумный говор заметно уменьшился: приглашенные занялись чаепитием.

Над вазой с розами, стоявшей в центре большого стола, показалось холеное лицо с веселой самоуверенной улыбкой. Раздалось тонкое позвякивание серебряной ложечки о хрусталь, самоуверенная улыбка стала шире.

— Леди и джентльмены! — выкрикнуло лицо. — Смею ли я привлечь ваше внимание, леди и джентльмены?

Зал затих.

— Прежде чем дать слово послу Соединенных Штатов его превосходительству Джозефу Кеннеди, который представит вам главного оратора, я хочу выразить искреннюю благодарность всем, кто отозвался на наше приглашение, а также тем, кто пришел сюда в качестве друзей приглашенных. Я хотел бы предупредить, что, хотя вы можете использовать в ваших статьях и разговорах сведения, услышанные здесь, вам не следует ссылаться на людей, от которых вы это узнаете, и не рекомендуется называть их имена.