Сумерки жизни
Шрифт:
МУЖЧИНЫ.
Те мужчины, для которых внутреннее и внешнее благородство, добродушие, душевный аристократизм, внешняя красота в привлекательных женщинах есть нечто второстепенное, трусливые преступники по отношению к любимым женщинам. Они поддерживают бесстыдное тщеславие, отсутствие человечности и стремление давать счастье лишь одним своим бытием, тьфу! Позор не тем убогим «привлекательным женщинам», судьбою созданным привлекательными червяками, нет позор, позор тем мужчинам, которые удовлетворяются вполне этой влекущей силой! Находить очаровательным, прелестным их многочисленные, неизмеримые, вечные недостатки воспитания (это есть часть ее самой!) это есть со стороны нелепо близорукого мужчины большее преступление, чем самое вероломное убийство и грабеж. Ибо здесь есть хоть какое-нибудь объяснение, а для трусливо-глупого баловства внешне уважаемых, недостойных женщин нет никакого! О, да, духовно-душевное подлое удобство. К чему портить
СУДЬБА, ТЫ МЕНЯ ХРАНИШЬ.
На меня, может быть, кем-то возложена миссия (есть в мире загадки) просвещать людей силой узко-ограниченного таланта писателя, бороться с их жизненной ложью, отнимающей у них миллиарды жизненных сил, обрекающей их на преждевременную старость?!? Я не хочу говорить о том умалишенном в Гмундене, который хотел застрелить меня, о том сумасшедшем в Граце, Августе И., который в час ночи набросился на меня с кухонным ножом в руках, о тех семи заточениях в санатории и т. д. и т. д. Но прошлой ночью, 19 июля 1918, меня милостиво охраняла судьба, это несомненно! Я тихо проснулся в четыре часа утра. Я увидел на моей прекрасной коричневой, гагачьим пухом набитой перине, большое круглое, пустое пятно с горящими краями. Моя папироса натворила это. Я осторожно вылез из-под одеяла, осторожно полил водой горящие края, лег сейчас же снова и спал прекрасно до восьми часов. С тех пор я знаю, что по какой-то причине мне судьбою не суждено еще умереть. Бессчетное число раз спасала меня судьба, но этот раз ее предостерегающий голос звучал для меня необыкновенно настойчиво, для меня, грешника!
НОЧЬ.
Ночь без исхода. Ты вспоминаешь тысячи ненужных грехов. И, несмотря на это или именно поэтому ночь длится без конца. Как глупо ты жил, или, скорее, не жил; ты прошел незаметно, ты не был гением, как Бисмарк, ты не управлял сам собою, не исполнил, следовательно, единственной верной задачи мужчины! Тысяча вещей гнали тебя прочь от самого себя; отняли у тебя твои внутренние жизненные силы, угнали тебя далеко от лучшего, что в тебе есть!
Потому-то ночь и длится без конца.
Ибо слишком велико число глупых и ненужных твоих грехов.
Разве ты должен был тогда сделать это?! Нет, ты не должен был, особенно в этом опасном для тебя отношении. Почему ты все же совершил это?! Для того, чтобы эта бесконечная ночь дала тебе человеческую возможность вспомнить свою греховную жизнь и укоряла тебя за то, что ты все это жуткое время своей жизни был так мало человеком!
И потому эта ночь без исхода.
МОЯ ГОРНИЧНАЯ.
Она читала трудные, непонятные книги, работала без отдыха с шести часов утра до одиннадцати часов ночи, питалась главным образом чаем и черным хлебом, никогда не жаловалась, была всегда в хорошем настроении, смотрела на жизнь, как на неизбежную, тяжелую обязанность, бороться с которой просто невозможно. Она не понимала, как можно быть таким глупым и наглым; восставать, когда тысячи сил в заговоре против нашего жизненного счастья и стремятся ввергнуть нас в гибель?!? Несмотря на свою молодость и красоту, она всегда уступала, пела, как будто на земле все идет гладко и даже весело. Ею управляло сознание долга, как управляет идеальный капельмейстер своим идеальным оркестром; она не умела бороться с судьбой; она видела во всем неотвратимую необходимость этой жизни. И потому, да, только потому, она пела, и каждая крона, что ей дарили, была для нее особенно радостным неожиданным событием в ее прелестном, никем незамечаемом существовании.
13/XII 1918.
5 часов утра.
Наконец, после долгой, безумной борьбы ты стоишь, Петер, с самим собою и всей своей жизнью, поскольку это относится к твоей убогой и все же такой сложной личности, перед своею собственной непроходимой пропастью! Перед каждым человеком пропасть, но он ее не сознает, без жалоб отдается он неотвратимой судьбе своей собственной, полной отчаяния, запутанной жизни. Многие берут в руки браунинг, но многие не делают этого! В минуты кризиса моей несчастной жизни я пишу второпях эти строки, для других, для других, которые чувствуют то же самое и жаждут спасения, подобно мне, не будучи в силах высказать это, как делаю я! Я еще пока могу высказать, кто знает, долго ли еще?!? Пока меня еще считают поэтом! Другой может высказать то, что все другие чувствуют и знают; но молча, молча, в трагическом молчании! А поэт может кричать, молить, проклинать, громко плакать, без стыда и опаски, в отчаянии по поводу неизменных, обычных и все же ужасных вещей этой жестокой жизни! Только поэт, никто другой. Только тот поэт, кто берет на себя немое жизненное бремя всех других и громко заявляет о нем, чтобы спасти, помочь!
Все другие ненужны и напрасны. Из преступного добродушия их признают; хотя и знают наверно, что в скудном жизненном счастья они не нужны!В наши дни, в годину этих тяжелых испытаний, поэт должен помогать душе больше, чем врач (?!?) и даже друг (?!?). Он должен обозревать сверху судьбу каждого человека и вносить в смятенные души ясность, только это одно его настоящее призвание на земле! У других людей другие обязанности. У поэта только эта одна. Иначе он не поэт! Он должен быть использован соответственно этой своей задаче, для нее одной он существует!
Вмешиваться в жизнь другого индивида, чтобы ему помочь выбраться, есть сочетание идиотизма, мании величия и неоправданного стремления властвовать. Никто не знает другого, по крайней мере — достаточно. Дружеский дилетантизм представляет глубочайшую опасность. Предоставьте им возможность идти таинственной дорогой, вы не будете повинны в их заблуждениях, куда вы их вовлечете, благодаря ложному добродушию. Разве вы не уважаете совершенно чуждые, только с виду знакомые миры?!? Разве вы можете нести ответственность за свои советы?! Разве вы ориентируетесь в этом лабиринте «других»?!?
Как счастлив был бы другой, если бы он мог в вашей мягкой интеллигентности, в вашей душе, свободной от предрассудков, найти отображение своей собственной души?! Но нет, вы его втискиваете в тот совершенно неверный портрет, созданный так, как вы его понимаете, и таким, каким вы его хотите видеть. Он не имеет права быть тем, что он есть, он должен быть таким, какой вам нужен и какой вам нравится. В отчаянии от навязанного ему суждения он хочет защищаться, но друг применяет ловкие, неблагородные средства, чтобы провести свое мнение против беззащитного противника. Так живет большинство людей друг с другом, нет, в борьбе друг с другом!
14/XII 1918.
Что это за ночь?!? Кажется, твоя последняя.
Отдать так скоро столько энергии?!? Ужасно.
Его укусила собака, заблудившаяся, маленькая собачонка. Больна она, или здорова, — никто не знает, никто не может это знать. Он ждет решения судьбы, никто не может ему помочь. Его укусила собака. Над твоей несчастной головой висит угрожающий рок. Погибнешь ты или нет?!? Возможно и то, и другое. Это гложет тебя и днем и ночью. Оно не прекращается никогда, терзает тебя помимо твоей воли. Ночью тебя укусила собачонка. Никто не знает, здорова она или больна. С тех пор ты живешь под ужасной угрозой. Никто не может тебя ничем спасти. Маленькая чужая собака неожиданно укусила тебя ночью. Она исчезла во тьме, оставила человека в отчаянии. Ты предоставлен судьбе, милостивой, немилостивой, все равно. Ты не можешь больше ничего изменить, все зависит от того, милостива или жестока к тебе судьба. Тебе может помочь лишь тот, кто действительно знает тебя, и больше никто. Не допускай только, чтобы кажущееся или даже истинное добродушие и готовое к услугам великодушие ослепили тебя, ввели в заблуждение. Только ты сам можешь себя спасти, больше никто на земле. Тебе шестьдесят лет, ему пятьдесят, и потому он ликует, что на десять лет моложе тебя; но он на тридцать лет бессознательнее, эгоистичнее, безрассуднее! Не слушай его! Не беспокойся об этом; думать об этом без конца не поможет! Это то же самое, как если бы кто-нибудь стал ломать себе голову по поводу своей сахарной болезни! Этоего ослабляет, парализует, но помочь не может ни в каком случае! Покорись своей судьбе, вот единственное для тебя лекарство. Найди в себе силу сразу, грубо, бессовестно, отвергнуть все так называемые хорошие советы! Всякий другой — твой смертельный враг под маской добродушия и бескорыстия. Paraldehyd парализует энергию, и потому это яд, дарующий сон. Никто не может тебе его запретить, кроме тебя самого. Ты должен вечно иметь перед глазами последствия; нет, они должны быть в твоем мозгу, а все самые добрые увещевания это то же, что сухие листья на ветру. Ты сам, ты один можешь и должен себя спасти из этой, тобой самим созданной пропасти! Больше никто, ни понимающий врач, ни добродушный друг! Только ты, ты, ты сам, ты один! Твоя жизненная судьба зависит от твоей жизненной энергии, а никак не от врачей, ничего в тебе не понимающих, обуреваемых манией величия, или от таких же ничего не понимающих, благожелательных друзей, которые со всеми своими добрыми намерениями толкают тебя в пропасть! Следуй своему собственному лучшему я, только оно одно может тебя когда-нибудь спасти от самого себя и от всех болезней души, духа и тела! Не прислушивайся только к благожелательным голосам извне, внимай лишь неумолимому голосу, раздающемуся внутри тебя! Только здесь твое спасение, благополучие и благословение. Не надейся на внешний мир, с виду такой любвеобильный, а на самом деле — бездушный, он не может иметь никакого понятия о таинстве твоей жизни. Надейся на самого себя! И если ты все же благодаря этому будешь свергнут в пропасть своей жизни, пусть будет так! Твое несчастье, твоя судьба, баста! Опирайся лишь на свой собственный дух и свою душу, больше ни на что.