Сумма теологии. Том IV

Отвечаю: как уже было сказано (1), все раздражительные страсти подразумевают некоторое движение к чему-то. Но это движение раздражительной способности к чему-то может происходить по двум причинам, одной из которых является простое соответствие, или соразмерность цели, свойственное любви или ненависти, объектами которых являются благо и зло, и это связано с радостью или печалью. Тут нелишне напомнить, что наличное благо не обусловливает никакой страсти в раздражительности, в то время как наличное зло обусловливает страсть гнева, о чем уже было сказано (23, 3, 4).

И коль скоро в порядке возникновения, или исполнения соответствие, или соразмерность цели предшествует достижению цели, то из этого следует, что из всех раздражительных страстей последнее место в порядке возникновения занимает гнев. А из остальных страстей раздражительной способности, подразумевающих движение, вызванное любовью к благу или ненавистью к злу, те, объектом которых является благо, а именно надежда и отчаяние, должны по природе предшествовать тем, объектом которых является зло, а именно бесстрашию и страху. Притом надежда предшествует отчаянию, поскольку надежда – это движение к благу как таковому, которое в силу своей сущностной притягательности обусловливает стремление надежды непосредственно к благу, в то время как отчаяние – это движение от блага, движение, которое сообразуется с благом не как с таковым, но в связи с чем-то еще, по каковой причине стремление от блага является акцидентным. По той же причине и страх, будучи движением от зла, предшествует бесстрашию. А то, что надежда и отчаяние по природе предшествуют страху и бесстрашию, очевидно на основании того, что коль скоро желание блага является причиной избегания зла, то, таким образом, надежда и отчаяние являются причинами страха и бесстрашия, поскольку бесстрашие следует из надежды на победу, а страх – из отчаяния превозмочь. Наконец, гнев вытекает из бесстрашия – ведь, как заметил Авиценна в шестой [книге своей] «Физики», никто не гневается при желании отомстить, если не осмеливается мстить. Из сказанного очевидно, что первой из всех раздражительных страстей является надежда.

Если же мы хотим указать порядок всех страстей с точки зрения возникновения, то любовь и ненависть – первые; желание и отвращение – вторые; надежда и отчаяние – третьи; страх и бесстрашие – четвертые; гнев – пятый, а шестыми и последними являются радость и печаль, которые, как сказано во второй [книге] «Этики» [426] , сопутствуют всем страстям. И при этом любовь предшествует ненависти, желание предшествует отвращению, надежда предшествует отчаянию, страх предшествует бесстрашию и радость предшествует печали, что с очевидностью следует из всего вышесказанного.

426

Ethic. II, 4.

Ответ на возражение 1. Поскольку гнев возникает из других страстей как следствие из предшествующих ему причин, то именно поэтому он более явственен, чем другие страсти, по каковой причине способность и получила свое название от имени гнева.

Ответ на возражение 2. Причиной стремления и желания является не трудность достижения [блага], а само благо. Поэтому наиболее непосредственно относящаяся к благу надежда является первой, хотя нередко смелости или даже гневу сопутствуют куда как большие трудности.

Ответ на возражение 3. Движение желания сущностно и непосредственно происходит к благу, которое является присущим ему объектом, а движение от зла является [только] его следствием. В самом деле, движение желающей части соразмерно не природному движению, а интенции природы, которая стремится к цели прежде, чем стремится избежать ее противоположности, каковое избегание желательно только ради достижения цели.

Раздел 4. Являются ли четырьмя основными страстями радость, печаль, надежда и страх?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что радость, печаль, надежда и страх не являются четырьмя основными страстями. Так, Августин опускает [в этом перечне] надежду и на ее место помещает желание [427] .

Возражение 2. Далее, в душевных страстях наличествует двоякий порядок: порядок интенции и порядок исполнения, или возникновения. Поэтому основные страсти должны быть взяты либо из порядка интенции, и в таком случае основными страстями следует полагать последние в этом порядке радость и печаль, либо из порядка исполнения, или возникновения, и тогда основной страстью следует полагать любовь. Следовательно, радость, печаль, надежду и страх никоим образом нельзя называть четырьмя основными страстями.

427

De Civ. Dei XIV, 3. Августин ссылается на стих Вергилия из шестой книги «Энеиды»: «Отсюда и страхи у них, и желанья, страданья и радость». А несколько ниже, в седьмой главе, он разъясняет некоторую путаницу, связанную с употреблением терминов «печаль» и «страдание» так: «…относительно печали, которую Цицерон чаще называет скорбью, а Вергилий страданьем,… [то] я предпочел бы называть [ее] грустью, потому что слова «скорбь» и «страдание» чаще употребляются в применении к телам…».

Возражение 3. Далее, как бесстрашие обусловливается надеждой, точно так же страх обусловливается отчаянием. Таким образом, в качестве основных страстей следует полагать либо надежду и отчаяние, поскольку они являются причинами других, либо надежду и страх, на том основании, что они не связаны друг с другом.

Этому противоречит следующее: Боэций перечисляет четыре основные страсти, когда говорит: «Радость и страхи дальше гони ты, прочь и надежду! Чтобы печали не было в сердце» [428] .

428

DeConsol. I, 7.

Отвечаю: вышеперечисленные четыре страсти принято считать основными. О двух из них – радости и печали – говорят как об основных постольку, поскольку в них находят свое завершение все остальные страсти, и именно поэтому как сказано во второй [книге] «Этики» [429] , они сопутствуют всем страстям. Что же касается страха и надежды, то они являются основными страстями не потому что суть просто завершение других [страстей], а потому, что завершают их в смысле движения пожелания: ведь если речь идет о благе, то движение начинается с любви, продолжается желанием и завершается надеждой, а если речь идет о зле, то оно начинается с ненависти, продолжается отвращением и завершается страхом. По этой причине и принято различать указанные четыре страсти с точки зрения настоящего и будущего – ведь движение относится к будущему, а покой – к чему-то уже существующему Таким образом, радость касается наличного блага, печаль – наличного зла, надежда – будущего блага и страх – будущего зла.

429

Ethic. II, 4. Аристотель употребляет термины «удовольствие» и «страдание».

Все же прочие страсти – как относящиеся к благу, так и к злу как к настоящему, так и к будущему – достигают своей высшей точки в этих четырех. Поэтому многие полагают, что вышеперечисленные четыре страсти являются основными, поскольку они суть наиболее общие страсти, и это действительно так при условии, что под надеждой и страхом мы понимаем общую склонность желания к чему-то стремиться и чего-то избегать.

Ответ на возражение 1. Августин говорит о желании или вожделении вместо надежды постольку, поскольку все они, похоже, относятся к одному и тому же объекту, а именно к некоторому будущему благу.

Ответ на возражение 2. Они называются основными страстями в порядке интенции и завершения. И хотя страх и надежда не являются просто завершающими страстями, тем не менее они завершают те страсти, которые склонны к чему-то как будущему. Вообще, приведенный аргумент заслуживает внимания только в случае гнева, однако гнев не может рассматриваться как основная страсть, поскольку он является следствием бесстрашия, но и оно, как будет показано ниже, не является основной страстью.

Ответ на возражение 3. Отчаяние подразумевает движение от блага, каковое движение акцидентно, а бесстрашие, или смелость, подразумевает движение к злу, что также акцидентно. Следовательно, они не могут быть основными страстями, поскольку акцидентное не может считаться основным. И точно так же нельзя полагать основной страстью гнев, поскольку он является следствием смелости.

Вопрос 26. О душевных страстях по отдельности и, прежде всего, о любви