Супербомба
Шрифт:
Он повертел кошелек в руке.
– Чем вызван интерес Бравлинова к этому кошельку?
– Интересом Изотова и желанием самого потерпевшего, капитана милиции Севастьянова, скрыть пропажу кошелька, что вовсе не в его стиле поведения. Он упомянул о снятых с его руки часах, но промолчал про кошелек. Денег там было немного, около полутора тысяч, но на полторы тысячи, как говорит Бравлинов, можно купить пять часов взамен снятых.
– Что-то еще в кошельке было? – спросил подполковник.
– Пусто. Только вот это, – я отвернул клапан отделения для мелочи и показал цифры.
– Что это?
– Пока я могу предположить,
– Это может быть номер кода в автоматической камере хранения.
– Может быть, – согласился я.
– Это может быть pin-код трубки сотового телефона.
– Может быть.
– Это может быть pin-код банковской пластиковой карточки.
– Может быть. Это может быть даже код замка на портфеле. И нам предстоит это разгадать, товарищ подполковник.
– Я попрошу эксперта, пусть посмотрит внимательно, – согласился Ставров. – Возможно, здесь есть что-то иное, кроме четырех цифр. Но и четыре цифры. Практически невозможно угадать их значение.
Эксперты работали недолго. Разобрали и исследовали замок, искали отпечатки пальцев и на нем, и на аптечке, и на полке, где аптечка стояла. Наконец к нам с подполковником подошел человек с «часовой» лупой, поднятой с глаза на лоб.
– Могу сказать однозначно – замок вскрывали универсальной наборной отмычкой. Это профессиональный инструмент, которого обычно не бывает у воров и тем более у случайных наркоманов. Свежие царапины на сувальдном механизме есть, но незначительные. Взломщик опытный. И не с улицы. А закрыть не успел, видимо, потому, что вы помешали. Или. Или даже умышленно. Умышленно взял шприц-тюбики, которые ему не нужны, и оставил дверь открытой, чтобы искали наркоманов.
– Что там с отпечатками? – спросил подполковник Ставров.
– Ничего практически. Нет даже отпечатков тех, кто аптечку на полку ставил. Все подтерто, – ответ звучал подтверждением версии об умном взломщике. – Единственно, нечеткий отпечаток одного пальца, вероятно, мизинца. Такие отпечатки компьютер восстанавливает в пять минут, и для идентификации они подходят. Но только в том случае, если человек сдавал отпечатки пальцев. То есть проходит не по картотеке происшествий, а по общей. Был осужден или еще по каким-то причинам вынужден был пройти процедуру «снятия».
– Сразу отсылай на проверку. На полную проверку по всем ведомствам, включая Интерпол. Полковник Мочилов с Интерполом договорится.
Дежурный по институту пришел, как и попросил подполковник Ставров, с подробным планом всей территории и вместе с начальником караула. План сразу расстелили прямо на одной из кроватей и склонились над ним.
– Я позвонил начальнику института, – доложил дежурный. – Товарищ генерал сейчас приехать не может, обещал утром быть пораньше.
На этот комментарий к событиям внимания никто не обратил.
– Я предлагаю рассматривать этот вопрос с точки зрения проникновения взломщика извне, – предположил подполковник Ставров. – Где выставлены посты внешнего охранения?
Он обернулся в сторону стоящего скромно в стороне мрачного старшего лейтенанта. Начальник караула шагнул ближе к карте и начал показывать, наклоняясь так, словно накануне лом проглотил.
– Что у вас со спиной? – недовольно спросил подполковник.
– Травмирована. Автомобильная
авария.– Тогда садитесь. И показывайте.
Кто-то сразу пододвинул старшему лейтенанту табуретку. Начальник караула сел тоже прямо, но так ему показывать было легче. С расстановкой часовых разобрались быстро.
– Капитан Рустаев, – подполковник Ставров обратился напрямую ко мне. – Вы у нас главный специалист по таким вопросам. Возможность проникновения.
– Я днем мимо всех постов по очереди пройду, и меня не заметят, – сказал я. – И любой из моей группы пройдет. И любой человек с качественной полевой подготовкой, особенно в темноте. Никаких проблем.
– Неправильно расставлены посты? – спросил начальник караула, понимая при этом, что штатное расписание постов составлял не он и к нему претензий быть не может.
– Нормально посты расставлены. Как обычно расставляются вне зоны боевых действий, – успокоил я старлея. – Но даже если их вдвое увеличить численно, опытный человек все равно пройдет, а при необходимости и всех часовых поочередно снимет.
Начальник караула не возразил. Может быть, он краем уха и сам слышал, что такое «опытный человек» в устах офицера спецназа ГРУ.
– И в этом случае что мы имеем? – Подполковник Ставров желал конкретности. – А в этом случае мы имеем неприглядную картину. Я мало интересуюсь собственностью института танковых войск, но помещение спецназа ГРУ остается совершенно беззащитным.
– Вы, товарищ подполковник, намерены сделать какие-то оргвыводы? – напрямую спросил дежурный майор.
– Для своего ведомства выводы вы делайте сами, а мы сделаем выводы для своего. Думаю, капитан Рустаев вывод уже сделал и знает, как ему себя вести.
– Я сделал, товарищ подполковник, – подтвердил я. – И как вести себя, знаю.
Следственно-экспертная бригада уехала. Одновременно ушли дежурный по институту с начальником караула. Время уже к середине ночи приближалось. Нам еще завтра предстояло работать, хотя мы точно и не предполагали, что придется делать завтра, и потому я, убедившись, что все вещи и оружие из машин перенесли в помещение, дал команду:
– Отбой!
– Как так? А рождение сына обмывать? – с претензией спросил Медвежий Заяц. – Чисто символически.
– А это как? – спросил я. – Всего-то по бутылке на брата?.. Нет, парни, отбой. С женой будет все в порядке, тогда и обмоем. Я долги всегда отдаю.
У меня душа не лежала ни к какому обмыванию. Это походило бы на предательство по отношению к Ольге, и потому голос мой звучал категорично. Так категорично, что возражать никто не стал. Группа быстро успокоилась в темноте.
Никто не храпел, потому что храпунам в спецназе делать нечего, но я долго уснуть не мог и держал зажатой в ладони трубку мобильника, чтобы не пропустить «виброзвонок», если такой раздастся, и был готов выйти для разговора на улицу, чтобы не мешать отдыхать другим, и вообще, чтобы разговаривать свободнее. Мне казалось, что позвонить должны были вот-вот... Дежурный врач говорил, что ожидается решающий кризис. И неизвестно, чем этот кризис может закончиться. Наверное, и Ольге сейчас было бы легче, окажись я рядом. Одно мое присутствие уже было бы ей существенной поддержкой. Я хотел быть сейчас там, я мыслями был рядом с женой, но сознавал при этом, что мог бы лишь поддержать, а помочь не мог бы ничем ни мысленно, ни физически.