Супруг для богини (Увядание розы)
Шрифт:
– Дитя, так устроен мир. Ты привыкнешь, нам всем будет очень хорошо!
– Нет, мне никогда не будет хорошо, если она станет здесь жить!
– И что прикажешь делать в таком случае?
– Я не останусь с вами, я попрошу бабушку позволить мне жить у нее.
– Что ж, ты сама приняла это решение! – со вздохом ответил разочарованный отец.
Он заперся у себя в кабинете, полный неприятных размышлений о дальнейших трудностях. Пытался сесть за рукопись, но работа совершенно не ладилась. Оля и бедная Вера не выходили из его головы.
Следующее испытание явилось в
– Вот и Оля! Хорошо, что ты застала нашу гостью и сама можешь услышать все из ее уст. В противном случае ты бы мне не поверила и сказала, что я возвожу напраслину на твоего избранника, – доктор торопливо поднялся навстречу дочери.
Оля почувствовала, как внутри ее все сжалось. Тем не менее она любезно приветствовала старую женщину, заметив про себя, что та совершенно не изменилась за прошедший год.
– Что такого особенного я должна узнать? – Оля расположилась на диване рядом с отцом.
Агриппина Марковна, сидевшая в кресле напротив, вздохнула.
– Знаю, что ты про себя думаешь! Злобная старуха всегда ненавидела своего зятя и продолжает ненавидеть, строя ему козни в его новом браке. Так ведь?
Оля смутилась. Что же, надо отдать должное проницательности Горской.
– Только я не со зла пришла рассказать вам правду. Нет во мне никакого зла, есть только боль и горечь за свое дитя, которое я так рано потеряла. Страшно пережить своего ребенка! – Она горестно покачала головой. – До сих пор не могу смириться с тем, что она в сырой земле, а я, старый гриб, все ползаю, копчу небо!
Агриппина Марковна вытерла выступившие слезы и продолжила:
– А вот если бы не он, разлюбезный мой зятек, глядишь, жизнь моей Тамары пошла бы по-другому, и не отправилась бы она в расцвете сил в могилу!
– Но как может Вениамин Александрович быть повинен в болезни своей жены? – с вызовом спросила Оля, которой этот разговор стал неприятен.
– А так, что он заел ее жизнь, выпил ее по капельке! Как он ревновал ее! Как завидовал ее успеху, постоянно сравнивая со своим! Потому-то он и решил запереть жену в доме, наплодить детей, чтобы она шагу сделать не могла, чтобы красота ее увяла, чтобы ее забыли в театре, не приглашали сниматься в кино. И ведь достиг своей цели! – Старуха хлопнула себя по коленям.
– Я думаю, вы преувеличиваете отрицательную роль Вениамина Александровича в том, что касается падения популярности Тамары Георгиевны, – строго заметила Оля, но собеседница не обратила внимания на ее слова.
– Подумать только, почти каждый год то роды, то неудачная беременность. И всякий раз все тяжелее и мучительнее. Так остановись, уйми свою похоть, ведь видишь, как дается жене каждый ребеночек! Говорили ему доктора, что нельзя ей больше, угробит это ее, так и вышло! Ведь я правильно понимаю, доктор?
– Да, вероятно, так и получилось, – промямлил Миронов, – но в столь деликатных вещах человек пока не властен, все в воле Бога!
Ему было неловко, что с его девочкой беседуют о подобных материях.
– Вам неприятно слушать мои откровения, но кто же еще расскажет, что ваш кумир соткан из злого эгоизма, самолюбования. Что
душа его холодна, он пуст, как выпитый бокал, ему нечего дать ни вам, ни детям!– Ну, это вы уж слишком! – рассердившись, Оля встала и отошла к окну. – Позвольте мне самой сделать выводы о характере своего будущего мужа!
– Сделаешь, сделаешь! И вспомнишь меня, старую! – Горская махнула рукой. – Только некоторые вещи вы, доктор, вероятно, углядели и теперь.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Николай Алексеевич.
– А то, что Вениамин любит к рюмочке прикладываться, да так, что порой себя не помнит!
– Вы хотите сказать, что известный на всю страну писатель – горький пьяница? – Оля даже ножкой топнула от обиды за жениха. – Но ведь это стало бы известно давно и всем!
– К слову сказать, я подозревал нечто подобное, – тихо заметил Миронов.
Оля растерялась. В какой-то момент и в ее сознание закралось подозрение, но оно быстро рассеялось, ведь совсем пьяным она не видела Извекова никогда. Да и что страшного от одной-двух рюмок водки за обедом?
– Закроется у себя в кабинете и пьет, а все говорит, что работает. А потом не выходит сутками, пока не проспится и хмель не выйдет, – Агриппина Марковна с сожалением посмотрела на девушку.
– Но что вы хотите от творческого человека, если роман не получается да еще жена умирает! – Оля почти плакала.
– Да, тут есть правда. Может, оно и так. Может, с тобой ему лучше жить будет. Дай бог, чтобы у вас все сложилось и получилось! – неожиданно миролюбиво произнесла старая женщина. – Я только порадуюсь, ведь при тебе будут мои внуки! Я оттого пришла, что не посторонний я теперь для тебя человек, будешь растить детей моей Тамары! Люби их, не обижай, и Бог тебя не обидит! Если нужно, я помогу, чем могу. Совесть моя теперь чиста, не упрекнете потом меня, Николай Алексеевич, что сокрыла от вас подноготную. Вот и решайте, как вам быть. А Ольга ваша мне по душе, чистая и светлая, я за деток спокойна, не пропадут! Прощайте, храни вас Господь!
С этими словами она поднялась и тяжело, но с достоинством, двинулась к дверям. Доктор, как вежливый хозяин, поспешил проводить гостью, дочь же его осталась недвижима.
Нет, это все неправда. А даже если и правда, тогда что? Ровным счетом ничего, потому что она любит Извекова больше жизни и он любит ее. Они вместе преодолеют все преграды, они непременно будут счастливы, как же иначе?
Глава 21
Трофимов стоял в церкви и страдал. Обряд шел своим чередом. Публика шушукалась, разглядывая невесту. Большинству гостей она понравилась, хотя, конечно, невозможно было и сравнивать с божественной Горской. Оля превзошла сама себя. В жизни она не была так хороша, как в день свадьбы перед алтарем. Впрочем, это участь всех невест. Пленять, восхищать, заставлять жениха трепетать и родню утирать слезы. Николай Алексеевич крепился, но глаза его пребывали на мокром месте. Вот бы мать порадовалась за дочку. Выйти замуж за известного писателя, кумира Петербурга! Впрочем, жаль Бореньку Трофимова! Золотой был бы для Оленьки муж! А с этим, бог его знает, как все сложится! Да еще чужие дети! Нет, слепа оказалась дочь, не увидеть чувства Трофимова! И ведь набрался мужества, пришел, бедняга, за колонной стоит, чуть не плачет!