Сущник
Шрифт:
– Поэтому вы нас, студентов, используете?
– Ты можешь отказаться от экзамена. Но сам подумай, кому, как не вам заниматься реал-прокачкой? Холодильник вас ждёт, но вы пока ещё в реале. Минимум знаний у вас имеется, и возраст подходящий – ведь в юности как раз и формируется личность. Главное, у вас есть та энергия роста, которая подстёгивает вызревание ичей. Биологического месяца, максимум четырёх, вам достаточно, чтобы начать и завершить дело. И, уверяю, скучным этот срок в матрице не будет.
«Всё-таки нас используют, реконс этого не отрицает», – мысленно отметил Марик и почувствовал, что не сможет удержаться от спора с куратором. Сколько раз он задирал своих преподов, рискуя вылететь из академии, и вот опять… так
– Вот вы говорите, личность, – начал Марик. – Но какая же личность у куклы, даже прокаченной?
Куратор внимательно посмотрел на ершистого студента и неожиданно спросил:
– Ты любишь театр, креапостановки? Когда смотришь постановку или участвуешь в ней, ты же веришь в происходящее? Там особая реальность, которая делает героев постановки тоже реальными. Они там становятся личностями. Любой социум может превратить индивидуума в личность, вне социума личностей не бывает. Так и с ичами. Они ведь существуют не сами по себе, а в ткани единой живой матрицы.
– То, что вы говорите, – это против существимости. Реальность одна, её нельзя скопировать, даже театром, – ответил Марик ошалело. Не ожидал он такого от взрослого человека, да ещё учёного! – Владыка наш, епископ Игнатий, назвал бы ваш театр развратом.
Джон Смит тихо посмеивался, наблюдая, как горячится юноша, и подлил масла в огонь:
– Ты же из русской церкви, которая произошла от греческой? У вас там всегда театр запрещали. Даже из еврейской псалтири упоминание о театре убрали.
– Как это убрали? – не понял юноша.
– А так и убрали! – Джон совсем развеселился. – Псалтирь завершается псалмом с инструкцией: «Хвалите Бога во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех, хвалите Его в тимпане и хоре…» Но какой может быть хор с тимпаном, то есть с бубном? Что у нас бывает с бубном?
– Танцы с бубном, – брякнул Марик.
– Именно! Если глянем в текст, написанный на иврите, то увидим слово «махоль», что означает не хор, а хоровод, танец. Но именно с танцев – с танцевальной мистерии, посвящённой богу Дионису – и начался древнегреческий театр, который дал начало классическому европейскому, завоевавшему весь свет. Получается, театр угоден Богу?
– Языческому, да, – насельник «Назарета» не сдавался. – Но та реальность, о которой вы говорите, она в голове зрителя, а в самом театре реальности нет.
– Кто знает, кто знает… – флегматично проговорил куратор. И Марик подумал: «Все реконсы ушиблены матрицей, поэтому чуток чокнутые».
* * *
Вернувшись с консультации, Марик попытался разобраться в своих желаниях. Разговор с насмешливым реконсом как-то не вдохновлял на подвиги во славу «святой Магистрали». Но возникло желание утереть нос «им всем».
Прежде практикум представлялся обычным экзаменом, который хотелось пройти без лишних хлопот. И ключевика для прокачки Марик выбрал самого «проходного» – одного из конструкторов, который в ХХI веке занимался первыми гэстами. Его изобретение, направившее историю человечества в новое русло, было технологически предопределено, так что на Архимеда он не тянул. Обычный технарь с калькулятором в голове, непримечательная личность, требующая минимум времени на прокачку. Но разве этим удивишь самовлюблённых, надутых реконсов? Вот Ритка – умница, пошла по высшему уровню, нашла в матрице какую-то залепуху – кто кому из художников Северного Возрождения приходится учителем. Неделю с этим носилась: «Я нашла, нашла!» Сколько баллов начисляют за исправление ошибки в Магистрали? Вроде бы нисколько, а сразу дают звание магистра.
Ритина оживлённость перед началом практикума наводила тоску. «Ты чего такой смурной ходишь?» – спрашивала она. Юноша молчал. Неужели сама не понимает? Последние дни они вместе. После формального экзамена на зрелость их ждёт холодильник. И встречаться в реале будут по расписанию, раз в год на Пасху. Вечность
в стазисе. А она бегает, смеётся, не замечая, как утекает время – их время!Когда Марик назначил Рите свидание на острове, та ответила через кибера: «Извини, по колодцам долго прыгать. Давай встретимся у озера». Как ни старался юноша умерить свой шаг, к озеру он явился намного раньше. Скинул туфли, растянулся на берегу, закинув руки за голову. Прямо над ним рождались облака: только что синий купол был совершенно чистым, и вдруг чуть замутился – проявилось облачко, похожее на кусочек ваты. За ним появилось второе облачко, третье. Потом они свились в один белый барашек, который медленно побрёл по своду купола. Спустя время всё повторилось сначала. Барашки были одинаковые, точные копии друг друга. «Генератор неопределённости отключён, – безразлично отметил Марик, входя в транс. – Наверное, отец сейчас расчёты делает, и Кузя отдал ему подчистую все внутренние вычислительные ресурсы ковчега. Уже не первый раз. Почему отец задействовал нашего Кузю, а не работает с эос-компьютером? Что-то от своих коллег скрывает?»
– Загораешь?
Марик повернул голову. Рита стягивала с себя мокрую футболку. Под майкой в сине-белую полоску вздымались груди – упругие, с выпирающими твёрдыми сосками.
– Сейчас отдышусь… Решила пробежаться… А то сижу, сижу, экзамен этот…
– Красивая у тебя майка.
– Дурак.
– Почему дурак?
– Между прочим, её мне твой отец подарил, на день рождения, в десять лет.
– А ты из неё так и не выросла, – съязвил Марик, почувствовав странную ревность к отцу.
– Точно дурак! Она же неразмерная, из симбиотического волокна. Сергей Николаевич сказал, что моряки не снимают тельняшек до самой смерти.
– Ну, да. «В тельняшке и умирать не тяжко». Этой поговоркой он дразнит мумми. А тебя, помню, охламоном обзывал, поэтому тельняшку и подарил. Ты же хулиганкой была.
– А знаешь, где тельняшки изобрели? В Нидерландах!
– О-о! – привставший, было, Марк снова опрокинулся на траву, закатил глаза: – Ритуля, ты специально эту майку надела, чтобы снова меня агитировать?
– А чем тебе Нидерланды не подходят? Ты же всегда Брейгелем восхищался. У нас каждый год гениальные картины появляются, всякие там войны, бунты, инквизиция, ереси, святые и разбойники, полно приключений! Шестнадцатый век! А гэсты чем тебя приворожили? Скукотища одна.
– Это моя специализация.
– Понимаю, история технологий. Но смотри, что я там нашла. Кузя, справку…
Кибер откликнулся не сразу. Бесстрастным голосом он произнёс: «Начало машинной цивилизации, сменившей цивилизацию конной тяги, которая длилась более шести тысяч лет, хронологически можно отнести к первой половине шестнадцатого века. Именно тогда, с завершением периода Ренессанса, произошёл переход к капиталистическим отношениям, давшим толчок научно-технической революции. Центром этих событий были Нидерланды, где находилась экономическая столица Европы – Антверпен. В середине шестнадцатого века в его порту одновременно стояли на рейде до 2500 кораблей со всех концов света. Тогда же в Антверпене открылась первая международная торговая Биржа, заложившая основы…»
– Хватит, – прервала Рита. – Видишь? Сейчас семитысячный год, и получается, что Нидерланды того времени находятся посерёдке нашей истории. Шесть тысяч лет ездили на конях, затем там изобрели механику, и после этого прошло почти шесть тысяч лет до нашего времени.
– Да, пуп истории, – хмыкнул Марик.
– Я и говорю! Эпохальное время! А мы с тобой ещё приключений добавим – будем связь в матрице держать, оставлять друг другу разные знаки. Один я уже придумала. Кое-что нарисую и отправлю на выставку, которая будет в антверпенской бирже в день её открытия. Это 1531-й год. Ты туда придёшь, среди разных картин увидишь мой рисунок и сразу догадаешься, что это я. А дальше, по этой картине, найти меня будет просто.