Суворов и Потемкин

Война началась. Эта война вошла в историю под именем Второй русско-турецкой войны. Она и была таковой в царствование Екатерины Великой. Но для России это была седьмая за сто лет война за выход к Черному морю. И, как оказалось, решающая. Выдающиеся победы русской армии и молодого Черноморского флота поражают воображение. Но, как ни странно, именно эта победоносная война послужила поводом к обвинениям главнокомандующего Потемкина в бездарности. Ответ на эти обвинения дал в 1893 г. замечательный русский военный историк Д. Ф. Масловский, по инициативе которого началось издание четырех томов архивных документов, характеризующих деятельность Потемкина в войне 1787—1791 гг. Масловский скоропостижно скончался, подготовив первый том. Его работу продолжил другой выдающийся военный историк академик Н. Ф. Дубровин.

«Блестящие эпизоды подвигов Суворова во вторую турецкую войну 1787-—1791 годов составляют гордость России,— писал Масловский в предисловии к первому тому.— Но эти подвиги (одни из лучших страниц нашей военной истории) лишь часть целого; по оторванным же отдельным случаям никак нельзя судить об общем, а тем более делать вывод о состоянии военного искусства... Вторая турецкая война, конечно, должна быть названа «потемкинскою». Beликий Суворов, столь же великий Румянцев занимают в это время вторые места». Масловский подчеркнул, что выводы о бездарности Потемкина, как полководца, ненаучны! Они сделаны «без опоры на главнейшие материалы». Документы свидетельствуют, что «Потемкин имел вполне самостоятельный и верный взгляд на сущность самых сложных действий войск на полях сражений (и прибавим от себя — на сущность боевых действий флота.— В. Л.)... Потемкин в эту войну является первым главнокомандующим нескольких армий, оперировавших на нескольких театрах». Потемкин дает и первые образцы управления этими армиями и флотом общими указаниями — «директивами» [76] .

76

СБВИМ. Вып. IV. С. I—XII.

Сражения Второй турецкой войны выигрывали генералы и адмиралы Текелли, Нассау-Зиген, Алексиано, Дерфельден, Гудович, Рибас, Герман, Каменский, Кутузов, Репнин и первые из первых — Суворов и Ушаков. Но замысел кампаний, группировка сил и направление ударов разрабатывались Потемкиным, твердо руководившим операциями армии и флота на обширнейшем пространстве от Кубани до Дуная. Потемкин обладал даром вызывать у своих подчиненных не только инициативу, но и максимум напряжения сил для достижения поставленной цели. Он опередил свое время и не был понят современниками, привыкшими видеть полководца во главе армии на поле сражения.

Офицерский крест за взятие Очакова

Критики Потемкина обвиняют его в затягивании войны, неумении пользоваться победами. Они забывают, что война, развязанная Портой, оказалась для России войной с европейской коалицией. Через год после ее начала Швеция открыла боевые действия в Финляндии и на Балтийском море. В конце 1789 г. Пруссия, заключив союз с Польшей, заняла угрожающее положение на западных границах России. Пруссию поддерживала Англия. Все эти факторы должен был учитывать Потемкин. Россия с честью вышла из

тяжелого положения. Заслуги главнокомандующего в победоносном завершении войны невозможно отрицать. Критикам Потемкина следовало бы вспомнить, что многие войны велись и оканчивались совсем не так, как задумывались. Вспомним поход Карла XII или поход Наполеона в Россию, закончившиеся катастрофами. И все же и Карл, и Наполеон -— великие полководцы. А Потемкин, не сделавший ни одной ошибки, образцово проведший войну в труднейшей международной обстановке, добившийся всех поставленных стратегических целей, — по мнению строгих критиков, не является полководцем. Поистине, нет пророка в своем отечестве!

С самого начала войны Потемкину предстояло решить вопрос: где противник нанесет главный удар. Ведь для турок, имевших подавляющее превосходство на море, не составляло труда высадить десанты в Крыму или на Кубани. Но Потемкин еще до разрыва сделал вывод о том, что противник нанесет первый удар в районе Очакова. Опираясь на свой мощный форпост, имея сильный флот, противник должен был попытаться уничтожить Херсон — главную базу Черноморского флота. Херсон прикрывался на даль-них подступах крепостью Кинбурн — важным стратегическим пунктом, возведенным на песчаной косе напротив Очакова. Именно этот боевой участок Потемкин поручил Суворову. Еще до получения официального объявления войны, Потемкин писал ему в Херсон: «Из письма Вашего к Попову, я видел, сколько Вас тяготят обстоятельства местных болезней. Мой друг сердешный, ты своей персоной больше десяти тысяч. Я так тебя почитаю и, ей-ей, говорю чистосердешно. От злых же Бог избавляет, Он мне был всегда помощник. Надежда моя не ослабевает, но стечение разных хлопот теснит мою душу» [77] . В письме говорится далее о мерах по борьбе с болезнями в Херсоне и о необходимости скрывать от живущих там иностранцев число больных. Потемкин просит Суворова «узнать, что слышно в Очакове. О сем проведать можно чрез обыкновенно посылаемого из Кинбурна». Письмо помечено 20 августа. Год (как и на большинстве писем Потемкина) не проставлен. Историки давно знают это письмо, опубликованное еще в начале XIX в. Они относили его то к 1787, то к 1788 г.

77

PC. I875. Май. С. 39.

Внимательное прочтение письма заставляет отнести его к самому кануну войны [78] . Именно тогда Суворов находился в Херсоне, а 20 августа 1788 г. пребывал в Кинбурне. Именно тогда в Херсоне было много иностранных купцов. С началом войны иностранцам было приказано покинуть район военных действий. Да и зачем было Потемкину в 1788 г. просить Суворова посылать в Очаков разведчика из Кинбурна, если он сам находился под стенами крепости и засылал туда лазутчиков, стараясь убедить турецкое командование в бесполезности сопротивления. Восхищенный боем фрегата «Скорый» и бота «Битюг», Суворов в ответ на ободрительное письмо Потемкина признался в своей «мечте»: послать Севастопольский флот под Очаков и вместе с имевшимися на Лимане военными судами блокировать крепость с моря. Сухопутным войскам —- двинуться на Очаков: если противник будет сопротивляться — разобьем, если спасется бегством — «наши руки развязаны». Но Потемкин, располагая надежными сведениями о мощи турецкого флота, не разделял оптимизма своего подчиненного. Он потребовал приготовиться к активной обороне. 28 августа, сообщая в письме Екатерине о том, что все готово к отражению нападения, Потемкин не скрыл от нее трудностей:

78

В своих комментариях к письмам А. В. Суворова, изданных в серии «Литературные памятники» в 1986 г. (С. 586—587), я ошибочно отнес это письмо Потемкина к 1788 г.

 «Я защитил, чем мог, Бугскую сторону от впадения. Кинбурн перетянул в себя почти половину сил херсонских.

Со всем тем мудрено ему выдержать, если разумно поступят французы — их руководители. И во время сражения фрегата их были артиллеристы на шлюбках бомбардных. Сии злодеи издавна на нас целят. Как везде поставлено от меня к защите, то тем и оборонятся. Флоту приказано атаковать, чтоб во что ни стало. От храбрости сих частей зависит спасение. Больше я придумать не могу ничего. Болезнь день ото дня приводит меня в слабость. Теперь войски Графа Петра Александровича Румянцева идут сюда к соединению. До лета же армиям наступательно действовать и разделяться нельзя будет, то прикажите ему всю команду: то естли б я занемог, то будет к кому относиться генералам. Хлеба так скудно везде, что и двойной ценою трудно добывать. Вперед же не знаю, что и думать. Я не могу таить от Вас здешних обстоятельств. Дай Бог, чтоб мы додержались до тех пор, как соберемся» [79] .

79

АВПР. Ф. 5. Д. 585. Л. 343 — 344.

Это личное письмо. Потемкин предельно откровенен и честен: инициатива у противника, имея превосходство на море, ник свободен в выборе места первого удара. Кинбурн, находящийся на косе, открыт для обстрела и с Лимана, и с моря. Удержать его очень трудно. Вся надежда на действия Севастопольского флота, которому приказано: «Атаковать неприятеля и во что бы то ни стало сразиться. Естьли б случилось и погибнуть, то чтобы сие вдвое было туркам чувствительнее».

Напряжение ожидания нарастает. Суворов лично посещает войска, расположенные при устье Буга, и ставит задачу по обороне границы генерал-майору Голенищеву-Кутузову. Выполняя приказ Потемкина, Суворов подтягивает к Кинбурну легкоконные Павлоградский и Мариупольский полки. 13 сентября он доносит о начале бомбардировки Кинбурна со стороны моря. Перебежчики-греки из Очакова приносят важные сведения: крупные силы турецкого флота идут к Очакову из Варны и, как только прибудут, очаковцы попытаются взять Кинбурн. Суворов спешит туда. 14 сентября он докладывает о результатах жестокой бомбардировки крепости и ответной стрельбы. Противнику нанесен урон — точным попаданием взорван линейный корабль, поврежден фрегат. Убито пять рядовых. В ночь на 14 число противник пытался высадить пробный десант, но был отбит. Очаковская эскадра продолжает бомбардировку крепости. 16 сентября Потемкин, сообщая императрице о бомбардировках Кинбурна, хвалит бодрость солдат и командира Кинбурнского отряда генерал-майора И. Г. Река: «Курляндец, храбрый и разумный,— пишет Потемкин, по-русски разумеет как русский, и сие много значит для людей». И тут же следует замечательная характеристика Суворова, не известная биографам полководца. «Над всеми ими в Херсоне и тут Александр Васильевич Суворов. Надлежит сказать правду: вот человек, который служит и потом, и кровью. Я обрадуюсь случаю, где Бог подаст мне его рекомендовать. Каховский в Крыму — полезет на пушку с равною холодностью, как на диван, но нет в нем того активитета, как в первом. Не думайте, матушка, что Кинбурн крепость. Тут тесный и скверный замок с ретраншементом весьма легким, то и подумайте, каково трудно держаться тамо. Тем паче, что с лишком сто верст удален от Херсона. Флот Севастопольский пошел к Варне. Помоги ему Бог» [80] .

80

Там же. Л. 317—319.

«Усердие Александра Васильевича Суворова, которое ты так живо описываешь, меня весьма обрадовало,— отвечает Екатерина 24 сентября.— Ты знаешь, что ничем так на меня неможно угодить, как отдавая справедливость трудам, рвению и способности. Хорошо бы для Крыма и Херсона, естьли б спасти можно было Кинбурн. От флота теперь ждать известия». В письмах императрицы сквозит неподдельная тревога за здоровье Потемкина: «Не страшит меня состояние дел наших, ибо все возможное делается, не страшит меня и сила неприятельская, руководимая французами... но страшит меня единственно твоя болезнь. День и ночь не выходишь из мысли моей, и мучусь тем заочно невесть как. Бога прошу и молю, да сохранит тебя живо и невредимо, и колико ты мне и Империи нужен, ты сам знаешь».

Но пока эти письма летят с курьерами на юг, Потемкин получает известие о гибели Севастопольского флота.

«Матушка Государыня, я стал несчастлив... Флот Севастопольский разбит бурею; остаток его в Севастополе все малые и ненадежные суда, и лучше сказать, неупотребительные. Корабли и большие фрегаты пропали. Бог бьет, а не Турки. Я при моей болезни поражен до крайности, нет ни ума, ни духу. Я просил о поручении начальства другому. Верьте, что я себя чувствую; не дайте чрез сие терпеть делам. Ей, я почти мертв; я все милости и имение, которое получил от щедрот Ваших, повергаю стопам Вашим и хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, и не продлится. Теперь пишу к графу Петру Александровичу (Румянцеву.— В.Л.), чтоб он вступил в начальство, но не имея от Вас повеления, не чаю, чтоб он принял. И так, Бог весть, что будет. Я все с себя слагаю и остаюсь простым человеком. Но что я был Вам предан, тому свидетель Бог» (24 IX. 1787 г. Кременчуг) [81] .

81

Соловьев. С. 176.