Суворов

Первая роль в опровержении турецких десантов на косу и находившийся мористее остров Тендра отводилась огню артиллерии и пехоты. Вокруг берегов солдаты скалывали лед, за исключением пристрелянных пушками секторов. Артиллерийские стрельбы из крепости, из возведенного в удобном месте блокфорта и силами мобильной полевой артиллерии были постоянны. Суворов требовал максимальной скорости в заряжании пушек, но стрельбу вести исключительно на поражение. Гром пушек, не попадающих в цель, только ободряет неприятеля. Каждый командир должен иметь таблицы артиллерийских дистанций [66] и, под угрозой строгого взыскания, впустую по врагу не стрелять. Для полевой артиллерии, стремительно выдвигаемой для сожжения вражеских кораблей, оборудовались укрытые позиции (в сочетании с ретраншементами для пехоты), которые следовало поддерживать в порядке и очищать от снега. Маневр артиллерией был важен для занятия лучших (намеченных Суворовым на схемах ^{85} ) точек стрельбы. Учитывая «мягкий грунт для подвоза», к каждому орудию приставлялось двойное число людей (Д II. 328. С. 350). От артиллеристов требовалось не допустить высадки десантов, при массированной атаке врага — нанести ему максимальный урон, поддержать действия пехоты и топить вражеские суда.

66

Стрельбы, помимо уточнения дистанций прицельной стрельбы «параболической», прямой и с рикошетом ядер (это губительное свойство ядер на ровной местности полководец требовал максимально использовать), служили дополнительной проверке пушек. Все 25 бронзовых орудий действовали исправно, а 9 чугунных пушек из 37 при испытаниях взорвались (Д II. 353). В полевой артиллерии было 34 ствола (Д II. 360). Расстановка артиллерии в Кинбурнском оборонительном районе: Д II. 388.

Вне зоны действия артиллерии первыми встречали врага казаки, способные скакать «по воде». Мелкие группы врага — на кромке воды колоть пиками и рубить, при необходимости метко стрелять (для чего в каждой сотне формировался десяток стрелков с командиром). Более сильные отряды — окружать и уничтожать. Серьезное войско — пропускать к укреплениям, под удар артиллерии и пехоты, точно извещая о силах противника, и в конце боя добивать атакой с тыла.

При всем желании «неприятельские набеги отвращать», Суворов предвидел возможность массированной атаки в одном месте (на два у врага не хватало сил, это мог быть только отвлекающий удар). Тогда против потрепанного артиллерией неприятеля выдвигалась пехота, встречая турок огнем. «Батальный огонь» шеренгами, полезный для тренировки скорости заряжания, в бою Суворов запретил: он «в действии своим опасен больше, чем неприятелю: множество пуль пропадает напрасно, и неприятель, получая мало ран, меньше от того пугается, чем ободряется; поэтому пехоте — стрелять реже, но весьма прицельно, каждому в своего противника, невзирая, что когда они толпой». «Хотя на сражение я определил 100 патронов каждому солдату, — пишет Суворов, — однако кто из них много расстреляет, тот достоин будет шпицрутенного наказания; но еще больше вина, кто стреляет сзади вверх — и того взводному командиру тотчас заметить. Постыдно нам, что варвары стреляют прицельно и пуль своих напрасно не тратят!» (Д II. 329. С. 354).

Беречь патроны, чтобы не попасть в положение генерал-майора Арнепа, батальон которого в турецкую кампанию 1769 г. «расстрелялся» и погиб, было крайне важно. «Это весьма строго затвердить рядовым, — требовал Суворов, — и если в каком взводе стрелять будут издалека и по-пустому — офицера того начальнику вмиг арестовать и за фронт!» Однако и прицельный огонь мог потребовать много зарядов. Тогда расстрелявшая патроны первая линия сменялась второй и третьей. Пройдя в промежутки первой линии, они должны были выиграть себе место атакой. «Однако после строгому взысканию подвержены будут начальники той линии, которая расстрелялась» (Д II. 328. С. 353).

Линейный строй из двух шеренг, удобнейший для массированной стрельбы, Суворов рекомендовал на оконечности косы, отрезанной от остальной ее части крепостью Кинбурн. Тут не могла появиться вражеская конница. Свои же всадники, действуя полувзводными колоннами, могли атаковать врага на саблях (казаки — прямо по воде), обходя пехоту с флангов. Суворов не отвергал как «устаревший» строй в линию и призывал максимально использовать ее огневые возможности. В любом случае кульминацией линейной атаки был удар в штыки. Отказавшись от красивых, но малополезных залпов, дополнив частоту выстрелов точностью, его войска именно линиями разобьют пылких французов с их «передовыми» колоннами в неудобных для кавалерии горах: Моро при Нови, Мортье и Массена в Муттенской долине.

Интересно, что для линий против «варваров» Суворов, видимо, допускал стрельбу с места; поле могло выигрываться атакой задних линий. Но линии употреблялись им «очень редко» (по свойствам местности), а «глубокие колонны» рекомендовались в диспозициях «только для развертывания». Против турок главное «пехотное построение — движимый редут, то есть каре». «Каре бить вперед всегда на марше»; это не строй защиты, как он в конце XVII в. задумывался, а средство прорыва, танк. Точнее — два танка в первой линии, три — во второй, а за ними — построенная линией в две шеренги кавалерия. Воздействие каре на врага было сходно с танковым: пушка, пулеметы, гусеницы. Непрерывно наступая, «каре бьет неприятеля прежде из пушек; с ним сближаясь, начинают стрелки в капральствах». Затем к их прицельному огню по команде присоединяются фасы (шеренги, образующие стороны каре): их «скоростная стрельба» обязана быть прицельной. Наконец, «при всяком случае наивреднее неприятелю страшный ему наш штык, которым наши солдаты исправнее всех в мире работают» (Д II. 329).

Кавалерия неуязвима при атаке строем в карьер. Но в данных диспозициях она лишь поддерживает пехоту. Отсюда — предписание иметь в каждом кавалерийском капральстве четырех «конных стрелков»: «Этим конным егерям стрелять неверных во всякое время весьма прицельно, избирать сколько можно чиновников (офицеров) и пуль понапрасну не тратить». В бою с иррегулярной турецкой и татарской конницей Суворов не рекомендовал конным стрелкам отрываться от линии кавалерии или фаса пехотного каре, «дабы не быть отрезанными» (Д II. 356). Естественно, всех получаемых полками лошадей следовало приучать к стрельбе, толпам и крикам. Если же кавалерия скачет вперед, за боевые порядки пехоты, солдаты по команде взводных немедля перестают стрелять: «Кто из рядовых выстрелит сзади — того гонять шпицрутенами» (Д II. 328. С. 353).

Отдельный приказ от 21 декабря 1787 г. полководец посвятил прежде всего вопросам психологическим. Он запретил в бою всякий нестройный крик, ломающий дисциплину (в отличие от дружного «ура!»): «В сражении регулярным войскам крик весьма неприличен, и варвары того не делают; он знак не храбрости, но больше робости, происходящей от недовольного экзерцирования солдат и оттого — ненадежности их на себя. Хотя в свете храбрее россиянина нигде нет, крик настолько опасен, что один приносит военное расстройство, лишает послушания, и (солдат) уже не слушает команды. Господам начальствующим в регулярных войсках солдатам крик крайне воспретить и толковать о вреде его… во всех маневрах и эволюциях».

Потерявшие контроль солдаты, вспоминает Суворов, в сражении 1 октября «немилосердно убивали» сдающихся турок, так что только один из них попал в плен. Кровожадность, вытекающая из непослушания, крайне вредна для успешного «предпобеждения» неприятеля за счет важной информации от пленных и внушения врагу благодетельности сдачи в плен.

Жестокость — зло: «Видящие то басурмане разъяряются, впадают в отчаяние и наносят явный вред нашим войскам». Так, запорожцы, около тысячи которых служило туркам, были нестойки и мечтали перейти на русскую сторону: «Того ради строго напоминаю таким случаем пользоваться, и отнюдь их неприятельски не встречать, и блюстись их в отчаяние приводить!» Лучше предложить им сдать оружие или направить его на турок [67] . Иное дело — несколько сот казаков-некрасовцев (ушедших с Дона к туркам после восстания Булавина в 1708 г.): «Им не очень верить, однако если сдаваться будут, то тоже поступать человеколюбиво, как и с прочими неверными» (Д II. 356).

67

Суворов сформировал и заботливо пополнял перебежчиками отряд «верных запорожцев» (Д II. 369, 371), прося Потемкина о выделении им знамен и перначей (знаков полковничьей власти — Д II. 378).

Диспозиции и приказ были доведены до всего личного состава, но Суворов зимой и весной 1787–1788 гг. сам неоднократно объезжал лиман^{86}, контролировал подготовку войск и лично проводил с ними многодневные учения (Д II. 407). В ходе учений он выделял отличных командиров (за которых боролся при попытках их перевода или выхода в отставку; Д П. 415, 419) и старался исправить «щеголей», внушая им, что самолюбием и «излишними рассуждениями, подобными школьному юношеству… не доказывается способность, но замыкается в одних мужественных действиях» (Д II. 329. С. 355). От совершенно негодных и неисправимых командиров Суворов старался избавиться только в исключительных случаях. Об отставных и инвалидах заботился сам и хлопотал о них перед начальством (Д II. 400, 402).

Можно быть уверенным, что и меры по сохранению здоровья солдат, предписанные им уже в первой диспозиции (при активной поддержке Потемкина), соблюдались неукоснительно. За всю суровую зиму в войсках Суворова было несколько десятков умерших в лазаретах. Он основывал новые госпитали, используя для этого даже путевые дворцы, построенные к приезду Екатерины II (Д II. 457), и лично инспектировал их, обнаружив один «райский», с доктором-французом, куда стремились попасть рекруты. Суворов в диспозиции приказал «рекрут особенно блюсти, исподволь их к службе приучать и этих молодых солдат, взирая на каждого особо, со старыми не ровнять, пока не окрепнут» (Д II. 329. С. 355). Однако рекрутам было трудновато, и они старались «заболеть», попав в удобный лазарет.

«Больные, по-немецки, heim sucht (карает Бог), — писал Суворов 30 апреля 1788 г. адмиралу Нассау, с которым установил дружеские доверительные отношения. — Плохо, хуже смерти. Наш рекрут поневоле, чем лучше содержится лазарет, тем больше он проводит там время вне службы. Там он получает порцию, число (больных) увеличивается. Лекарства, привезенные издалека, наполовину тухлые, непривычка к ним приводит к кладбищу. Здесь, в Ярославском (полку), даже ветераны, с радостью ложась рядом с больными, тем ухудшали свое положение, сами себя убивали.