Суворов

Генерал-аншеф требовал, чтобы на учениях «кавалерия, приученная к крестной рубке (на обе стороны. — Авт.), проезжала насквозь на саблях другую линию кавалерии, или спешенной, или пехоты, под пальбой этих последних, дабы кони приучены были к огню и дыму, как и к блеску холодного оружия, а седок к стремени и поводьям». Он не шутил, требуя от своей регулярной кавалерии действовать, как всесокрушающий таран.

Кавалерия брала батареи и незамкнутые с тыла полевые укрепления. Только там, где кони действительно не могли пройти, на штурм укреплений шла пехота в штыки. Конница добивала неприятеля, организуя преследование так, чтобы он ни в коем случае не мог отдышаться и построиться вновь, сделав первое его побиение напрасным. Пехота должна была как можно скорее, не теряя строя, следовать за кавалерией, чтобы при необходимости поддержать ее.

Даже иррегулярные казаки, появившись у неприятеля в тылу, могли вызвать у него «большое замешательство». Именно лихой атакой с тыла следовало брать защищенные пушками мосты, плотины, тесные выходы из леса или ущелья. Вообще «всякое дефиле, огражденное пушками», следовало «атаковать в крайности, а лучше обходить и отрезать». Неприятеля, оказавшегося в тылу у русских, следовало не опасаться, а быстро разбить частью резерва или второй линии, сообразно его силам.

Атаковать неприятеля, даже занявшего в малом числе неукрепленную деревню, Суворов приказывал неожиданно, на рассвете или ночью, в идеале предварительно окружив. Впрочем, «сюрприз — нечаянное нападение — …у искусного военачальника бывает днем».

Помимо частых строевых упражнений пехоты и конницы приказ обязывал учиться экономить заряды, чтобы сохранять имевшиеся в подсумке боеприпасы на три дня и в атаке всегда иметь пулю в стволе. Суворов вовсе не запрещал стрелять, как поверхностно толкуют его требования историки. Он требовал целиться и попадать.

«Исправная стрельба в мишень, — гласит отданный в Польше приказ, — великой важности: умножает гибель неприятеля и отвращает в действии лишнюю трату патронам. Здесь коннице лучше стрелять на скаку» — действие, требующее от всадников хорошей тренировки.

«Приказ сей да будет читан всем нижним чинам!» — передал в войска генерал-поручик Павел Сергеевич Потемкин, прекрасный военный, верный помощник Суворова при взятии Измаила и спасении Польши. «Правила на всякое приуготовление и на случай сражения от его сиятельства господина главнокомандующего предписаны. Должно их затвердить всем господам штаб- и обер-офицерам и внушить нижним чинам и рядовым, чтоб каждый знал твердо ему предписанное».

Так, прямо на марше, из разрозненных отрядов, батальонов, эскадронов и полков формировались непобедимые «чудо-богатыри». Они учились на ходу, с примкнутыми штыками и повешенными через плечо подсумками с патронами. «Легко в ученье — тяжело в походе, — гласил приказ, — тяжело в ученье — легко в походе».

От себя Потемкин раскрыл один пункт приказа — о достойном поведении солдат в чужой стране. Суворов писал: «В поражениях сдающимся в плен давать пощаду. Во всех селениях вообще, где неприятель обороняться будет, естественно должно его кончить в домах и строениях. Крайне остерегаться и от малейшего грабежа, который в операциях есть наивреднейший! Иное дело — штурм крепости. Там, по овладении, с разрешения, сколько-то времени законная добыча, подобно тому, что до неприятельского лагеря, по его овладении».

Павел Сергеевич счел, что в стране, где одни встречают русских хлебом-солью, а другие в них стреляют, надо донести до солдат эту мысль яснее.

«Строжайше рекомендую всем господам полковым и батальонным начальникам внушить и толковать нижним чинам и рядовым, — написал он, — чтобы нигде при переходе местечек, деревень и корчем ни малейшего разорения не делать. К продовольствию войск съестное будет взято по учреждению. И если выше сего сказано, чтоб мстительно наказывать военных поляков и вооруженных обывателей, то напротив того, пребывающих спокойно щадить и нимало не обидеть, чтобы не ожесточить сердца народа и притом не заслужить порочного названия грабителей».

СПАСИТЕЛЬ ВАРШАВЫ

«Бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски!»

К сражению 6 сентября 1794 г. с 16-тысячным корпусом генерала Сераковского Суворов имел уже около 13-ти тысяч солдат, включая обозных и кашеваров. «Сей мятежнический корпус, — отметил Александр Васильевич уважительно, — состоял из лучших их войск, знатной части старых коронной гвардии и иных полков, исправно обученных», при 28 пушках^{151}.

Сераковский умело расположил войска, имея за спиной каменный Крупчицкий монастырь, на флангах — лесистые возвышенности, а перед фронтом — прикрытую пятью батареями топь. Суворов атаковал под шквалом картечи через болото: час длился этот убийственный переход. Но, с полководцем в первых рядах, солдаты прошли сквозь огонь, ударили в штыки, с флангов налетела обошедшая поляков конница.

Тем не менее Сераковский сумел выдержать десятичасовое сражение и спасти часть своего корпуса. Только через два дня, под Брестом, Суворов настиг и в труднейшей местности наголову разбил вызывающего восхищение противника. Сераковский и его товарищ Понятовский, потеряв войско, знамена и 28 пушек, ушли с 4 офицерами и не более 70 здоровыми солдатами. «Помогать раненым полякам!» — приказал Суворов на скаку, спеша догнать и разбить еще не сложившие оружие части повстанцев. «Следующие два дня, — отметил он в рапорте, — пехота и казаки стреляли и кололи несдающихся, скрытых в лесах и топких местах».

Сдавшихся и обещавших «жить в своих домах спокойно» Суворов отпускал. Разбив еще один корпус повстанцев, полководец 6 октября объединил под своим командованием уже 25 тысяч солдат и поспешил спасать Варшаву, не дожидаясь ни пруссаков, ни австрийцев. «К содействиям на пруссаков надежды нет, — писал он командующему в Польше Репнину, — австрийцы малосильны» (Д III. 402).

Суворову предстояло повторить в Польше подвиг штурма Измаила. Польские отряды со всей страны сбегались к столице, намереваясь дать здесь решительный бой. Александр Васильевич получил от Румянцева право командовать войсками в Польше, но официально командующим был назначен Репнин. Приказы Суворова выполнялись плохо, а ему, памятуя недавние подвиги поляков, приходилось еще и тщательно охранять свои тылы.

Тем не менее уже 15 октября он был под Варшавой, разгромив 5020 мятежников при селе Кобылка. Несмотря на помощь из Варшавы, с 5-часового сражения в лесу противник не ушел: «неприятель весь погиб или взят в плен». Русским досталось знамя и 9 пушек. В плен было взято 850 поляков, в том числе 6 штаб и 44 обер-офицера (Д III. 400, 404).

Мощно укрепленное предместье Варшавы Прагу обороняла 26-тысячная армия, «почти все регулярные». С вооруженными обывателями число мятежников достигало 30 тысяч^{152}. На трех линиях укреплений они расположили 104 пушки, в том числе много крупнокалиберных. Суворов, присоединив к своему корпусу под командой Потемкина корпуса Ферзена и старого товарища Дерфельдена, смог собрать при 86 полевых орудиях, как подсчитали историки, 28–30 тысяч солдат, в их числе 12 тысяч кавалерии.

Однако так ли это? Всю польскую кампанию Александр Васильевич действовал чрезвычайно осмотрительно. Прага была укреплена прекрасно, как показала визуальная разведка, проведенная им с генералами и штаб-офицерами 18 октября (при этом 1 человек его свиты был убит и 2 ранены. — Д. III. 402, 403). Вокруг русских войск, стянутых Суворовым к Праге с окрестных воеводств, продолжался мятеж. Жители Варшавы поддерживали бунтовщиков, собранных на восточном берегу Вислы в Праге, только продовольствием, но при малейшей неудаче русских могли умножить их ряды многократно.