Суженый смерти

– Нет, спасибо, - так же ответил гость, хотя от голода под ложечкой сосало не шутя.

– Очень жаль, - сказал на это сторож, с явным сожалением поглядывая на шею человека.
– А что это на шее висит? Дай посмотреть.

– Не могу. Мне в детстве мама повесила, и я ей поклялся не снимать никогда. Как не проси, не сниму.

– Думаешь, что хитер? Как бы не так, - старик раскусил, что на его уловки казак вестись и не думает, догадываясь, чем это ему грозит.
– Отсюда ты не уйдешь, пока я не разрешу этого. Знай, что все здесь мне подчинено.

– Но не я. Я не отсюда, - сказал Ефим, не повышая голоса, но очень твердо.
– Я пришел с подарком, с почтением и обходительностью относясь к тебе, как к хозяину переправы, а ты вот так гостей встречаешь?

– Ты прав. Извини, внучек, нашло что-то, - примиряющее изрек дед, с уважением поглядев на казака.

– Спрашивай, что хочешь. Зачем пришел?

– Подскажи, как к Алатырь-камню пройти.

– Вот по этой тропе пойдешь прямо через лес. Никуда не сворачивай. Лес кончится, и увидишь поле. Посреди этого поля будет стоять камень. Подойдешь к нему, и назовешь ворону, к кому пришел. Все свершится, как должно.

– Ну, тогда прощай, пошел я.

– Не прощайся. Рано или поздно все равно увидимся, - произнес старик и растворился в воздухе.

Ефим отправился по тропинке, поминутно ежась от пронизывающего ветра. Лес стоял бесшумен. Сама природа этих гиблых мест навевала тревогу и мысли, что даный мир не создан для живых, и только теням в нем хорошо и вольготно. Земля скорби, Навь. И она во всей своей незнакомой красоте открывалась перед путником. Через некоторое время, когда казак углубился в лес, позади начал слышаться вой, шум и топот. Шелест крыльев рассекал тишину, а приглушенные голоса сбоку доносили незнакомую речь. Всюду и во всем человек видел не воображаемую, а явную угрозу, потому как везде ему давалось понять, что он чужой, и все знают об этом. Пристальные и недобрые взгляды в след чувствовались спиной, почти осязаемо, а боковое зрение выхватывало мелькающие то тут то там между деревьев силуэты, и было невозможно понять, кому они принадлежат. Потом позади себя он начал слышать тяжелое дыхание, сопровождаемое утробным ворчанием, и почти неслышную поступь больших лап, шелестевших по пыли дороги. Готовый поклясться, что это ходит на двух ногах, и очень голодно, Ефим, тем не менее, не оборачивался, как страшно ему не было, и как бы не сдавали нервы. Он помнил заветы дяди, и понимал: его спасение не обращать на происходящее внимание. Пока он мерно и ровно шел вперед, не пытаясь бежать, и не делая резких движений, угрозы не было никакой. Да, и честно, не хотелось смотреть назад, он знал: там ничего хорошего не увидишь, а может, только заработаешь кошмары до конца жизни. Кто его знает? После резкого поворота дорожки, по которой шел Ефим, мерный и не медленный шаг вывел его на полянку. На полянке стояла маленькая девочка, прямо посреди тропы. Одетая в легкое платье, она озябла от холода, и была страшно худа. Обычная девочка в очень необычном месте. Ефим, как не жалко ее было, готовился пройти мимо, но девочка поймала мужчину за руку и остановила. Она посмотрела в глаза, и жалобно сказала:

– Дядя, помоги мне.

– И как же я могу помочь тебе?
– сказал казак, так как запрета на разговоры ему никто не давал.

– Дядя, вытащи меня отсюда.

– И как же я могу вытащить тебя, если я сам гость здесь?

– Крестик мне отдай свой, и я попаду в рай.

– Ты думаешь?
– с ухмылкой, от которой не смог удержаться, спросил Ефим. Он знал, что, отдав крест, сам отсюда не уйдет.

– Меня мама в детстве прокляла, не крещенную в проруби утопила. Так я здесь оказалась. Если ты меня покрестишь, я смогу спастись от них, - девочка показала рукой на лес вокруг Петра. Он, конечно же, понимал, что в этих местах не водится ничего хорошего, и был бы рад помочь девчушке, так как слышал про такие вот некрещеные души от дяди, но был вынужден отказать ради встречи с Марьей.

– Извини. Но нет. Иначе я сам на твоем месте окажусь. Как зовут-то тебя?

– Марфа.

– Я пойду, Марфа, а ты спасешься. Я кое-кого попрошу за тебя. Надейся.

– А у кого ты попросишь?
– девочка с надеждой посмотрела на путника.

– Зачем тебе знать? Просто верь, - Ефим погладил ее по голове.

– Хорошо. Легкого пути, дяденька, - и она улыбнулась.

Ефим отправился дальше, слыша за спиной вой и испуганные приглушенные крики девчушки. Но как он не жаждал обернуться, все же этого не делал. За все нужно платить, и далеко не всегда легкую цену. Лес постепенно отступал от тропы, и вскоре она превратилась в широкую просеку, прямо выводящую в чистое поле, которое более светлым пятном маячило на горизонте. Казак миновал лес и вышел на простор. Не пшеница росла там, и ветер качал не спелые колосья. Вереск и чертополох заполонили поле, простирающееся до горизонта. Пожухлая и лежалая трава была прибита к земле ветром, который усилился и стал еще холоднее. Островки инея и тонкого снега покрывали низины, и поминутно взгляд выхватывал из ландшафта маленькие балки, поросшие желтым высохшим камышом.

Через очередной километр пути перед Ефимом раскинулась картина последствий ужасающего побоища. Оно, как понял мужчина, происходило очень давно. Об этом говорили средневековые латы, кольчуги, копья и мечи, раскиданные вместе с павшими на земле. Сколько лет назад могли жить эти воины, он не знал, но картина застыла во времени, как будто побоище произошло никак не далее пары часов назад. Тысячи ворон кружились над полем, и войско казалось спавшим. Не мертвым, а просто уснувшим, потому что тлен не коснулся их лиц, и если бы не ужасающие раны и лужи еще не впитавшейся землей крови, это была бы картина отдыха перед боем. Смерть застигла каждого по-разному, кого в седле, кого лежащим, кого стоящим или сидящим, но на всем она оставила печать мимолетности и скорби. Поле, усеянное телами, тысячами тел, оставляло только неширокую полоску дороги свободной от трупов и оружия, и по этой полоске Ефим шел вперед. Гарь, запах крови, и карканье воронья сопровождали весь путь. Кто были эти воины, за что они боролись и с кем? Это очень интересовало путника, но спросить было не у кого. По шеломам на головах, казак различил, что это лежат русичи, но что они здесь делали, было, конечно, неизвестно.

В раздумьях по поводу битвы он шел через поле еще очень долго, пока впереди не стали видны очертания валуна, черной тенью выделяющегося на сероватой пыли дороги, и блеклой, желтоватой с зеленым, растительности поля. Подойдя ближе, Ефим различил огромный камень, антрацитово-черный, поросший снизу мхом. Три метра диаметром, и около полутора метров в высоту, неправильной формы, он заканчивался сидящим наверху вороном. Черная птица, казалось, дремала, но при приближении путника она подняла голову и посмотрела на него. Ворон. Самый настоящий ворон, который так редко попадается людям в нашем мире, самая загадочная птица. Все видели ворон, маленьких и мерзких падальщиц, миллионы которых осаждают любые свалки, но мало кто встречался с вороном, занесенным в красную книгу. Птица, достигающая в длину от головы до хвоста семидесяти сантиметров, живущая не одну сотню лет, и никогда не сбивающаяся в стаи, предпочитая одиночество, всегда была символом мистики и зла во многих культурах мира. И вот, представитель семейства вороновых, точь-в-точь такой, какой некогда навещал Эдгара По, смотрел на казака и ждал, когда тот подойдет ближе.

– Здравствуй, мудрая птица - сказал он.

– Здравствуй, - немного сорванным и каркающим тоном ответил ему ворон.

– Мне нужна Марья.

Ворон молча слетел с камня и, ударив в землю железными когтями, обернулся красавицей в зеленом платье.

– Здравствуй, казак, - она расправила волосы.

– Ты...
– Ефим кинулся обнимать девушку, но она отступила на шаг.

– Стой, не надо. Все закончено, - Марья печально покачала головой.
– Я позвала тебя попрощаться.

– Это очень жестоко...

– Нет. Так надо. То, что возможно в том мире, невозможно здесь.

– Но ты же его властительница! Тебе можно все!

– Я не могу возвеличить кого-то, оставив более достойных на прежнем месте. Это нарушит устои.

– Почему так?
– Ефим в ярости сжал кулаки.

– Такова жизнь. И смерть, - девушка с нежностью посмотрела на казака, но в глубине ее зеленых глаз Ефим увидел горе.

Он молчал, понурив голову, раздавленный и сломленный неизбежностью.

– Ты забудешь меня, - продолжила Марья.
– Не переживай так. У тебя другой путь.

– Как я могу забыть тебя?
– он недоуменно поднял глаза.

– Просто. Или ты не помнишь, что сказано в писании? В раю ни женятся, ни выходят замуж. Ты забудешь меня. Твой мир и мой мир разные.

– Как это возможно?

– Каждому дается по вере его...

– Но я хочу быть с тобой!

Марья молча покачала головой. Ответ не был нужен, Ефим и так все понимал.

– Прощай казак!
– девушка улыбнулась.
– Спасибо что хоть на короткий миг я стала человеком.

– Прощай...
– выдавил он.
– Возможно, ты полюбишь кого-то потом, как меня.

– Смерти нельзя любить, - Марья отвернулась.
– Иди дальше, казак. Ворота рая уже недалеко.

Ефим дернулся сказать что-то, но осекся. И тронулся в путь. А она стояла и глядела вослед. Был снег. Была грусть.

Конец