Свадьбы

Турки явно, казаки тайно.

Земляной вал рос на глазах. Так вздымается из морской пучины неотвратимая волна. Наберет она полную силу, разбежится, ударит и - конец всему живому. Видишь погибель свою, а помочь себе не можешь. И не то страшно, что ни убежать, ни спрятаться некуда, а то страшно, что погибель твоя пустая, никого ты не заслонишь, никому смерть твоя не даст жизни.

Земляная гора не только поднималась к небу, она медленно катилась к Азову. Палить но земляной горе из пушек - порох переводить. А у турок с каждым днем, с каждым новым накатом земляной горы вступало в дело все больше и больше орудий.

Все живое в подкопах, погребах, подземельях.

Шестнадцать дней росла и двигалась к Азову земляная гора. Шестнадцать дней, не умолкая ни ночью, ни утром, ни в полдень, ни к вечеру, громила город, башни и стены многогорлая турецкая артиллерия. Небо над Азовом как взбесившаяся булыжная мостовая.

На шестнадцатый день главнокомандующий Дели Гуссейн-паша собрал в своем шатре военный совет. Командующим вместо плана было подано сто блюд и полсотни напитков.

– Аллах не дал нам победы в первом приступе, - сказал Дели Гуссейн-паша своим гостям и подчиненным, - но в этой неудаче я не вижу заслуги казаков. Их спасли высокие стены твердыни. Теперь иное дело.
– Неумолчный грохот пушек мешал говорить, и главнокомандующий дал знак прекратить стрельбу.

– Даже в голове зазвенело от тишины, - сказал хан Бегадыр, зажимая ладонями уши.

Командующие засмеялись.

– Продолжим, - сказал Дели Гуссейн-паша, - теперь не шумно, и запах пороха не повредит кушаньям… Из семидесяти башен уцелело в Азове не более десяти. Все зубцы на стене сбиты. Стены повреждены. После совета я прикажу стрелять до глубокой ночи. Потом огонь будет снова прекращен. Солдаты должны хорошо выспаться. В семь часов утра мы возобновим огонь, а в восемь часов накормим солдат и построим для приступа. В десять - приступ. Первых ворвавшихся в город ждет щедрая награда. Вот и весь план.

– Запас пороха и ядер весьма истощился, - стали говорить командующие.

– Прекрасно! Вместо груза пороха паши корабли смогут увезти добычу, которую мы захватим в Русском государстве.

– Боюсь, что в основном это будут рабы!
– воскликнул хан Бегадыр.
– Русские бедны.

Меченосец Жузеф возразил:

– Падишаху как раз и нужны русские рабы. Падишах собирается объявить войну рыцарям Мальты. Для этой войны потребуются галеры, а значит, и гребцы.

– А что молчит наш блистательный господарь?
– повернулся Дели Гуссейн-паша к Василию Лупу.

– Я всегда стою за скорую войну. Если завтра Азов падет, значит, меньше затрат за ведение войны. Нынешние войны безумно дорогие.

– Я приветствую решение идти приступом на город, - высказался евнух Ибрагим.
– Мне доносят, что каждый день в Азов пробирается не меньше десяти-пятнадцати пловцов. Казаки прячут одежду и оружие в кожаный мешок и с тростинкой плывут вниз по течению до Водяной башни, где выскакивают на берег и беспрепятственно уходят в город.

– Что ж, эти две-три сотни безумцев погибнут завтра со всем великим Войском Донским.

– Великим?
– засмеялся Василий Лупу.

– Великим!
– захохотали анатолийские командующие, не бывшие в первом бою.

Атаман великого Войска Донского Осип Петров стоял в одном из подвалов цитадели, и перед ним стояли куренные атаманы и есаулы.

– Слово мое такое, - разжал свои железные челюсти Осип Петров.
– Против цитадели у них самая большая гора. На горе этой самые сокрушающие пушки. Подкоп под эту гору сделан. В третьем часу мы гору ту взорвем - это знак. Всем войском идти на вылазку. Бить турок беспощадно. Коли захватим порох - порохом тем развеем насыпи. В два часа ночи собираемся у Иоанна Предтечи на молитву. Ступайте, атаманы, готовьте соколов своих к смертному вылету.

Вперед выступил Худоложка.

– Турки под шумок ведут к стенам семнадцать подкопов. Полдюжины подкопов утром под стенами будут.

– За подкопами в оба уха. Взорвете в три часа вместе с горою.

– Коли раньше они поспеют?

– Сам знаешь, Худоложка, что делать.

– А что делать? Подкоп на подкоп и - врукопашную.

– Войско Донское великое за вас молится.

– Новолуние! Как много надежд. Но что себе мы скажем, когда вода времен источит, словно льдинку, осьмушку последнюю еще одной луны?

Хан Бегадыр произнес это, выйдя из шатра. У входа в шатер на страже стоял сеймен.

– О!
– удивился Бегадыр.
– Сегодня мой покой оберегает славный Амет Эрен.

Амет Эрен стоял не шелохнувшись.

– Поговори со мной, воин, я разрешаю!
– сказал часовому хан.
– Не правда ли, поэзия и война имеют сходство. Без вдохновения не победишь. Правда, в одном случае смертного врага, а в другом - бессмертное время.

– Великий хан, я только воин. Мудрость мне недоступна, - ответил Амет Эрен.

– Новолуние! Как много надежд… - повторил хан.
– О аллах! Я позабыл, как дальше. Сочинить столь прекрасные стихи и забыть.

– Великий хан, я помню. Новолуние! Как много надежд, но что себе мы скажем, когда вода времен источит, словно льдинку, последнюю осьмушку еще одной луны?

– О!
– воскликнул Бегадыр.
– Идем в шатер, я запишу.

– Великий хан, я не могу оставить поста. Мы на войне.

– Ты прав, воин. Тысячу раз прав!
– Хан убежал в шатер, вернулся с писчими принадлежностями и, сидя на пороге шатра, записал стихи.

– Я награжу тебя, - сказал хан Амет Эрену.
– Тебя скоро сменят?

– Через полчаса.

– Хорошенько отдохни. Завтра войска пойдут на приступ. Ты, Амет Эрен, поведешь в бой моих сейменов. Ты раньше турок должен будешь подняться на стену и водрузить мое знамя. Имя твое, имя великого воителя, останется в веках так же, как и мое имя. Но я славе воина предпочитаю славу поэта. Я сам воспою твой подвиг, Амет Эрен!

Заснуть Амет Эрену в ту ночь перед большой битвой удалось не сразу. Когда он сменился с караула и шел спать, со стороны Дона шум, вопли, стрельба. В палатку братья притащили разрубленного почти надвое брата.

– Их выплыло трое, - рассказали братья.
– Двоих мы убили. Третий убил нашего Аскера и убежал в Азов.

Амет Эрен посидел возле умиравшего брата, дождался смерти.

– А теперь спать, - сказал он.
– Всем. Завтра идем па приступ. Великий хан приказал вести сейменов мне.

Он лег в углу палатки и заснул.

А казаки в Азове уже проснулись. В ушах звенело от позабытой тишины. Турки прекратили стрельбу.

На стены поднялись женщины. С ними оставили Наума Васильева. Еще оставались в городе люди Худоложки, хозяева подземелий.