Свадьбы

– У них остались пушки?

– Не знаю… Но огонь столь плотен, что восьмой корпус даже приблизится не может ко рву… Не прикажете ли открыть ответный огонь?

– Проклятые казаки! От них можно ждать чего угодно. За целый день ни разу не пальнули из пушки, хотя им было очень трудно. Очень.

– Очень!
– поддакнул Василий Лупу.

– Казаки очищают ров от камыша, - доложил через полчаса Жузеф.

– Вперед! Девятый и десятый корпуса, вперед! Прорваться ко рву, взять крепость!

– Турки выставили против нас еще два полка, - доложили Осипу Петрову.

– Прекратить пальбу, пускай подойдут. А как подойдут - бейте. Половине войска отойти за внутренний ров. Остальным подержаться самую малость на стене - и в подкопы. Турок пропустить, ударить в спину.

– Алла! Алла!
– Турки прошли сквозь огненный смерч, перелились через ров и покрыли разрушенную стену знаменами.

– Это победа!
– первым воскликнул Василий Лупу и в припадке радости поцеловал у Дели Гуссейн-паши полу халата.

– Я хочу это видеть, - сказал главнокомандующий.

Ему подали коия. Он проехал на холм, насыпанный татарами для хана Бегадыра.

Войска выбили казаков из развалин крепостной стены и преодолевали внутренний ров.

– Казаки - герои!
– изрек главнокомандующий.
– Но они подняли меч на самое совершенное войско в подлунной. Они поплатились за гордыню.

Жузеф посмотрел на небо.

– Уже звезды проступают. Сегодня добить не успеем.

– Не послать ли нам на помощь последние четыре корпуса, не бывших в деле?
– спросил, советуясь, Дели Гуссейн-паша.

– Не успеем. Ночь близка… Что это?

– Бей!
– прокатилось по Азову.
– Бей!

Турки, застрявшие во внутреннем рву, - мишени. Казаки били в упор с двух сторон. Теряя оружие, армия кинулась назад. Людей спасал ужас. Он переметнул разбитое войско через головы казаков, через внешний ров, в спасительную степь.

– Что это?
– Дели Гуссейн-паша метался от господаря к Жузефу.
– Что это?

– Казаки отбили приступ, - спокойно ответил Жузеф.
– Надо пустить пластунов. Надо лишить казаков последней их крепости - сна.

– Да, да… Надо пустить пластунов, надо лишить казаков последней крепости…

Дели Гуссейн-паша впал в хандру, в безволие, в бездумье.

Поздно ночью ему доложили, что и пластунов постигла жестокая неудача: казаки опять пропустили войско через стену, во внутренний ров, и во рву зажгли камыш…

Потери за первый день нового приступа огромные, потеряно не меньше десяти тысяч людей и много оружия.

– Мы будем продолжать осаду по плану, - сказал Жузеф.

– Да, да, - согласился главнокомандующий.

Был второй день.

Был третий день. Был четвертый и пятый.

Глава девятая

Утром шестого дня атаман великого Войска Донского Осип Петров побывал во всех подземельях. Он вывел на стены всех раненых, кто мог держать ружье, всех женщин и всех детей, которым было больше семи лет. Маленькие казаки к оружию привычны. Они должны были, сидя в норах, заряжать ружья и носить воду, остужать стволы, накалявшиеся от беспрерывного боя. И еще они должны были обливать казаков, будить их, ибо никакая пальба не могла уже перебороть сна.

Машиному Пантелеймону хоть и меньше было семи, а он увязался за сестренкой Нюрой.

Норка у них была удобная, узкая, взрослому не пролезть. Коли турки заберутся на стену - нырнул и сиди. Помогали они врага стрелять соседу своему, казаку Смирке.

– Не боись, Нюрок! Много сидели, посидим и еще чуток.

Эту присказку он говорил всякий раз после выстрела.

У Смирки было шесть ружей, казацкие и турецкие, но стрелял он часто, и Нюрка с Пантелеймоном не успевали заряжать.

– Дяденька, никак!
– крикнула в отчаянии девочка: у них шомпол застрял. Смирка выстрелил сразу из двух ружей и кинулся помогать. Тут на него и наскочило два турка. Смирка одного в ров сшиб, а второй успел дядю Смирку ятаганом насквозь проткнуть. А турки лезут. Сел Смирка на землю, поднял ружье и разнес пулей голову забежавшему на стену янычару. И умер.

– Ма-ма!
– закричала Нюрка.
– Ма-ма!

А сама не прятаться полезла. Выскочила из норки, схватила последнее заряженное ружье, подняла. А на нее изо рва Мехмед вылез. Вылез и одним глазом все увидал: казак с ятаганом в животе, мальчишечка в норке с ружьем, а прямо на него еще ружье, у девчонки в руках. Силится девчонка курок спустить - не может. Мехмед ятаган занес над ее головкой, а девчонка глаз не зажмурила. Синие те глаза, как само небо, и никакого в них страха, только обида перехватила девчонке рот - силенок нет из ружья выпалить перед смертью.

Выхватил у девчонки ружье Мехмед свободной рукой. Кинул его через себя в ров. А девчонка стоит пряменько, как молодая пальма, глаза так и не закрыла, в степь глядит, только чего видит - слезы из глаз, как два ручейка. Опустил Мехмед ятаган и сам, не ведая почему, погладил вдруг девчонку по голове. Головка русая, с косичками, волосы мяконькие. Повернулся Мехмед спиной к городу и нарочно упал на своих, сшибая со стены, а потом выбрался изо рва и пошел в отступление. Никто его не остановил. О мертвого казака или о своих, когда со стены сползал, кровью перемазался. Да и знали Мехмеда в войсках. Знали, что это герой без страха. Коли уходит с поля битвы - значит ранен. А Мехмеда и вправду ранило. В сердце. Девчонка, защитница Азова, глазами и слезами ранила.

“Аллах! Я же - калфа, я умею мять кожи. Зачем же я здесь?”

Сломался воин Мехмед. Умер воин, жаждущий тимаров, зеаметов.

“Если у них воюют малые дети, значит, наша победа близка, но я не хочу быть победителем детей”.

Так сказал себе Мехмед.

Мехмед не знал, что на сердце у его товарищей. Он замкнулся, но воины сами стали подходить к нему с одним и тем же: “Мехмед, не довольно ли нам подставлять головы под казацкие пули? Нас убивают, и наше добро переходит в казну паДишаха. Что мы получим в награду, если и возьмем эту кучу камней? Командиры не вправе держать нас в окопах. Уже истекают вторые сорок дней”.

Это было на восьмые сутки беспрерывного приступа. Полк, где служил Мехмед, отказался идти на Азов. Дели Гуссейн-паша послал свой пятнадцатый корпус на усмирение, но карателям преградил путь полк, только что вышедший из боя.

Воевать со своими же войсками Дели Гуссейн-паша испугался.

На десятый день отказались идти на приступ все четырнадцать полков.

В тот же день вернулся из набега хан Бегадыр Гирей. Хан Бегадыр проиграл. Не по своей воле взялся играть, потому и ставок не делал, в стороне хотел быть, но теперь, возвращаясь из набега, он понял вдруг, что его раздели неведомо когда и как, но догола.