Свадебные дары дракона

— Мейта…

— Уж не гоните, леди, понимаю, что здесь вам никак не остаться. Так я не боюсь, я за своей леди и в пустыню пойду, и хоть к драконам! Не могу я вас бросить, кем хотите буду, только не прогоняйте.

Я и сама не заметила, как мы не только вошли в мои покои, но и как меня усадили в кресло. Мейта, удостоверившись, что я расслабилась и не собираюсь вставать, юркнула в ванную, где тотчас включила воду. Я знала, что она добавит хвойный экстракт, взобьет пену, и обязательно выставит шампунь, который я очень любила в детстве.

И пусть сейчас я не пользуюсь таким, но у нас давно повелось — в минуту сильнейших волнений, камеристка возвращала меня в те дни, когда еще матушка лично купала меня. И Мейта словно бы воссоздавала все то, что делала моя мама.

И это работало. Я действительно успокаивалась. Внезапно в голову пришла мысль, которая меня напугала.

А так ли я отличаюсь от толпы, что встречала меня на улице? Я ведь заботу Мейты воспринимала как должное. И когда замуж собиралась, а следовательно, и переезжать, вообще о ней и ее судьбе не думала. Полагала, что Мейта останется с родственниками. Так чем же я лучше них?

Дура влюбленная! Все одним мигом позабыла!

— Ванная готова, леди, — Мейта появилась как нельзя вовремя. — Я приготовлю одежду, а вы полежите в воде, расслабьтесь.

— Спасибо, — в который раз выдохнула я и заворожено последовала за камеристкой.

Не сопротивлялась, когда с меня сняли лохмотья, расплели волосы и уложили так, чтобы я не легла на них, все-таки у меня они были длинными. Я почти и не заметила, как Мейта вышла. Погрузилась в воду и закрыла глаза.

Уже лежа в пене и вдыхая хвойный аромат меня настигла мигрень. Кратковременная, точечная. Сначала я застонала и буквально ушла под воду, но головная боль быстро прошла, а вот на смену ей пришло странное видение.

Вот я стою за портьерой тяжелых штор в малой зале. На мне траурное платье. Я стою, не шелохнувшись, и при этом не желаю, чтобы меня кто-то видел. Словно бы чего-то жду…

И дожидаюсь.

— О, милый! Теперь это наш дом? — голос тетушки звучит издалека. Он восторженный, в нем угадывается восхищение и что-то еще, чего я, маленькая я, никак не могла распознать. — Теперь это все наше?

— Да, любимая. Все — наше.

— Мое! — глухо шепчу я, все также стоя в укрытии. — Мое!

— Но эти портьеры я бы переделала. Все переделаю!

Этого оказывается достаточно, чтобы меня вынесло из-за штор.

— Нет! — яростно кричу. — Вы ничего здесь не переделаете!

Я выныриваю из воспоминаний так же стремительно, как и ухнула в них. Отступившая мигрень вернулась с новой силой.

Голова раскалывалась, тело била крупная дрожь. Почему я этого не помнила?

Почему я не помнила того, как приехали мои родственники, и какое впечатление на меня произвела тетушка? Я была готова драться за каждый сантиметр отчего дома! И что же было дальше? Что?

Я терла виски, которые пульсировали, но так и не смогла вспомнить до конца произошедшего. Все было как в тумане. Но сомнений в том, что такая некрасивая сцена имела место быть в прошлом — не сомневалась.

И почему именно сейчас память издевается надо мной? Связано ли это с тем, что мне подсыпали в бокал три дня назад? Могло ли так быть, что я упрятала неприятные воспоминания вглубь своего сознания, а потревоженная зельем, она пробуждается? Тогда чего мне еще ждать? И самая главная странность, я помнила то, как мы жили с папой и мамой, с кем я играла и где гуляла, но первый год жизни рядом с родственниками — словно и не существовал никогда. И почему же раньше меня это не тревожило? Боги, да что со мной происходит?!

Как следует подумать не получилось. Каждая попытка сопровождалась такой яростной болью, что я бросила это тщетное занятие. Мама часто говорила, что всему всегда свое время и место, и что богиня лучше знает, когда нам должна открыться та или иная истина. Вот и я решила отдаться на милость Ильирии, богини времени, надеясь, что обязательно смогу собрать целостную картинку. К тому же, у меня есть еще Мейта, которую, видимо, давно следовало хорошенько расспросить.

А пока нужно расслабиться и помыться. Тщательно! Когда еще доведется нормально искупаться? Ответ на этот вопрос можно считать риторическим.

Я практически полностью погрузилась в воду, оставив только глаза да нос торчать на поверхности. И с удовольствием отметила, что боль утихает, постепенно, не сразу, но мигрень утихла, позволяя мне приступить к помывке волос и тела.

Обыкновенно, мне помогала Мейта и горничная. Но сейчас я справлялась самостоятельно, как это бывало в Ордарской Академии.

Вообще, обо мне нельзя сказать, что я неженка, привыкшая, что ей все подадут и все за нее сделают слуги. Но когда я приезжала домой, то практически становилась хрустальной вазой. И мне это нравилось. А почему бы и нет?

Мейта появилась, когда я уже вышла из воды и куталась в длинное, теплое полотенце.

— Что же вы, — тут же всплеснула руками камеристка, — леди Эстель, я сейчас же вас искупаю и тщательное промою волосы.

— Я уже справилась, Мейта. Не нужно. Лучше покорми меня. В тюрьме с изысками туго, я бы не отказалась от куска хорошо прожаренного мяса.

— Тогда я вас одену, и не спорьте, леди, — нахмурилась служанка так, словно бы я собиралась спорить.

Спустя пятнадцать минут я спускалась в столовую. Меня напрягала темнота, казалась неродной и неуютной.

— И все же, Мейта, почему нельзя включить освещение?

— Отчего же нельзя, только свечи задуваются, а кристаллы перестали работать. Немного легче тем, кто на кухне. Там свечи сами собой не гасятся, да и печь опять же…

— Так происходит, потому что уехал дядя?

— Не совсем. Леди Эстель, ваша магия под ключ заперта, правильно? Вот и шалит родовое гнездо вашего батюшки. И будет шалить, пока не почует родную магию. А как почует, коли вас из дома-то выгоняют?

— Но у дяди тоже магия рода тар Кальнесс. Конечно, никакого могущественного колдовства ему не осилить, однако…

— Почем же я знаю, милая. Не принимает его земля тар Кальнесс и все.

— А не потому ли не принимает, что приехав сюда, они возомнили себя хозяевами? — глухо просила я. — Мейта, почему я не помню первый год жизни после приезда родни и смерти родителей? Ты же всегда подле меня была, неужели изменений не заметила?

Камеристка сбилась с шага и шумно выдохнула.

— Не могу я, леди, не могу, клятву давала. Все мы давали, все кто верен вам остался, все клятву принесли, чтобы и рядом остаться, и помогать. Простите, леди Эстель, простите.