Свадебные ночи

— Плохо мне.

— Что у тебя болит?

— Все. Там внизу, — он говорил медленно, с усилием, — подо мной сломался ящик.

— Сообразил же — вставать на ящик, где сидела она!

— При чем тут она?

— А как же! Удивляюсь, как это ящик не проломился под ней?

— Сделай мне компресс.

Она приготовила компресс, но они оба не знали, куда его приложить. Болело везде. В конце концов Мария положила компресс на лоб.

— Йозеф! — послышалось совсем рядом.

— В кухню притащилась, — сказала Мария.

Дверь в комнату открывалась рывками — старуха с трудом переставляла свои больные ноги. Не глядя на Марию, она долго, не мигая, смотрела на лежащего Йозефа. И наконец произнесла слова, которые вертелись у нее на языке с той минуты, как сын вышел из ее комнаты:

— А как же с часами?

— Мне плохо, — простонал Йозеф.

— Вот так сразу? — подозрительно спросила мать.

— Так сразу.

— О господи! — запричитала старуха. — А как же я теперь узнаю, который час? Мне ведь нужно знать время!

— Придется обождать, — ответил сын.

— Обождать?! Мне надо знать, который час! Если сам не можешь, скажи этой, пусть повесит часы.

Йозеф посмотрел на Марию. На ее лице читалась твердая решимость не подчиняться.

— Скажешь ты ей или нет? — настаивала старуха.

— Мне плохо, — вздохнул Йозеф.

— Вы мне голову морочите! — заявила мать. — Слопали мои сбережения, а теперь комедию ломаете!

— Сумеешь? — тихо спросил Йозеф.

Мария не узнавала мужа. Это был не он. Марию охватило волнение — она увидела, что Йозеф явно отходит от союза с матерью. И это будило в ней сочувствие к нему, а сочувствие словно воскрешало отмершую любовь.

— Не сумею, — ответила Мария. — У меня нутро слабое. Что мне, надорваться из-за тяжелых часов?!

— Я уже надорвался, — сказал Йозеф матери.

— Сговорились! — крикнула старуха.

— Кричать ступайте к себе вниз, — посоветовала ей Мария.

— Что?! — взвизгнула старуха. — Меня выгоняют из моей же квартиры?

— Ваша квартира внизу, — сказала Мария, подталкивая старуху к дверям.

— Помогите! — орала та. — Меня бьют! Йозеф! Йозеф!

Сын лежал с закрытыми глазами.

Марии удалось вытолкнуть старуху на лестницу. Та кричала, не умолкая. Мария помогла ей сойти вниз.

— Воры! — вопила старуха. — Подлые обманщики!

Внизу она уселась на последнюю ступеньку, и сдвинуть ее было невозможно. Она была крупная, тяжелая. Мария оставила ее там.

— Муха ты! Муха и есть! — издевалась свекровь. — Не делала бы абортов, была бы такая же сильная, как я.

Будто Мария могла забыть тот вечер, когда решалось, оставить ребенка или нет. Именно старуха все время твердила: «Сначала дом, а потом ребенок. Всему свое время».

— В другой раз, — заявила Мария, — если вы еще к нам заявитесь, я не сведу вас вниз, а прямо спущу с лестницы.

— У, муха, — прошипела свекровь.

Наверху в комнате стояла тишина. Йозеф лежал с закрытыми глазами.

— Спишь? — шепотом спросила Мария.

— Нет. Худо мне.

— Может, доктора позвать?

— Нет-нет, само пройдет.

Мария пошла в кухню, распаковывать посуду. Привела все в порядок, подтерла пол и села на стул, а в соседней комнате было по-прежнему тихо.

Время… Старухе нужно знать время, подумалось Марии. Ее время долгое, наше короткое. Ребеночку был бы уже год.

Она осторожно приоткрыла дверь. Йозеф лежал с открытыми глазами.

— Не спишь?

— Думаю.

— О чем?

— Знаешь, я вдруг подумал — если я умру, ты останешься совсем одна.

— Глупости! С чего тебе умирать?

— Умру, а ты останешься одна.

— Ну, не совсем одна.

— Знаю. Но это хуже, чем остаться одной.

Его откровенность растрогала Марию. Она не узнавала мужа. Йозеф изменился. Изменился до неузнаваемости. Она наклонилась, поцеловала его в щеку. Щека была горячая.

— Ты только не волнуйся — ничего серьезного тут быть не может, подумаешь, ящик под тобой сломался.

— Ты бы все-таки вызвала врача, — попросил ее Йозеф.

Мария посмотрела мужу в глаза. Они были огромные, круглые и полные страха.

— Как хочешь, — согласилась она.

Выбежав на улицу, Мария оглянулась на дом.

Он стоял горделиво, кичась своими размерами, своими двумя этажами под веселой зеленой крышей. На первом этаже в окне белело лицо старухи.

Потом события развернулись с необычайной быстротой. Врач велел отвезти Йозефа в больницу.

Пока ждали санитарную машину, Мария стояла у тахты, где лежал муж, придумывая, что бы такое ему сказать. Что-нибудь приятное.

— Вот видишь, — повторял он, — видишь…

— Ничего, — успокаивала его Мария, — тебя вылечат. Как же иначе.

Она не могла постичь, как это можно умереть из-за такого пустякового и смешного случая. Но мужнин страх сбивал ее с толку. Она не припоминала, чтобы он когда-нибудь боялся.

— А ты останешься одна, — сказал он.

— Да нет же, ты ведь знаешь.

— Она тоже когда-нибудь умрет.

— Что значит «тоже»? Ты не умрешь! Выкинь это из головы!

— Ну, если хочешь, выкину, но только чтоб не огорчать тебя.

Мария готова была расплакаться от его смирения. Прикусила губу. Такое смирение совсем не в характере ее мужа.

— Знаешь, — заговорил он, когда послышался шум подъехавшей санитарной машины. — Я все думаю об этих годах. Мы жили не по тем часам. Надо было жить по другому времени.

— Не думай об этом. — Мария заставила себя улыбнуться.

Ночью она не могла спать. Все думала о Йозефе, который лежал сейчас в больнице. Хоть и вдали, он был ей близок. Из окна, как маленькое облачко, оторвавшееся от Млечного Пути, виднелись огни больницы. Так было, конечно, только вечером, а сейчас ночь, и огни погасли. Ветер нагнал дождь, и тот принялся вызванивать по водосточным желобам. Иногда Марии казалось, что дом качается под ветром, словно корабль на волнах. Нет, просто она на минуту погружалась в укачивающий сон, такой же стремительный и короткий, как дождь, ветер и ночь за окнами.