Свадебные ночи

Эмиль испугался ее, будто перед ним вдруг возник призрак. Женщина не обращала на него внимания. А он разглядывал ее с неприязненным интересом, она была нарушителем его покоя, его врагом. Женщина была статная, можно сказать — цветущая, но Эмиль не желал ей льстить. Длинные темные волосы ее были собраны в узел на затылке, гладкая прическа открывала белый и удивительно молодой лоб. Кожа остальной части лица и вокруг глаз была смуглее. Цвета ее глаз он не разглядел, но ее маленький, чуть вздернутый нос сразу кого-то ему напомнил. Он не знал, кого именно, и торопливо стал искать в ее облике еще какую-нибудь черточку, которая помогла бы ему разгадать загадку. Вот руки на руле велосипеда — да, и длинные пальцы с очень короткими ногтями тоже были ему знакомы. Женщина прошла мимо него к лесу; он смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. От того, что она наклонялась к рулю велосипеда, юбка ее приподнималась, открывая белые ямки под коленями. И эти ноги тоже будили в нем какое-то забытое воспоминание.

Женщина скрылась в лесу, а Эмиль остался на своем камне. Он все силился связать маленький, чуть вздернутый нос и длинные пальцы с короткими полукружьями ногтей в одно воспоминание. О ком? Он порылся в памяти — и вдруг все вернулось. Перед ним возникли длинные девичьи пальцы на перекладине лестницы и лицо с маленьким вздернутым носом, густые темные волосы, спрятанные под платок, и удивленные глаза.

«Просто невероятно!» — с удовлетворением улыбнулся Эмиль. Вспомнил ведь! Непостижимо, каких только не бывает в жизни превращений, сколько раз превращаешься в «куколку», чтобы появиться из нее совсем другим человеком! А потом оглядываешься на пустую оболочку и только головой покачаешь в удивлении: неужели я появился оттуда? Возможно ли? Разве то был я?

Тогда они с Петром были в пути всего лишь второй день, и уже начались разногласия. Дома-то обоим все казалось ясным, на все они смотрели одинаково. Военной осенью 1944 года они решили отправиться в Словакию помогать партизанам. Насколько Эмилю помнилось, у них не было какого-либо особого плана. И это тоже им было ясно. Все время идти на восток, перейти границу Словацкого государства, а там уж как-нибудь. Оба были молоды, и планы их реяли, как знамена на ветру.

На исходе второго дня начались ссоры.

— Кто это удумал — добираться пешком? — спросил Петр.

Он был прав, «удумал» это Эмиль. Ему не хотелось ехать на велосипеде. Эмиль готов был помогать партизанам с оружием в руках, готов был стрелять, но велосипеда ему было жалко. Он уже тогда бережно относился к своему имуществу.

— Я думал… за три дня доберемся…

— За три дня!

Вдобавок пошел дождь. Промокшие, раздраженные, обозленные ссорой, они в конце концов набрели на какой-то хутор. Перелезли через забор в старый яблоневый сад, и собака во дворе залилась неистовым лаем. К счастью, она была на цепи. Сенной сарай, куда они нацелились, стоял в конце сада. Под дождем добежали до лестницы и влезли наверх; пес, потеряв их из виду, умолк.

Наконец-то оба очутились в сухом месте, и какое-то время слышали только собственное дыхание да звук дождя, поливавшего тесовую крышу. Через щели в бревенчатой стене они могли видеть дорогу, по которой пришли, и еще двор. Дорога была пуста, во дворе тихо, нигде никакого движения. Эмиль успокоился.

— А здесь здорово, — сказал он, — а в случае, если будет грозить опасность, заметим издали…

— Какая еще опасность?! — взорвался Петр.

Он был реалистом и начинал бояться только тогда, когда причину страха можно было потрогать руками, а поскольку был он к тому же неповоротливым реалистом, то случалось, страх приходил к нему с запозданием.

— У тебя нет воображения, — сказал Эмиль.

Петр открыл рот, но ничего не сказал. Его взгляд был прикован к проему за спиной Эмиля. Тот быстро обернулся.

На лестнице стояла девушка, им видны были только ее плечи, голова и руки с длинными тонкими пальцами, которыми она держалась за верхнюю перекладину. Ее румяное лицо было в мелких каплях дождя, хотя на голову и плечи она накинула большой грубый мешок. Они молча смотрели на девушку, а та — тоже молча — на них. Только на мгновение она сняла руку с перекладины, чтобы откинуть со лба мокрую прядь длинных волос, и слегка поморщила свой немного вздернутый нос. И все это время она не спускала глаз с непрошеных гостей.

— Привет! — первым опомнился Петр.

Девушка невнятно ответила что-то, вроде:

— Бр-р… день…

— Привет! — осмелел и Эмиль.

— Ты здешняя? — спросил Петр.

Она кивнула.

— Мы здесь переночуем, что ты на это скажешь? — брякнул Петр напрямик.

— Пойду спрошу, — с недоверием выдавила из себя девушка, собираясь слезть.

— Постой, — остановил ее Петр. — Полезай-ка лучше к нам на минутку.

Девушка на лестнице замерла, но Петр схватил ее за руку и заставил влезть на сеновал. Он втащил ее внутрь, чтобы со двора ее не видели.

— Чего дрожишь? — спросил он. — Нас боишься?

— Н-н-нет, — ответила девушка, — просто холодно.

— Ну, присядь-ка, — предложил Петр.

Она скинула мешок и со строптивостью, непонятной тогда Эмилю, села рядом с ними на сено. Юбку она натянула ниже колен, но оба приятеля успели заметить, что у нее красивые длинные ноги.

Все трое сидели молча, пока к Петру не вернулся дар речи. Он говорил долго, горячо, главным образом о себе, немного об Эмиле и о партизанах, и от этой речи он словно вырос и раздался в плечах, превратился в героя, мстителя и богатыря. Эмиль про себя подсмеивался над ним, осуждал и не принимал во внимание его болтовню. Ведь до сих пор им не довелось встретиться ни с одним партизаном.

— У нас задание, понимаешь? — объяснял Петр девушке. — Но это тайна. Тайна жизни и смерти.

Девушка слушала его россказни, широко раскрыв восхищенные глаза, и взволнованно разглаживала на коленях юбку. Очевидно, она еще никогда не слышала такого вдохновенного вранья. Ей нравились эти сказки, и она готова была принять за правду красивую сказку.

— Ну хватит, — с неудовольствием остановил приятеля Эмиль.

— Молчите, поручик! — резко оборвал его Петр. — Будете говорить, когда я вас спрошу.

От такой неслыханной наглости у Эмиля дух захватило. Но прежде чем он пришел в себя, девушка уже слезла, чтобы принести еды, предварительно торжественно поклявшись, что никому ничего не скажет.

Петр и Эмиль остались одни.

— Ну ты и натрепался! — с горечью воскликнул Эмиль. — И кто это приказал тебе произвести себя в командиры, а из меня сделать всего лишь поручика?

— Слушай, друг, — молвил Петр миролюбиво и устало. — Все это пустяки. Мир хочет быть обманутым. А если сказать честно, ты не бабник, а я — да. Девчонка тут только одна, и думаю, ты не будешь в претензии, если она положит глаз на меня, а не на тебя.

— Мы же идем на помощь партизанам, — с достоинством возразил Эмиль, — а ты превращаешь все в фарс.

Петр откинулся навзничь на сено. Под шуршание сухих стеблей и затихающий шум дождя он изрек с театральной интонацией:

— Ничто человеческое мне не чуждо.

Начинало темнеть, дождь перестал. Эмиль решил разговаривать с Петром только в случае крайней необходимости. А Петру, похоже, было наплевать. Он тихо лежал на сене, может спал или сочинял новые дурацкие приключения, чтобы заморочить голову доверчивой девчонке — этой воплощенной невинности.