Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

— Не грешно, — рассмеялся Макаев, чокаясь с Серебровым. — Я им столько дал в порядке шефства, что не грешно. Я бы ведь мог не дать. Вот мне Коко-ин шубу пообещал, а потом пошел на попятную, и я ему вместо чугуна — хрен на постном масле, не обязан. Он план завалил, выговор схватил, теперь будет умнее.

— Ты путаешь что-то, — вдруг рассердилась Надежда. — Ты ведь не свое дал. — Ей, видимо, было неудобно перед Серебровым за мужа.

— Не грешно, видит бог, не грешно, — повторил Макаев. — А Коковин носит выговорок.

Надежда вскинула сердитый взгляд на мужа.

— Ты пьян.

— Нет, я не пьян, я просто считаю… — начал Макаев.

— Замолчи, Макаев. Опять ты… Гарик, слышишь, никакой шкуры! — возвысила голос Надежда.

— Нет, я должен, я подарю, — упрямо повторил Серебров. — Но подарю тебе на память, Наденька. Тебе, понимаешь?

Серебров подумал, что, конечно, не Макаеву, а Именно Надежде подарит шкуру. Ведь он по-прежнему любит Надежду так, как никто никогда не будет ее любить.

Оба они, и Макаев, и Серебров, наверное, порядком поднабрались, коль он раздобрился и решил подарить шкуру, которая была его тщеславием, а Макаев вдруг решил, что шкура станет платой за его шефские старания.

— Гаричек, никакой шкуры, — провожая его, повторила Надежда в коридоре.

— Ой, медведюшка, ты, батюшка, ты не тронь мою коровушку, — дурачился Макаев. — Надо, надо нам шкуру. Ты, Серебров, Надежду не слушай, слушай меня. Я всегда бываю прав.

РАЙСКИЙ УГОЛОК

Видно, сверхазартно расписал Серебров красоты Ложкарей, а может, прельстила Макаева обещанная медвежья шкура, но так или иначе Виктор Павлович позвонил Маркелову и намекнул, что не прочь приехать, подышать чистым воздухом. Что следовало понимать под «чистым воздухом», и обсуждал теперь Маркелов, позвав в кабинет главного инженера Сереброва.

— Четвертинкой тут не обойдешься, — резонно сказал Маркелов, ковыляя по ковровой дорожке. — Все бастенько надо сделать.

Серебров был готов внести свой вклад. Если потребуется, он может предоставить свою полупустую квартиру. Маркелов тяжело потоптался, вздохнул: квартира не то.

— Придется открыть «райский уголок», проткнуть туда дорогу, — решил наконец он и, напустив белого морозного пара, через форточку позвал Капитона, точившего лясы на конторском крыльце.

«Райским уголком» называл Маркелов пасеку на берегу лесного озерка, где стояла кряжистая старая изба и омшаник. Здесь устраивались хлебосольные гостевания с людьми нужными и полезными и просто приятными. Постоянным гостем был тут Огородов, а в более отдаленные времена разжигал веселье своей необыкновенной игрой на гармони покойничек Евграф Иванович. Встречи бывали в «райском уголке» обычно осенью или летом, а теперь все стежки замел февраль — кривые дороги.

Традиционная уха, грибовница из белых свежих грибов, мед в сотах были украшением летних встреч, а чем зимой подивить гостя?

— Без гармони плохо, — вздохнул Маркелов, намекая, что кстати был бы Огородов.

— Может, магнитофон, или мне на гитаре побренчать? — с готовностью предложил Серебров, обходя разговор о банкировой музыке. Маркелов кисло усмехнулся, он был любителем гармони и считал, что ее не может заменить ни один из существующих инструментов и даже ансамблей, пусть это будет сам оркестр Большого театра. С гармонью же ничего не получалось: Серебров и Огородов в одной компании не стыковались. Сереброва не исключишь, он должен обязательно встречать своего знакомого, значит, надо приносить в жертву огородовскую музыку.

На пороге возник Капитон, досконально знающий, удастся ли к приезду гостей поймать рыбу на уху, или с ухой «все глухо» и придется обойтись одними пельменями да жарениной.

— Как насчет рыбки? — спросил Маркелов и сел, устремив на шофера свой требовательный взгляд.

Капитон пожевал толстыми губами и ответил традиционно:

— Надо так будет.

Он, как толовая шашка, был набит взрывной энергией, но не хотел ее тратить на слова. Он был готов лететь на «газике» предупредить рыбака, что должен быть улов, передать бульдозеристу не подлежащий обсуждению приказ срочно расчистить три километра целика до старой пасеки. Все эти заботы передал председатель в хваткие руки Капитона, сказав три магических слова: «давай по-быстрому и бастенько».

Затем Григорий Федорович потер лоб.

— Ну, что еще, Гарольд Станиславович? Надо с кандибобером, подзадернуть, пусть знают ложкарят, — и в его хитроватых глазах отразился давний, тех лет задор, когда водил он под гармонь парней своей деревни, чтоб раздоказать всей округе удаль, силу и неустрашимость.

— Может, лошадь с колокольчиком? — заикнулся Серебров. — Экзотика тоже нужна.

Маркелов встрепенулся, встал, тяжко скрипя половицами, потоптался по кабинету.

— А что, ничего. Такого еще не было, — оценил он и, схватившись за эту мысль, начал ее развивать: во-первых, не одну лошадь, а пару, во-вторых, сбрую украсить. В его глазах уже загорелся деловой азарт. Он позвал счетовода Антониду Помазкину и потребовал хоть из-под земли добыть мастака по конным выездам дядю Митю.

И дядя Митя в своих клееных галошах, линялом, измазанном в глине бушлате сел на порог кабинета, боясь наследить на линолеуме. Он снял шапку, пригладил волосы корявой рукой и объявил:

— Дак я пришел.

Маркелов, как всегда, разговор с дядей Митей начал с перехлестом и нажимом:

— Важнейшее поручение тебе, как моему заместителю, Митрий Леонтьич, — вставая, бодровато сказал он. — Лошадей не разучился запрягать?

— Смеешься или чо?! — возмутился дядЯ Митя, вскинув раздвоенную бороду. — С шести годов боронил дак.

— Вот что, Митрий Леонтьич, — нагнетая ответственность, проговорил Маркелов. — Вся надежда на тебя. Едет один городской человек, по чину, как генерал, и не один, а с женой, надо их с ветерком на паре лошадей промчать. И только ты промчать эдак сумеешь.

— Ну дак што? — обыденно согласился дядя Митя. Маркелов понял, не на полную железку взвинтил азартного старика, и сурово, по-начальственному просверлил его взглядом.

— Не подведешь?

Как и следовало ожидать, дядя Митя заобижался и даже взбеленился. Он подошел к маркеловскому столу.

— Скажешь, Федорыч, да когда Помазкин тебя подводил-то?!

— Тогда все. Сделай бастенько, чтоб комар носу не подточил, — хлопнув ладонью по столу, подытожил разговор Маркелов.

Сереброва долгожданный приезд Надежды вроде бы не должен был радовать, ничего хорошего не сулил. Надежда едет с Макаевым. И еще… закрадывалась тревога, мало ли что может здесь она узнать о нем. Но, несмотря на все это, независимо от опасений росла радость: Надежда едет к нему! Конечно, к нему, наконец исполнится то, о чем он так долго и наивно мечтал.

В те дни Серебров не раз встречал дядю Митю, который, озабоченно ругаясь, менял оглобли у потерявших праздничный вид выездных санок, скрипя галошами, волок домой моток испревших ременных вожжей и призывал оборвать руки тому, кто так хранит сбрую.

— Как бес на бересте крутюся, — жаловался он.

В торжественное воскресное утро, отправляясь в

Крутенку для встречи гостей, Серебров и Маркелов вспоминали, все ли приготовлено, чтоб раздоказать Макаеву ложкарское гостеприимство и размах. Вроде бы все сделано «бастенько».