Свеча мертвеца

Но я так жить не смогу.

Пусть в мою дальнейшую судьбу и не вписываются мечты о тихом домике на берегу моря, беседке в саду и паре (ну, может, тройке) хитромордых псов с хвостами колечком, - это же не значит, что пора опускать руки?

Я потянула Третьего за руку, демонстративно утаскивая от журналистки, но говорила все же достаточно громко, чтобы все заинтересованные лица отлично меня расслышали:

– Это же твой отец. Я уверена, он сумеет найти решение, которое устроит всех. Всегда находил.

Принц повернулся ко мне, чтобы не попасть в поле зрения камер, и насмешливо приподнял бровь. А потом, осознав, зачем я вообще несла эту пропагандистскую чушь про идеального короля, резко остановился и, разом позабыв про зрителей, сжал меня в объятиях.

Я неловко перескочила с ноги на ногу, пытаясь удержать равновесие, и именно поэтому первый выстрел достался мне, а второй - Рино, бросившемуся наперерез.

Что случилось потом, я помнила плохо. Вроде бы вокруг нас внезапно вырос заслон из черных мундиров - но ручаться я бы уже не стала.

Было больно. Было страшно. Было радостно, что третьего выстрела так и не последовало.

Крики толпы и вой сирены почти заглушали отрывистые команды Рино, перемежающиеся жуткими хрипами. Я дышала не лучше: будто лихорадочно стучащее сердце передавило мне горло.

– Быстро, в звездолет!
– асессор все-таки переорал всеобщий гвалт и закашлялся, уже не пытаясь вытирать темно-красную дорожку, протянувшуюся из уголка губ до воротника рубашки.

Дорожка маслянисто поблескивала, и я смотрела на нее остановившимся взглядом. Откуда-то знала, что смотреть на лицо Третьего будет еще страшнее. Нестерпимая боль в боку постепенно расползалась по всему телу, прозрачно намекая: дороги до Павеллы я не выдержу. А вместе со мной погибнет и нерожденный ребенок…

Черные мундиры расступились - но вместо безопасного нутра звездолета передо мной предстали чрезвычайно ценные восемьдесят три кило органики в компании готового портала, переливающегося негостеприимной мглой. А принц почему-то и не думал утаскивать меня прочь!

– Держись, - только и сказал он, решительно направляясь в портал.

Я и так держалась за него изо всех сил, но глаза закрылись сами собой - и больше не открывались.

Последним, что я увидела, был королевский асессор, медленно сползающий по внутренней переборке звездолета, и темный след, остающийся за ним.

…Четыре.

…если вы поклялись не наступать на старые грабли, выбирайте новые с умом.

Меня окружала темнота - густая, красноватая, тяжелая. Наверное, глаза все еще не открывались.

Ощущения в горле описанию не поддавались. Что-то страшно давило и саднило, с похвальной наглядностью демонстрируя, что за неимением визуальной картинки прислушиваться к собственному организму может быть весьма опрометчиво. К горлу мгновенно подкатилась волна тошноты. Я в ужасе попыталась задержать дыхание, но рвотный позыв вдруг остановился безо всякого вмешательства с моей стороны… а что до дыхания, то, кажется, я отлично обходилась без него и раньше.

Рядом что-то гудело, щелкало и ритмично попискивало, и звук шагов за этим фоновым шумом почти терялся. Окликнуть и выяснить, кто тут шляется, когда я помирать изволю, предсказуемо не получилось.

“Интубационная трубка, - машинально определила я.
– И, судя по настроению, перебор с наркозом”.

Писк становился чаще. Я хотела постучать по койке (или на чем я лежу?), но предсказуемо не смогла пошевелиться.

“С наркозом - конкретный перебор, - безразлично подумала я.
– Анестезиолога хоть предупредили, что я беременная?”

Стоп! А зачем мне вообще понадобился наркоз? Я вроде от удушья и без него преотлично отрубилась, зашивай - не хочу, только интубируй сначала…

А куда мне, собственно, попали?

От следующей подленькой мыслишки писк истерично зачастил, и кто-то, ходивший рядом, наконец-то обратил на меня внимание.

– Кейли, ты очнулась? Только не двигай головой! Пошевели пальцами, если слышишь!

Голос был бодр, обеспокоен и подозрительно знаком. Подозрительно - потому что Лики никак не могло быть на Павелле.

Тогда где я?

И с чего она вообще взяла, что я могу двигать чертовой головой?!

Вот тут в неподвижную и восхитительно пустую башку безжалостно постучалась реальность.

Меня подстрелили и протащили через портал. У меня сильнейший аллергический отек. Но я все еще жива.

А мама говорила, что даже на Павелле нет такого антигистаминного препарата, который не был бы опасен для нерожденного ребенка. Я боялась даже тогда, в первый раз… а сейчас - уже почему-то нет.

Наверное, будь я в полном сознании, я бы разревелась. А так - будь благословенен изобретатель общего наркоза!
– только вдруг вырубилась на ровном месте.

По пробуждению глаза уже открывались, хоть и не полностью. В получившейся щелке помещался идеально белый потолок и вентиляционная решетка. Идеально белая. Судя по теням на стене, мне поставили капельницу - древнюю, павеллийского образца. На Иринее такими не пользовались.

Интересно, мне померещилась Лика - или то, что я выжила и опять лежу в павеллийской медицинской капсуле?

Ритмичный писк снова учащался. Неестественное безразличие никуда не делось, и в какой-то степени я, наверное, была этому рада - ровно до того момента, как начала прокручивать в голове свое первое пробуждение.

Ликин голос я помнила отчетливо. А вот сказанную ею фразу осознала только сейчас.

Она помнила, как меня зовут!

Я не выдержала - и все-таки повернула голову.

Горло взрезало бритвенно-острой полосой боли, но сквозь пелену навернувшихся на глаза слез я еще успела разглядеть, что в единственном кресле спит, свернувшись беззащитным клубочком, серая от усталости Мира. Потом я, кажется, хлюпнула трубкой, почти беззвучно закашлялась - и снова отключилась, не успев даже испугаться удушья.

Третье пробуждение привнесло приятное разнообразие.

Я очнулась от того, что что-то зашипело - должно быть, открылась герметичная дверь бокса - и нестерпимо сдержанный голос поведал:

– Я подежурю. Иди, он без тебя встать пытается и ругается так, что врачи восторженно записывают.

– Встать?!
– едва не взвыла Мира, уносясь с такой скоростью, что вопль завершала уже откуда-то из коридора - во всяком случае, звучал он уже гораздо тише.

На этот раз я поостереглась поворачивать голову, но глаза все-таки открыла, снова внимательно изучив предоставленный мне вид - потолок и белая решетка. Даже освещение не поменялось.