Сверхдержава
Шрифт:
Краев открыл тогда этот конверт. Ага. "Всемирный конгресс педагогов – за демократию". Звучит как-то расплывчато. Пять громких имен – всемирно известные профессора в качестве докладчиков. Это уже конкретнее, это означает: готовь бабки, Шрайнер. А вот и она – окончательная определенность: "Если Вы хотите принять участие в нашем Конгрессе, убедительно просим Вас перечислить в фонд такой-то десять тысяч "евро" на счет сякой-то".
Десять штук "евро" за пятидневный конгресс… Это уже смахивало на нечто приличное. Престижная гостиница, фуршеты по вечерам, шампанское, успешные разговоры с длинноногими девицами у бассейна, поездка к Везувию, фотографии в обнимку с пьяными знаменитостями… Десять тыщ "евро".
– Герда, – сказал тогда Шрайнер. – Я съезжу на пять дней в Неаполь. Мне нужно проветриться.
– Очень хорошо! – Герда обрадовалась. Она, похоже, уже начала бояться, что после России и больницы, последовавшей за Россией, Рихард так никогда и не вылезет из своего прокуренного кабинета. – Поезжай, Рихард. Что там такое?
– Какой-то умопомрачительно помпезный конгресс педагогов. "Всемирная тусовка каких-то педиков за какую-то там херню". Вступительный взнос – десять тысяч. Обещают лекцию самого Фредериксона.
– Меня ты, конечно, не возьмешь?
– Нет. Извини.
Ему было с кем ехать в Неаполь. Он приехал туда с Лизой. С маленьким Лисенком. Правда, Лиза не присутствовала при этом лично – не знала, что ей выпало такое счастье – попасть-таки в Неаполь, бродить по его старым улицам и выслушивать рассказы Краева-Шрайнера об итальянской архитектуре вперемешку с объяснениями в любви. Краев вообще не знал, жива ли его Лизка. Он просто носил ее в себе – в своем сердце, в своем уме – раздваивающемся то ли от паранойи, то ли от тоски. Он носил Лизу в себе, разговаривал с ней, гулял с ней часами, или просто сидел рядом с ней, держа ее за тонкие теплые пальчики. Она была его тайной, о которой не знала даже знающая все в этом мире Герда. Лиза была тем, из-за чего он до сих пор цеплялся за жизнь на этом свете. Она была единственным, за что стоило цепляться. Он все еще надеялся получить от нее сообщение.
Краев кинул окурок в пепельницу, стоящую на полу, легко встал и пошел к столику, на котором лежал фолдер и сегодняшние газеты. Правое колено работало превосходно – мягко, безболезненно, без малейшего скрипа. Чистое удовольствие! Только заметный багровый шрам выше коленной чашечки напоминал о хирургическом вмешательстве. Николай Краев расстался со своим старым и больным коленным суставом. Теперь тот лежал где-то на свалке, спрессованный автоматом в компактный брикет вместе с другим мусором. Краев купил себе новый сустав – бесшумный, титановый, с силиконовыми менисками, с нулевым трением, с пятидесятилетней гарантией. Сустав был шведского производства – российская медицинская технология давала гарантию на целых сто лет, но Шрайнер побаивался теперь товаров из Сверхдержавы. Ему казалось, что в любую российскую чепуховину, даже в коробку спичек, вмонтированы маленькие маячки, испускающие радиоволны определенной частоты. Да и к чему нужны эти сто лет гарантии? Уже ни к чему…
Шрайнер хапнул газеты со стола, сделал большой глоток ледяного мартини с водкой, поставил стакан обратно и плюхнулся обратно в шезлонг.
Так-так… Что у нас там новенького? Как всегда – у всех все отвратительно, только в Сверхдержаве все в полном порядке. На первых страницах всех газет: "Пакистан нанес ядерный удар по Индии. Разрушен центр Дели. Ответный удар Индии – ядерные грибы над столицей Пакистана. По одному миллиону погибших с каждой стороны". Этого следовало ожидать… Кризис перепроизводства людей. Что для них миллион сгоревших в топке, и еще десять миллионов, которые умрут от лучевой болезни в течение пяти лет? Там, где людей слишком много, они начинают просто-напросто жрать друг друга. Как крысы. Что страшнее – людоедство или ядерная война? "Президенты Индии и Пакистана остались живы". Ну это само собой. "Российский и американский президенты обратились
к руководству воюющих стран с предложениями о посредничестве в переговорах". Это тоже легко было спрогнозировать. Могу также поспорить, кто будет избран в качестве приоритета. Волков. Именно он. Ставлю тридцать тысяч рублей против изношенных пляжных тапочек. Что такое сейчас американский президент? Шут гороховый…Что дальше? "Только в последнюю неделю российскими финансовыми компаниями были приобретены контрольные пакеты акций таких гигантов, как "Локхид", "Фольксваген групп" и даже "Майкрософт". Сотни тысяч людей в западных странах вышли на улицы с акциями протеста". Да кто они такие, эти сотни тысяч людей? Кому интересно их мнение? Предложи им сейчас работу в филиале российской фирмы, и через пять минут две трети из них согласятся и будут чувствовать себя безмерно счастливыми. Остальная треть не согласится через пять минут. Она согласится через десять. Куды ж тут попрешь? Против лома нет приема…
Ага. Вот еще кое-что интересное. "Успехи российской биотехнологии не только позволили быстро и эффективно справиться с новой вспышкой вирусной эпидемии, известной как "якутская лихорадка", но и полностью покончить с этим заболеванием. После ревакцинации всех иностранных граждан, находившихся в Российской Федерации во время эпидемии, в полном объеме восстановлены отношения с внешним миром. Сверхдержава впервые вводит безвизовый режим при условии обязательности противовирусной прививки. Российские ученые заявляют о том, что таким страшным болезням, как СПИД, гепатит, якутская и геморрагическая лихорадки, а также некоторые виды рака, осталось существовать совсем недолго".
Хватит. Слишком много информации, запрятанной для Краева между строк. Слишком свежи воспоминания. Дайте мне еще мартини с водкой. А лучше поллитра чистой водки, запить литром чистого мартини. И ничего, что еще только десять утра. Я не хочу быть Шрайнером! Хочу быть Краевым, метаморфом, чумником! Но сегодня нажрусь с утра и буду просто Шрайнером – пьяным как свинья немцем. Потому что душу нельзя заменить титановым суставом – она все равно будет болеть. Ее нельзя заменить. Ее можно только утопить.
Нельзя сказать, чтобы Шрайнер ничего не предпринимал для того, чтобы поведать миру о том, что он знал. Знание, полученное в России, бурлило в нем, клокотало, требовало выхода на свободу, требовало немедленных действий. Только не хотелось выплескивать ему это знание по мелочам, растрачивать на мелкие газетные строчки. Краев хотел действовать по-крупному. Уже через три дня после возвращения из России он был в Берлине, сидел в приемной большого государственного начальника – Конрада Астмана. Краев много слышал о честности и неподкупности этого человека. Шрайнер очень надеялся на него.
Он попал к господину Астману неожиданно быстро. Через полчаса после того, как Николай записался на прием, к нему подошел вежливый молодой человек в безупречном костюме. "Господин Шрайнер? – осведомился молодой человек. Во взгляде его читался необычный интерес и даже некоторый страх. – Не угодно ли пройти к господину Астману? Он ждет вас".
Шрайнер прошел. И тут же начал выкладывать Конраду Астману и двум безымянным господам, присутствующим в кабинете, все, что он знал. Но ему не дали говорить долго.
– Мы все это знаем, ГОСПОДИН КРАЕВ! – сказал Астман, глядя на него честными серыми глазами. – Мы знаем, что вы натворили в Российской Федерации. И знаем, каких трудов будет стоить исправить все это. Мы могли бы объявить вас вне закона Германии. Но мы согласились принять вас обратно – по убедительной просьбе нашего большого русского друга. Господин Шрайнер, мы очень просим вас не подвергать больше свою жизнь опасности. Потому что это очень серьезно и опасно для вас лично. Вы даже не понимаете, насколько опасно. Вам пора стать серьезным человеком, господин Краев. Здесь – не чумная зона".