Сверхдержава
Шрифт:
Слова "чумная зона" Астман произнес с сильным немецким акцентом, но все же по-русски. И Краев увидел в его глазах баранью покорность. Безымянные господа понимающе вздохнули и развели руками – что, мол, мы можем сделать, господин Краев-Шрайнер?
Николай повернулся, молча вышел из кабинета и хлопнул дверью. В тот же день он посетил клинику ортопеда, а еще через три дня ему сделали операцию на колене.
Краев не сломался. Просто он понял, что он не в России. Вспомнил, что он в Германии – стране, где не существует чумных зон.
Ему не с кем было поговорить обо всем этом. Он мог разговаривать только
Фолдер, лежащий на столе, громко запиликал. Международный телефон. Герда? Господи, и здесь она достанет! Не даст напиться с утра. Нюхом чувствует, длинным своим немецким носом.
Ну, что там? Электронная почта. Краев получал сообщения достаточно регулярно – три-четыре раза в день. И все равно его сердце каждый раз давало перебои, и палец каждый раз чуть-чуть медлил, прежде чем нажать на кнопку и разрешить посланию высветиться на экране. Потому что была надежда – а вдруг это то самое, единственное в мире послание, которого он так ждал? И было тупое понимание, основанное на горьком житейском опыте – понимание того, что послание это не то, да и не может быть тем самым. Потому что того самого не будет никогда.
Забудь все, Шрайнер. Забудь, что ты ненадолго снова стал Краевым. Пей! Три капли мартини на ведро водки.
Палец быстро ткнул в "Enter", картинка развернулась сверху вниз, заняла весь экран, превратилась из неопределенных желтых пятен в четкую фотографию.
Рыжий лисенок. Маленький лисенок, не сменивший еще пушистый подшерсток на жесткую шерсть лисеночьего подростка. Но уже с острыми зубками, так мило блестящими при улыбке. Темный носик, темные лапки и желто-оранжевое тельце, заканчивающееся тонким детским хвостиком.
Краев судорожно сглотнул слюну. Дрожащими руками ввел данные для распечатки. Успеть напечатать, пока чудо не пропало, не исчезло в результате какого-нибудь компьютерного сбоя. Листок размером десять на пятнадцать выполз из щели фолдера. Краев близоруко поднес его к глазам. Губы его кривились, не зная, куда направить свои уголки – то ли вверх – для того, чтобы улыбнуться, то ли вниз – чтобы заплакать.
Рыжий лисенок сидел на фотографии. Он улыбался – по-своему, по-лисячьи. В зубах он держал корзиночку, на которой было написано: "Я всегда выполняю свои обещания. Привет от СКД".
И всё. Всё.
Краев все-таки улыбнулся. Взвыл от счастья. И показал неприличный жест – может быть, сильным мира сего, а может быть, и небу, так несправедливо распоряжающемуся его судьбой.
"Привет от СКД". От Салема, Крюгера и Дианы. Лизка была жива. И все они были живы – даже Крюгер! И, надо думать, вели не самое жалкое существование – если Лисенок улыбался. Они даже получили доступ к Интернету. И самое главное – они помнили о нем, Краеве!
– Привет, чумники, – сквозь слезы пробормотал Краев. – Привет. Как вы там?
– Герр Шрайнер, – портье, звонивший по внутреннему телефону, говорил по-немецки неплохо, но все же с итальянским акцентом. – Не могли бы вы спуститься вниз, в ресторан отеля? Здесь вас ожидает один господин, он хотел бы вас увидеть.
– Какой еще господин? – проворчал Краев.
– Он просил не называть его имени. Он сказал, что это будет для
вас сюрпризом. Приятным сюрпризом.– Ну ладно. Пусть поднимется сюда, ко мне в номер.
– Извините, герр Шрайнер, – деликатно произнес портье. – Я думаю, что он не поднимется. Это очень известный в мире человек, он просил не называть его имени… Я не могу давать вам советы, но на вашем месте я одел бы хорошую одежду и спустился в ресторан. Он сказал, что будет ждать вас полчаса, а потом он будет иметь мало времени и уходить.
– Увидим, – буркнул Краев и положил трубку.
Конечно, он спустится – из простого любопытства. То, что человек не поднимается к нему в номер, уже говорит о том, что человек занимает высокое положение в обществе. Не может себе позволить запросто завалиться в гости к никому известному учителю из Франкфурта и пить с ним водку на балконе. Кто там приперся, интересно? Кто-нибудь из пяти знаменитостей? Может быть, сам Фредериксон? И какого черта ему нужно? Ему намекнули, что этот учитель из Франкфурта, скромный, но дьявольски богатый – не такая уж и простая персона?
"Галстук ни за что не одену, – решил Краев. – Брюки и рубашка – уже великое одолжение с моей стороны. Фолдер взять? Взять. Он всегда должен быть со мной. Особенно после того, как объявился Лисенок. А вдруг Лисенок пришлет мне следующее сообщение?"
Краев спустился на третий этаж, где располагался ресторан. И едва он прошел через арку в зал, сразу понял, кто к нему пожаловал. Человек круглых форм сидел в кресле, положив одну толстую ногу на другую, покачивал оранжевым ботинком и попивал апельсиновый сок.
Интересно, водку он уже совсем не пьет? Наверное, нет. Выглядит, во всяком случае, он свежо и бодро. Не хуже, чем на экране "Телероса".
– Привет. Неплохо выглядишь. – Краев пожал толстяку крепкую руку и сел напротив. – Ты водки уже совсем больше не пьешь?
– С утра – нет, – сказал Жуков Илья Георгиевич, министр иностранных дел Российской Федерации. – Я тут проездом. Извини, дела… Уже через час мне предстоит куча всяких официальных встреч.
– А наша – неофициальная?
– Более или менее. – Давила кивнул на фотографа-папарацци, высовывающего хобот телеобъектива из зарослей экзотических лиан, вьющихся вдоль стены ресторана. – Вся моя жизнь сейчас на виду. В туалет сходить нельзя, чтоб не сфотографировали.
– Ну, и как дела в России?
– Да ты и так все знаешь. Газет не читаешь, что ли?
– А что газеты? – Николай усмехнулся. – Газеты пишут то, что говорите им вы. Меня интересует то, что творится на самом деле. Хотя ты, конечно, не скажешь мне? Я ведь теперь вроде как вне российского закона…
– А что ты хочешь услышать? – Давила прищурился. – Знаю, знаю. Ты мечтал бы услышать хорошие новости. Хорошие для тебя. Что ваше дело не пропало, что все люди в России избавились от вируса в генах, что сменилась проклятая власть, принуждающая свободного русского человека, от природы разгильдяйского, раздраженного и пьяного, быть порабощенным, дисциплинированным, добрым и трезвым, что совершенно для него неестественно. Но только как раз этим я тебя порадовать не могу. Порядок мы навели очень быстро, Коля. Потому что Россия у нас одна. И мы не можем позволить пропасть ей, сгнить – даже во имя идеалистических мечтаний таких людей как ты и тебе подобные.