Сверхновая американская фантастика, 1994 № 03

Когда старуха передала эти слова Джонни, он сокрушенно закачал головой:

— Я был так глупый человек. Я продавать эта вещь масса Этунди. Масса Этунди, он украл меня сильно. Он никогда платить мне такой хорошая цена.

— Месье Этунди? — спросила Хироко. — Месье Этунди купил его? Я сейчас же пойду к нему. Я объясню ему, как важно…

— Это было бы не очень умно, — прервала тетушка Найа, удерживая ее за плечи. — Если ты хочешь это животное, то нужно действовать по-другому. Как только мой деверь увидит твое нетерпение, он начнет поднимать цену, и чем больше ты будешь ему предлагать, тем больше он будет просить, а когда ты согласишься на самую высокую цену, он засомневается и решит, что мало запросил, что можно продать подороже кому-нибудь другому. Этунди такой умный, он сам себя перехитрит. Давай-ка лучше я займусь этим. Я узнаю, сколько он хочет, и скажу, что торговец из Хаузы попросил купить для него.

Хироко подумала и согласилась.

— Пока ты будешь торговаться с месье Этунди, я пойду в лес с Джонни, вдруг он найдет еще создания, подобные этому.

— Очень хорошо, — ответила тетушка Найа. — Когда будешь в селении пигмеев, попробуй купить мне кусочек копченого мяса, да смотри, чтоб тебя не обманули.

Старуха направилась к своей хижине. Она жила одна. Сегодня нужно пойти в гости к женам деверя, следует подготовиться. В углу хижины на очаге, сооруженном из трех камней, закипал старый железный котелок. Найа присела рядом, сняла крышку, понюхала. Виски, старая псина, которую она держала для компании, подошла, заинтересованно виляя хвостом. Густое красное пальмовое масло плавало на поверхности рагу из стручков бамии, нежных белых грибов, кусочка хвоста зебу и большого количества острого перца.

— Это не для тебя, Виски, и не для меня, — вздохнула Найа, перекладывая рагу в празднично раскрашенное оловянное блюдо. Маленькая гладко шерстная собака разочарованно поплелась в свой угол.

Помывшись, Найа открыла старый железный сундук, где хранила свой гардероб — платья времен ее короткого замужества. В свой подвенечный наряд она облачалась по особо торжественным случаям, а в обычные дни донашивала старые платья, отданные ей женами Этунди.

Она выбрала черное с тесьмой, чтоб напомнить им о том, что она вдова, а не изгнанная жена. После смерти мужа, согласно традиции, Найа стала второй женой его брата. Такой порядок существовал для женщин, у которых не было ни мужа, ни взрослых сыновей. Молодая вдова посмела воспротивиться, когда Этунди попытался воспользоваться своими супружескими правами. Ее враждебность вскоре охладила его, но он рассказал всей деревне, что она бесплодна и высокомерна, и это отпугнуло других мужчин. Когда построили новую кухню, Найа перетащила свою кровать в старую хижину, собрала пальмовых листьев для крыши, покрыла облупленные стены свежей глиной, расчистила место для огорода и стала жить, продавая на рынке овощи и разные сладости. Этунди взял другую молодую жену и забыл о своих правах на вдову брата. Деревенские дети всегда звали ее тетушкой Найа.

Она обвязала шарфом свои седые косы и взяла блюдо с угощеньем.

Пересекая двор, она любовалась огненно-красными цветами бугенвиллеи, пышно разросшейся над крышей дома Этунди, образуя живописную арку. Сам хозяин сидел на веранде, слушая футбольный матч по радио. Знахарь был в сандалиях и длинной пагне, обвязанной вокруг выпяченного живота. Женоподобная грудь с клочками волос была открыта. Полное жизнерадостное лицо портили злобные глаза за очками в золотой оправе. В дни ярмарки, одетый в тергалевый костюм, он был больше похож на процветающего торговца или на чиновника-пенсионера, чем на знахаря. Но раболепие сопровождающих его учеников говорило об уважении, завоевать которое может не всякий смертный.

Найа прошла мимо, не останавливаясь:

— И хангве, мболопехе.

Этунди кивнул, не отрываясь от огромного транзистора, буркнув на приветствие:

— Сита, мболо.

Его внимание было приковано к матчу. Комментатор радостно закричал, когда Найа заворачивала за угол дома.

Три нынешние жены знахаря сидели в хижине-кухне. За эти годы одни приходили, другие уходили. Первая жена Этунди, Маджоли, отяжелевшая, средних лет женщина, была в выгоревшей пагне, завязанной над грудью. С одной стороны ее головы волосы стояли торчком, с другой стороны младшая супружница работала над прической, заплетая маленькие пряди в сложные косицы, плотно прилегающие к черепу Третья жена, совсем еще юная, сидела на кожаном топчане, укачивая пухленького младенца. Когда-то Маджоли ненавидела хорошенькую Найа как соперницу. Теперь, привыкнув к другим женам, делившим с нею работу и почитавшим ее как главную, она ласково встретила Найа, села рядом с нею на скамье. Маджоли понравилось угощение. Нетрудно было узнать у нее о новом приобретении, сделанном ее мужем у пигмеев.

— Это даже важнее, чем я думала, тетушка Найа. — Возбужденно дрожа, Хироко сплетала пальцы, пытаясь сохранить спокойствие. — Джонни показал мне место, где они наткнулись на это создание, и неподалеку мы нашли выжженную воронку. Там, на дне, было что-то металлическое, но оно расплавилось до неузнаваемости.

Она замолчала, глотнула воздуха и продолжала:

— Возможно, тот, кого убили охотники, был инопланетянином, пришел из космоса, из другого мира.

Африканка понимающе кивнула. По радио говорили, что люди летали на Луну и вернулись, и в городе подтвердили, что это правда. Почему бы тогда и жителям других миров не прилететь на Землю.

— Мы должны убедить Этунди, что о детеныше надо сообщить властям. Как можно быстрее. Я пошлю телеграмму в столицу своему шефу. Он будет…

Тетушка Найа жестом остановила девушку. Ей не хотелось расстраивать ее. Хироко была слишком молода, многое принимала близко к сердцу.

— Этунди никогда не отдаст его. Он думает, что это могущественный фетиш, который сделает его великим целителем. Он не разрешит почтальону отправить твою телеграмму. А если ты приведешь людей, он попросту спрячет это создание и будет показывать им шимпанзе в клетке, пока они не уйдут. Это его деревня, он будет поступать так, как ему нужно.

— Он может назначить цену…

— Такой фетиш не имеет цены. Об этом бесполезно и думать. Это создание проживет не так долго, чтобы поднимать из-за него столько шума. — Она вздрогнула — взгляд Хироко был полон тревоги и страха. — Маджоли говорит, что оно отказывается есть и очень ослабло. Этунди все равно — умрет оно или нет. Высушит мясо и шкуру, истолчет кости и будет продавать своим пациентам по клочку, по щепотке.

Хироко вцепилась в коленку тетушки Найа.

— Пожалуйста, ты мой единственный настоящий друг в этой деревне, мне не на кого больше рассчитывать. Пожалуйста, устрой так, чтобы я смогла увидеть это животное. Если я смогу показать властям фотографию, они начнут действовать, может, успеют спасти его жизнь. Об этом позаботятся наши лучшие ученые.

Найа посмотрела вниз, на руку, которая все еще лежала на ее колене. Руки у японки были маленькие, как у ребенка. Совсем еще дитя, как могла она так далеко уехать от родителей, от семьи. Найа никогда бы не разрешила своей дочери уехать, чтобы жить среди чужаков.

В деревне многие посматривали на иностранную студентку с подозрением, но тетушка Найа с самого начала стала ее союзником. Старая женщина хлопнула по пальчикам Хироко:

— Я проведу тебя к нему. Но мы должны… — Она заговорщицки приблизилась к ней, — пойти под покровом ночи, как воры. Никто не должен нас видеть.

Хироко кивнула с деловым видом:

— Если бы было не так важно выяснить, что представляет собой это существо и как его можно спасти, я бы тебя не просила.

Африканка улыбнулась, на мгновение превратившись в ту красивую молодую невесту, что пришла в деревню много лет назад:

— Если бы я ненавидела Этунди не так сильно, я бы и не пошла на это.

В тот вечер на улицах было пусто — все пошли на поминки за четыре километра от деревни. Покойник был видным человеком, начальником почты. Его похоронили неделю назад. Теперь семья устраивала поминки, чтобы его призрак не преследовал их. Деревня Этунди придерживалась высокой духовности. На достойных поминках должно было быть много еды и напитков, музыки, танцев, потом разговоры — были и небылицы — до самого рассвета.

Тетушка Найа ушла с молодыми племянниками. Первую половину пути она была весела и разговорчива, чтобы все запомнили, что она шла на поминки. Потом она затихла и постепенно отстала. А когда они, уйдя вперед, исчезли из поля зрения, она свернула с дороги и пошла через плантации какао и огороды обратно в деревню.

Как только она появилась у японки, та сразу засобиралась в дом Этунди. Но старшая женщина отказалась:

— Надо подождать. Вторая жена, Муадакуку, не пошла на поминки. Говорят, она заболела. Мы должны быть уверены, что она спит, прежде чем попытаемся войти в дом.