Свержение ига

— О-о, конечно! Раз ты без своих пушек жить не можешь.

— Пустое...

— Почему пустое? Слышал, как говорил Лукомский? Надо объединить верховских князей.

— Для чего?

— Чтобы стать над ними... королём.

Василий даже подскочил с ложа.

— С ума ты, никак, сошла, баба! — воскликнул он.

— Никуда я не сошла.

Она подбежала к сундуку со своим приданым и достала оттуда свиток:

— Видишь?

Это была старинная карта верховских земель. Василий начал разглядывать её.

— Видишь? — повторила Елена. — Тут Мценск, Белев, Одоев, Перемышль, Воротынск, Залидов, Опаков, Мещовск, Козельск. — Она проговорила названия городов с такой чёткой правильностью, будто уже много раз занималась этим.

— Ну и что?

— А то, что хватит на приличное королевство, в Европе есть и поменьше.

— Опять за своё! Дело не в том, хватит — не хватит.

— А в чём?

— Да в том, что они литовские, а мы русские.

— Станьте ни теми, ни другими — сами по себе.

— Нетто можно так? Нынче я русский, завтра турский, а тама скажу, чтоб мне по ихнему турскому обычаю заместо одной десять жён подавали, — попытался перевести в шутку Василий и протянул к ней руки.

— Ты с одной-то справься. — Елена презрительно скривила губки.

Она умела неожиданно и зло укусить — Василий уже приметил это невесть откуда взявшееся качество своей жены. Препираться не стал, но отвернулся, обиженный. Зато было у неё и иное правило: не таить обиду, особенно когда нужно настоять на своём. Толкнула его кулачком:

— Эй, медведька, чего засопел? Я ведь пошутила. Ты у меня самый сильный, а скоро будешь ещё сильнее.

— Это когда же? — повернулся он.

— Когда корону наденешь.

— Выбрось ты эту крамолу из головы! Покуда добром прошу.

— Зачем сердишься? Объясни, почему нельзя.

— Да потому, что не судьба. Королём надобно родиться.

— Или иметь смелость. А смелым судьба помогает.

— Смелых-то много, поди.

— Но у них нет такой жены, как я. Послушай-ка, что скажу. Ты всё время служишь великому князю и привык чувствовать себя его слугой. А по закону ты наследник удельного княжества. У твоего отца с великим князем договор имеется, он мне сам грамоту показывал. Выходит, ты не слуга великого князя, а... мм... вассал или как по-вашему...

— Голдовник.

— Вот. Другие верховские князья являются вассалами короля, тоже живут по договорным грамотам. Так если вы сговоритесь и переправите свои договорные грамоты, то станете сами по себе.

— Больно гладко говоришь, да токмо на деле выходит не столь изрядно. Не просто это — договоры порушить, не все верховские на такое горазды. Я для них кто? Пришелец! Нешто послушают? Они вон все к Ольшанскому тянутся, а тот нашему государю отдаться хочет.

— Ещё сто лет хотеть будет.

— Да нет, крепко хочет, даже подсобить просил и грамоту его до великого князя довести.

— Покажи!

— Дак чего казать? Обещался ведь довести и крест в том поцеловал.

Пристала, однако, так, что пришлось показать.

Прочитала Елена грамоту верховских князей:

— И что думаешь делать?

— Думать-то мне нечего — сделаю, как обещался.

— Ну и дурак, — спокойно сказала Елена.

— Но-но, взяла себе волю, — обиделся Василий. — Да если я верховских князей к Москве примыслю, мне Иван Васильевич...

— Шубу новую даст? И будет у тебя много шуб, и на зиму хватит, и на лето, чтоб всегда было видно, какой ты есть дурак.

Василий опять обиженно засопел. А Елена горячо заговорила в его спину:

— Рассуди-ка сам, что выйдет, если верховские земли Москве отойдут. Окружится твоё Верейское княжество московскими землями, и придёт полный конец твоей удельщине. Станешь из голдовника служилым, а там и вовсе охолопишься. Что тогда детям оставишь?

— Что ж делать? — медленно повернулся Василий.

— А ничего... Не было никакой грамоты, и всё. А ещё лучше — мне отдай.

— Зачем?

— Сам говорил: верховские к Ольшанскому тянутся, вот и перестанут.

Василий оторопело смотрел на жену, заливаясь красным цветом.

— Ты что же удумала? — вскричал он. — Верейские никогда предателями не были. Позор на меня покласть хочешь?

— А ты хочешь власть достать и руки не замарать?

— Ничего я не хочу, окромя того, чтобы крестоцелование своё не нарушить.

— У нас говорят: кто мало хочет, тот спит на конюшне. Вот и иди туда!

Василий в ярости выскочил из опочивальни и услышал за собой звук дубовой задвижки. Сутки крепился, на вторые не выдержал, пришёл с повинной. Но Елена не пустила.

— Отворись, лапушка, соскучал я за тобой, — прильнул он к двери опочивальни.

— Целоваться небось желаешь? — неожиданно спросила из-за двери Елена.

— Моченьки нет, — воспрянул Василий.

— Иди свой крест целуй. — В её голосе слышалось презрение.

Сел Василий на пороге, повесил голову. Семейная жизнь повёртывалась незнакомой стороной. Ведь упреждали доброхоты, ведь говорили, что ничего нет лучше вольной воли. И правда, как он был счастлив с друзьями-товарищами, когда по государеву слову мчался на край земли доставать себе честь, а великому князю славу. Нелёгкая была жизнь — в седле спал, с саблей миловался, но душу свою не поганил и смотрел на мир честными глазами. Вспомнил Василий Матвея с Семёном и почувствовал угрызение, что на свадьбу не позвал. Имел мысль, а потом потерял её в колготне. Вспомнил, как во время сидения в ордынском плену рассказывал им Матвей евангельские притчи, многие мысли и заповеди из разных вер и религий. Удивлялся тогда Василий, что в заповедях неверных есть немалая мудрость. Пришла на ум одна, которую от нечего делать тогда же выучил: «Когда вы гневаетесь на кого, не избегайте его близости, подойдите к нему и поклонитесь ему и выскажите спокойно, без шипов злоречия все-все, что причиняет вам досаду в нём. И заново забьёт ключ любви. И лучшим будет тот из вас двоих, кто первым придёт с поклоном». Посидел ещё немного Василий, прикидывая, что нужно сказать Елене, и решил, что обвинять её не в чем: ведь не от зла, а от любви тянет она его на высокие дела. Ну а то, что ведёт к ним негладкая дорожка, это понять надобно и попривыкнуть. Так не придумал он досадных слов, просто подошёл к двери опочивальни и просунул сквозь щель грамоту верховских князей.

В эту ночь спал он рядом с молодой женой, но ключ любви не забил с прежней силой. С той поры потускнел Василий и голосом сник, будто некто перевязал у него живую жилу. Зато Елена, даром что княгиня, шустро носилась по дому и вокруг него, везде звенел её неунывающий голосок. Быстро прибрала она к рукам княжеское хозяйство, и вскоре уже ни одно дело не обходилось без её участия. Она освободила Василия от мелких забот, потом от крупных и сделалась ему в конце концов настолько необходимой, что он не мог решить без неё ни одного вопроса.