Свет мой, зеркальце, скажи…

Тогда мне невольно вспомнилась пословица: «Сегодня в лесу точно что-то сдохло». Ну, разумеется, если эта мадам решилась вдруг сказать такое. Потому что это было слишком нетипично для нее. (Возможно, она даже впоследствии и пожалела об этом). Потому что «пробивал» ее чаще, всё же, отрицательный импульс. Вот, к слову…

У нас в отделении была одна сотрудница – корреспондент лет за тридцать, по своему человеческому типажу «косившая» под вечно наивную, инфантильно-удивленную девочку. В журналистском же плане, в моем понимании, она была весьма слаба. И пыталась все время компенсировать это поиском каких-то сенсаций. Встречаются такие персонажи в журналистском мире не так уж и редко.

Вспоминается случай, когда после такой очередной липовой сенсации местное отделение ТАСС буквально содрогнулось. Это было напрямую связано с информацией, авторство которой принадлежало нашей «наивной и удивленной». Корреспонденция ушла не только на республиканский Киев, но и, по-моему, даже на Москву. Деталей уже не помню. Но это было что-то, связанное с научными изысканиями, с каким-то там, якобы, «чудо-прибором»… Автору грозило увольнение. Все сотрудники только об этом и говорили.

– Ну и чем там собрание закончилось? – поинтересовалась я у секретарши, поднимая голову от «завалов» текста, когда она заглянула в открытые двери «редакторской».

– Да с нее, – и она назвала имя виновницы, – как с гуся вода. Что – в первой что ли? Ведь за нее теперь главный редактор краснеть и отдуваться будет, – в сердцах выпалила секретарша.

– Да, – тихо сказала я, – журналистская недобросовестность в сочетании с бесконечным поиском липовых сенсаций до добра ее не доведут…

Сказала тихо, даже не в ответ секретарше, а просто, скорее, свои «мысли вслух». Сказала – и тут же пожалела об этом.

Секретарша вдруг встрепенулась и пристально на меня посмотрела, словно что-то неожиданно новое открылось ей во мне. И тут же немигающий желтый зрачок кобры, готовящейся ужалить, безжалостно уставился на меня.

– А вот если бы вы, Саша, допустили, такую ошибку, то вам бы этого никогда не простили, – вдруг резко выпалила мадам, моментально солидаризируясь с той особой, которую она только что ругала.

– Это почему же? – опешила я от неожиданности. – Конечно, от случайных ошибок никто не застрахован. Но в данном случае речь идет даже не об ошибке, а элементарной подтасовке фактов: выдать желаемое за действительное. Журналист так не должен поступать. И я бы никогда так не сделала.

– Не простили… Вам бы ни за что не простили, – повторила она, словно, ее заклинило, и, словно, сожалея, что эту ошибку допустила не я.

– Но почему? – не унималась я.

– А потому, – она победоносно и зло усмехнулась, развернувшись на невысоких каблучках своих «лодочек», и пошла по длинному коридору с горделиво поднятой головой, как, впрочем, она всегда и ходила.

Я резко поднялась и оказалась в проеме открытых дверей своего кабинета.

– Потому что нельзя быть одновременно красивой и умной такой? – бросила я вслед удалявшейся фигуре.

Секретарша вздрогнула и обернулась.

Я стояла в непринужденной позе, прислонившись спиной к дверному косяку и сложив руки на груди. И тоже усмехалась. И тоже – победоносно.

В глазах женщины отразились одновременно две сильных эмоции: удивление и испуг. Оттого, что я точно угадала ее мысли. И секретарша, не сказав ни слова, быстро засеменила в свою «приемную».

«Теперь не будешь считать меня только смазливой и наивной дурочкой. А, впрочем, мне всё равно», – подумала я, заставляя себя успокоиться.

На тот момент я еще не научилась оставаться невозмутимой к «булавочным» женским уколам. Всё это еще было впереди… Все мои «университеты» по части изучения коварно-витиеватой женской психологии, не поддающейся никакой логике и здравому смыслу. «Университеты» длиною в жизнь. Своего рода плата за «слишком белую кожу» и за то, что не дура…

(Я иногда и сейчас содрогаюсь при мысли, вспоминая или думая о том, что могут женщины… А что могут мужчины? Нет, всё же, то, что могут женщины, мужским особям не под силу. У этих всё слишком подчинено основному охотничьему инстинкту. А отсюда и поступки, которые хотя бы можно просчитать. Но женщины… Особенно, одаривающие добродушными, а порою – даже ангельскими улыбками.)

* * *

«Наш цветничок» – так называли тандем с моей напарницей мужчины-корреспонденты, останавливаясь поболтать в обычно распахнутых настежь дверях «редакторской».

Корректор с красивым и редким именем Римма была очень привлекательна и сексуальна. И весьма хорошо сознавала достоинства, которыми наградила ее природа, осторожно и деликатно кокетничая со «служебными» мужчинами, которые поголовно все были женаты. Впрочем, наделенная южным темпераментом, взрывная и порывистая, если ей что-то не нравилось, она, моментально превращалась в типичную хохлушку с нарицательным именем «Галя», которая уперев руки в бедра, могла и послать куда подальше, не взирая на институт культуры, который она окончила.

Корректор Римма нравилась одному корреспонденту, который был уже дважды женат. Он всегда смотрел на нее, как кот на лакомые сливки. Но шансов у того мужчины не было. Он был явно герой не ее романа.

Несмотря на то, что мы были ровесницы, наш жизненный опыт был несопоставим. Она рано вышла замуж, рано родила дочку, которая на тот момент уже должна была пойти в первый класс… Также уже успела разойтись с мужем, который иногда заходил к ней на службу.

Обычно он делал это на второй смене, когда разбрелось уже по домам наше начальство и многие сотрудники, которые работали до шести.

(У нас, вообще, было как-то принято, что сюда, в нашу контору на Сумской, всё время заглядывали чьи-то мужья, и жены, и прочие родственники и знакомые сотрудников. Возможно, потому что организация находилась в самом центре).

Когда приходил ее бывший супруг, я тактично покидала кабинет.

После ухода властного и самоуверенного мужчины, который лет на восемь был старше своей бывшей супруги, красивые миндалевидные глаза моей напарницы, в лучшем случае, подергивались туманом. В худшем – были на мокром месте. Мне казалось, что в такие минуты она чувствует себя жутко уставшей от жизни. Несмотря на свой молодой возраст, многое уже было для нее «за спиной». Утешить я ее никак не могла.

Но в моей власти было хоть чуточку облегчить ей жизнь, отпустив ее на два-три часа пораньше с работы. Ведь она жила за городом. И довольно часто случались какие-то накладки с транспортом: то электричками, то автобусом. Особенно, в зимнее время обильных снегопадов и гололеда. Я нередко так поступала, когда мы работали с ней на второй смене.

Помню, как-то принесла к нам в «редакторскую» из своего отдела сотрудница цветок в горшке. Это была одна из тех корреспонденток, которые работали в тандеме, подписываясь всегда двумя фамилиями. Посетовала, мол, у них он совсем завял. Может, света ему не хватало в их кабинете. Решили вот выбросить.