Свет озера

Незнакомец снова подошел к Мари, встал перед ней на левое колено. Затем показал на правое колено и произнес:

— Положите сюда вашу ногу, только не сгибайте. Вот так. Надо снять повязку, слишком она тугая. Да и нужно ли оставлять ее на ночь? Ясно, не нужно.

Какими-то на редкость быстрыми, но в то же время точными движениями он размотал повязку и положил ее на лежак. Гибкие его пальцы ощупывали лодыжку, легко касались ее, порхали над ней, ласково поглаживали ступню и икру. Наконец его палец нащупал болевую точку.

— Здесь? — спросил он.

Он нажал чуть сильнее, и Мари почувствовала боль.

— Да… да… здесь, — подтвердила она.

Когда целитель сжал ее лодыжку обеими руками, Мари отдернула ногу.

— Нет, не надо. Не шевелитесь. Больно вам не будет, вот сами увидите. Совсем, совсем не больно.

Он теперь повернулся к Мари боком, опустился на оба колена. Правой рукой он обхватил лодыжку, большим пальцем прижав больное место. И заговорил тем же голосом, каким только что говорил с ребенком и собакой:

— Тише, тише, моя милая… Не напрягайтесь. Расслабьтесь… Расслабьтесь… Расслабьтесь…

Обеими руками Мари вцепилась в край лежака. Но постепенно она вся как-то осела, и руки ее разжались. Незнакомец легонько повернул ее ступню раз, другой, третий и под конец повернул со всей силой, а большим пальцем правой руки все нажимал на болезненную точку. Потом он отпустил ее ногу и выпрямился.

— Поставьте ногу на пол, — сказал он.

Мари повиновалась. Сделала шаг и воскликнула:

— Да мне теперь совсем не больно.

— Ну и хорошо, спите спокойно, дорогое дитя, — сказал лекарь. — А завтра вы и думать забудете о больной лодыжке.

Он поднял на руки собаку и пристроил ее на лежак, куда Ортанс уложила маленькую спутницу, оглядывавшуюся вокруг как испуганная птичка.

— Вот видишь, дорогая Клодия, — проговорил он, — раз с тобой рядом наш Шакал, тебе нечего бояться. Да и я здесь. Совсем рядом. И поверь мне, завтра утром на снегу заиграет яркое солнышко. Светозарная красавица зима сродни зимам твоих родных краев.

29

С первой же минуты, как незнакомец поднял на него глаза, Бизонтен почувствовал себя пленником этого взгляда, и это пришлось ему не по душе. Он боялся себе признаться, что с тех пор, как они покинули Шапуа, он нередко попадал под влияние Ортанс, особенно когда она устремляла на него свой властный, чуточку жесткий и гордый взгляд, похожий на взгляд ястреба или орла. Но то была Ортанс, во всем очаровании своей силы, своей суровой красоты, и красота эта вопреки вашей воле околдовывала вас. Но у этого чужака взгляд был какой-то до странности прозрачный. Пожалуй, даже чем-то схожий со взглядом Ортанс, но схожий как утренняя заря с вечерним светом. Пусть эти оттенки были недостаточно определенными, но они существовали, обмануться было нельзя. Прозрачные глаза Ортанс всегда отражали все ее чувства, открыто и недвусмысленно. Гнев или дружелюбие, радость или печаль. А прозрачные глаза чужака были как те бездонные воды, в глубине которых не различишь ни четких форм, ни цвета. Надо сказать, что Бизонтен, по крайней мере в течение двух часов видел в глазах незнакомца в основном лишь отблеск факелов и огня в очаге. И страх также, и еще что-то в одно и то же время схожее с нечеловеческой болью и с бескрайней любовью. Когда в этом взгляде играло пламя горящих поленьев, невольно казалось, что он сродни вечерним огням, просачивающимся сквозь туман, стоящий над озером. Лицо у незнакомца было тонкое, худое, но не угловатое, а длинный орлиный нос не придавал ему сурового выражения. Когда он снял свою лохматую шапку, низко натянутую на лоб и уши, его белокурые волосы, прошитые ниточками седины, волной взметнулись над его черепом, словно поднятые изнутри порывом ветра.

На миг воцарилось молчание. Молчание, еще скованное воспоминаниями о пережитом волнении. В очаге дотлевали придавленные тяжестью огромного пня, еще не объятого пламенем, готовые рассыпаться огненные головешки. Они то и дело выстреливали, выбрасывая крохотные язычки пламени в широкий просвет меж почерневших кругляков. Изредка искорки уносило даже под стол, где они медленно умирали, превращаясь на земляном полу в серые хлопья золы.

Странная тишина обволокла эту комнату, хотя в ней находилось пятеро взрослых и четверо детей. Бизонтен сам не знал, как ему разобраться во всем происходящем, поскольку здесь была эта девочка без возраста с глазами испуганной птички.

И кем мог быть этот заговоривший вдруг человек?

— Я тоже из Конте… Завтра мы с вами побеседуем.

На дверь наваливалась снежная тишина. Она и сюда проникала. Обволакивала все, пригибала долу, потом насылала зябкий сон.

Наутро первым проснулся Бизонтен. Помешал кочергой угли и кинул в очаг вязанку хвороста, но хворост не сразу решил разгореться: сначала дымил, потом вяло трещал и вдруг вспыхнул разом. Кузнец и незнакомец тоже встали, за ними Ортанс. Когда Мари села на край лежака, все уставились на нее. А она никак не решалась спустить ногу на пол, и тогда лекарь осмотрел ее лодыжку и сказал:

— Опухоли нет, можете ходить, только не помногу. Через два дня все совсем пройдет.

Мари поднялась, улыбнулась и шагнула к очагу.

— Да у меня ничего и не болит, — сказала она. — Благодарю вас.

— Вы только подумайте, — проговорил лекарь, оглядывая всех присутствующих, — да кто же кого должен благодарить? Вы ведь нас спасли.

Он подошел к лежаку, где спала девочка, эта испуганная птичка, потом погладил собаку, которая так всю ночь и не пошевелилась. В ответ на ласку пес потихоньку взвизгнул, очевидно тоже благодарил, как Мари, и лизнул руку хозяину.

— И ты, ты тоже меня благодаришь, — сказал незнакомец. — Добрый мой Шакал. Ты чуть было не погиб, защищая нас. Давай-ка я вынесу тебя на минутку в конюшню. Тебе нужно прогуляться, а я ведь знаю, что ты ни за что ничего здесь не сделаешь. А лапой я потом займусь.

Бизонтен открыл дверь и с порога смотрел вслед человеку, несшему на руках собаку. Брезжил день, серый и печальный под низко нависшими тучами, чреватыми снегом. Плотничий подмастерье закрыл дверь, и все замолчали, прислушиваясь к тишине. Но когда за перегородкой, в конюшне, они услышали разговор чужака с Пьером, беседовавших вполголоса, Бизонтен спросил:

— А кто же он такой?

— Этот человек не такой, как другие, — отозвался кузнец.

— Верно, — подтвердила Ортанс. — Он так на вас смотрит, да и голос у него…

Подойдя к Мари, она спросила:

— Он тебя и впрямь вылечил?

Мари повертела ногой, потом встала и без костыля, без посторонней помощи обошла вокруг стола. Остальные не спускали с нее глаз.

— Ну и дела, — заметил кузнец.

— Я только помню, что у меня нога раньше болела, — объяснила Мари.

Всеобщее восхищение незнакомцем чуточку раздражало Бизонтена, и он ворчливо заявил:

— Просто он у костоправов всяких штучек набрался, вот и все! Есть, кроме него, и другие костоправы.

Незнакомец и Пьер вернулись в комнату. Лекарь положил пса перед очагом и стал разматывать повязку. И одновременно разговаривал с Шакалом все тем же своим удивительным голосом, и слова эти порхали вокруг вас так же, как порхали его белые руки вокруг раненого пса.

— Не думаю, что тебе придется лапу отрезать, — говорил он. — Но возможно, нога у тебя не будет сгибаться. — Он погладил собаку и слабо усмехнулся. — На трех лапах будешь прыгать, бедный мой дружочек. Но ведь я-то хожу на двух, и ничего. — Он выпрямился и озабоченно добавил: — Ваши обе лошади хорошо ухаживали за больной подружкой, но все равно рана еще не зажила. Вообще-то, дело идет не слишком ладно, и боюсь, что еще два-три дня ее запрягать будет нельзя.