Свет праведных. Том 1. Декабристы

– Нет, я уже давно обещала моей приятельнице госпоже де Шарлаз присутствовать у нее на воскресном ужине вместе с родителями…

У него перехватило дыхание. Софи у Дельфины! А он отказался быть там! Впрочем, так даже лучше. Но какое-то очарование было разрушено. Юноша замкнулся и старался не смотреть на спутницу.

– Думаю, вы их знаете, – сказала она.

– Кого?

– Барона и баронессу де Шарлаз. Отец рассказывал, что вы вместе были у них, пока мы с матерью не вернулись из Лиможа.

– Да…

– Раньше мы часто виделись с Дельфиной. Но после ее замужества наши судьбы оказались столь разными…

Фраза повисла неоконченной, Озарёв в душе молил лошадей довезти их быстрее до дома. Казалось, они послушались – показался особняк, перед дверьми которого экипаж с грохотом остановился.

* * *

Поужинав с родителями, Софи поднялась к себе: мечтала побыть в одиночестве, чтобы восстановить в мельчайших подробностях визит к Пуатевенам. Впрочем, единственным, на кого она обращала там внимание, был Николай Озарёв, его лицо, жесты, слова, его наивность и решительность, голубые глаза, низкий голос, каждое новое воспоминание лишь усиливало в ней внутреннее смятение, никогда в жизни не испытывала она ничего подобного – это было счастье, от него теснило в груди. «Я люблю его!» – призналась она себе с таким ужасом, словно узнала о неизлечимой болезни. Да и в самом деле, что худшее могло с ней приключиться: Озарёв – иностранец, офицер одной из союзных армий, вошедших в Париж, рано или поздно ему придется уехать. Самое мудрое – противиться изо всех сил этому влечению, чем ближе они станут друг другу, тем мучительнее будет расставание. Тут ее осенило, что рассуждает так, будто чувства Николая известны ей так же хорошо, как свои собственные. Он никогда не признавался, что влюблен, но при каждой встрече Софи читала это в его глазах. Сколько раз Озарёв, должно быть, мысленно сжимал ее в объятиях! Хлопнула дверь. Она вздрогнула, представив себе молодого, гордого мужчину во вражеском мундире. Вошла горничная.

– Нет, я переоденусь сама…

Шаги удалились. Молодая вдова осталась наедине со своим отражением в зеркале, взглянуть на которое опасалась: страшно было обнаружить, что она слишком хороша для одиночества. Но ни в коем случае не стоит думать о возможных отношениях с Николаем. Как хорошо, что она согласилась принять приглашение Дельфины и так достойно держалась, сообщая ему об этом. «Да, так будет лучше! Несомненно лучше!» Она машинально подошла к окну – сад уже погрузился в темноту. Вдруг Софи различила черный силуэт у каменной скамьи, там, в темноте, неподвижно стоял Озарев и ждал ее. Охваченная радостью, она чуть было не бросилась вниз, в сад, не побежала к нему, но вовремя остановила себя. Решительно захлопнула окно, звук этот болью отозвался в ее душе.

10

В одиннадцать гости начали расходиться. Дельфина очень хотела, чтобы Софи и ее родители немного задержались, но если господин де Ламбрефу с удовольствием провел бы здесь еще некоторое время, его жена и дочь спешили вернуться домой – долгий ужин и скучные разговоры утомили их. Софи казалась даже более измученной, чем госпожа де Ламбрефу.

– Дитя мое, вы принадлежите к грустному поколению, – сказал ей граф, когда они сели в экипаж. – Раньше у людей вашего возраста кровь была горячее, ночь без сна их не пугала!

– Друг мой, в своих воспоминаниях вы склонны все приукрашивать, – вздохнула графиня.

– В любом случае, – продолжал ее супруг, – Дельфина показалась мне привлекательной, как никогда. Должно быть, благодаря этому молодому полковнику, что сидел напротив нее за столом. В тот день, когда ее сердце окажется незанятым, она постареет сразу лет на десять! К счастью, барон любит ее так, что не пожелает ей подобной участи!..

– Не говорите вздор! – остановила его жена. Она не выносила, когда муж после сытного ужина переходил к столь вольным темам, которые выглядели пикантными натощак, но после еды приобретали грубоватый оттенок. Господин де Ламбрефу знал об этой слабости своей половины:

– Дорогая, я серьезен, как никогда! Снисходительность нашего доброго хозяина ему только на пользу…

Их беседа не слишком занимала дочь, по мере приближения к дому ее все неотвязнее одолевали мысли о Николае, встреч с которым она избегала уже два дня. И сегодня они уехали к Шарлазам еще до его возвращения из казармы. Увидит ли его – стоящим в конце галереи, у библиотеки, в саду или у окна? Сердце ее билось в такт колесам.

Проснулся, открыл двери господам слуга. Софи заметила, что в конце коридора, у комнаты Озарёва, горит свет. Раздались шаги. Она замерла – предчувствие не обмануло, в полумраке различила силуэт молодого человека.

– Да вы не спите! – воскликнул граф.

– Нет, – ответил Николай. – Вы хорошо провели вечер?

– Восхитительно! Есть, не будучи голодным, пить, когда не хочется, болтать ни о чем и ухаживать за женщинами, которых не любишь, – вот что в наше время признается удовольствиями самыми рафинированными! Но и вы, мой милый, на кого вы становитесь похожи? Мне кажется, что армия полностью завладела вами!..

Квартирант улыбнулся, но, когда взглянул на Софи, глаза его были грустны: он силился молча сказать ей что-то, она не понимала. Никогда раньше ей не приходилось видеть его таким растерянным. Не выдаст ли свою тайну в присутствии графа и графини?

– Я недавно узнал очень важную для меня новость, – сказал Николай.

– Что ж, не будем стоять здесь и пройдем в гостиную, – предложил господин де Ламбрефу.

Слуга зажег свечи, огромные тени устремились к потолку. Госпожа де Ламбрефу усадила дочь подле себя на канапе.

– Сегодня после полудня, – еле слышно продолжал Озарёв, – мой полк получил приказ выступать. Через четыре дня, на рассвете третьего июня, мы покидаем Париж…

У Софи закружилась голова, перехватило дыхание. Она мечтала только об одном – ничем не выдать себя.

– Что ж, это можно было предвидеть, – проворчал граф. – Я слышал, что сам император Александр готовится к отъезду…

– Да, завтра все полки последний раз пройдут здесь парадом перед Его Высочеством. А затем мы начнем двигаться короткими переходами к Шербуру, где нас будут ждать русские корабли. Оттуда – в Кронштадт…

Он не сводил глаз с Софи в надежде обнаружить, что она огорчена. Нет, женщина оставалась невозмутима, холодна, словно ее совершенно не интересовали его слова. Это безразличие задело Николая: «Да, я ошибся. Нет у нее ко мне никакого глубокого чувства. Мое присутствие забавляло ее, теперь, узнав, что я ухожу, отвернулась от меня, не обращает внимания…» Госпожа де Шамплит была прекрасна в платье цвета слоновой кости с бархатными лиловыми бантами. Неужели под этой красотой и грацией скрывается жестокая душа? Господин де Ламбрефу казался гораздо человечнее своей дочери:

– Быть может, я эгоист, но мне жаль, что вы нас покидаете! Но представляю, как вы будете рады после долгих месяцев разлуки встретить своих родных!

– Ваши отец и сестра ждут вас, должно быть, с таким нетерпением! – вступила графиня.

– Конечно, – ответил Озарёв, – мысль о них будет поддерживать меня при расставании с вашим домом…

Голос его дрожал.

– Вы сказали, что это случится третьего июня? – обратился к нему граф.

– Да.

– Так доставьте нам удовольствие, поужинав с нами второго июня.

Николай был слишком взволнован, чтобы произнести что-либо. Он согласно кивнул, потом собрался с мыслями, пожелал спокойной ночи графу и графине, бросил трагический взгляд на Софи и поспешно вышел. Некоторое время спустя оставила родителей и дочь. Она поднялась к себе в комнату. Госпожа де Ламбрефу тихонько сказала мужу:

– Вы заметили?

– Что?

– Софи…

– Да, могла бы быть любезнее с этим бедным мальчиком…

– Вы и вправду так думаете? Мне так вовсе не кажется! Или я ошибаюсь, или самое время вашему русскому удалиться отсюда!