Свет праведных. Том 2. Декабристки

На рассвете пятнадцатого ноября поднялся сильный ветер, он гнал низко над землей тяжелые черные тучи. Когда Сережа и Софи уже ехали в коляске в церковь, полил дождь. Однако, несмотря на плохую погоду, все крестьяне не только из Шаткова, но и из соседних деревень собрались в храме. Надсмотрщики попросту согнали их туда, словно скот. Стоя в тесноте, мужчины – по одну сторону, женщины – по другую, они сбились в плотную толпу, которая тем не менее, перешептываясь, расступилась, чтобы господа могли встать поближе к иконостасу. Отец Илларион был в черном облачении, выражение лица трагическое. Маленький рыжий дьякон держал кадильницу, из которой шел голубоватый дым, веяло душным благоуханием, из высоко пробитых окон падал иссиня-бледный грозовой свет. Едва началась заупокойная служба, издалека донеслись первые раскаты грома. А когда священник затянул покаянную молитву «Господи, Владыко живота моего», по толпе прихожан прошла волна и они упали на колени, раздавленные сознанием своей греховности.

«Ей Господи-Царю, дарует мне зрети прегрешения моя…» – глухим, покаянным голосом продолжал священник.

И тут небо с грохотом раскололось. В свете молнии мгновенной вспышкой полыхнуло золото на окладах икон. Отец Илларион поднял испуганный взгляд к куполу. От второго раската грома, еще более близкого и еще более яростного, задрожали стекла. Софи украдкой посмотрела на Сережу. Стоя на коленях, склонив голову, он невозмутимо продолжал молиться. Тогда она оглянулась назад и увидела, что народ уже не молится. На всех лицах был написан священный ужас. Мужики, их жены и дети словно приросли к полу и, казалось, ждали конца света. Вся вторая половина службы шла под грохот, подобный обвалу. Когда священник заговорил о покойном и произнес имя «убиенного раба Божия Владимира», в ответ раздался стон, вырвавшийся одновременно у всех. Сережа перекрестился. Сбившиеся плотнее друг к другу люди следом за хозяином тоже осенили себя крестным знамением, затем распростерлись на полу, ударяясь об него лбами. Наконец, гром стал удаляться, стихать, и небо спрятало в ножны свой огненный меч.

Выйдя из церкви, Софи увидела деревню, словно отлакированную ливнем. Дождь уже не шел. Воздух был чист и безмолвен. В лужах отражались мирные облака. Уже собираясь сесть в коляску рядом с Сережей, Софи в последнюю минуту спохватилась и сказала ему:

– Пожалуй, я с вами не поеду. Мне надо навестить здесь семьи нескольких мужиков. Не могли бы вы прислать за мной коляску часа через два?

Застигнутый врасплох столь внезапным решением, молодой человек только и смог пробормотать:

– Разумеется, тетушка.

Но глаза его недобро сверкнули. Он подскочил на сиденье так, что скрипнули рессоры, хватил кучера кулаком по спине и заорал:

– Ну, пошел же! Пошел! Болван несчастный!

Коляска так рванула с места, что Софи пришлось поспешно отступить, иначе ее обдало бы жидкой грязью с ног до головы. Мужики, стоявшие вокруг нее, уже начали расходиться, словно испугавшись, как бы она с ними не заговорила. Казалось, ужас, охвативший прихожан в церкви, все еще их не отпускал. Даже священник удалился, не сказав ей ни слова, даже староста молча ушел. Не прошло и нескольких минут, как Софи оказалась стоящей в полном одиночестве посреди деревни. Донельзя удивленная, она попыталась поговорить с крестьянами у них дома, однако в какую бы избу она ни заходила, везде натыкалась на недоверчивые и подозрительные взгляды. Конечно, Софи знала, до какой степени суеверны эти люди, но никак не могла предположить, что самая обычная гроза произведет на них такое сильное впечатление. Нет, здесь явно есть что-то еще, о чем они не хотят с ней говорить! Оставалась последняя надежда что-нибудь узнать – и Софи отправилась к Антипу.

– Ах, это вы, барыня, голубушка! – воскликнул тот, радостно всплеснув руками при виде хозяйки. – А что это вы вдруг пришли?

– Пришла в надежде, что ты, Антип, сможешь мне хоть что-то объяснить. Что тут, собственно, происходит? У всей деревни такой перепуганный вид!

– И есть отчего, барыня! Вы же слышали гром, когда мы были в церкви! Знаете, отчего такая гроза случилась? Оттого, что этот человек превзошел всякую меру! Он совершил святотатство!

Антип то и дело крестился и затравленно озирался кругом.

– Что за человек? Какое святотатство? – не поняла Софи.

– Сергей Владимирович, барыня. Молодой барин не имел права заказывать эту панихиду!

– Почему «не имел права»? Разве не положено так делать? Разве нет такого обычая?..

– Для того чтобы соблюдать обычай, надо иметь чистую совесть! Отслужили панихиду на девятый день после кончины Владимира Карповича, и все прошло хорошо. На сороковой день опять служили панихиду, и тоже все прошло хорошо. А сегодня Господь наконец ответил. Когда недостойный сын осмелился молиться об упокоении души отца, небо вознегодовало, и все православные это поняли. Но что меня удивляет, так это то, что он не упал пораженным громом прямо посреди церкви!

– За что ты так ненавидишь Сережу? – тихо спросила Софи.

– За то, что из-за него на каторгу сослали невинных людей!

– А разве не эти три мужика убили Владимира Карповича?

– Нет, барыня! Он лежал мертвый, задушенный, в купальне, когда мужики утром пришли туда работать! Ну, они и поспешили рассказать об этом молодому барину! А молодой барин им ответил: «Вы и есть душегубцы!»

Ошеломленная услышанным, Софи несколько секунд молчала, собираясь с мыслями. Как ни мало доверия внушал ей племянник, поверить словам Антипа ей все же было страшно трудно.

– Если они не убивали, им достаточно было не признавать себя виновными! – наконец произнесла она.

– Да они и не признавали!

– Почему же их арестовали? Что было потом?

– Потом они сдались.

– Да почему же сдались-то?

– Барыня, голубушка, да разве ж можно иначе? Потому как они всего-навсего простые мужики! А простому мужику завсегда с господами соглашаться положено.

– Господь с тобой, Антип! Нельзя заставить людей признаться в совершении преступления, в котором они неповинны!

– Нельзя, говорите? А почему, если нельзя, им грозили дать четыреста ударов кнутом, коли не признаются?

– А кто им грозил?

– Поди знай!.. Никто вам этого и не скажет. Можно только догадываться…

– Так кто же, по-твоему, настоящий убийца?

– Откуда мне знать, барыня, голубушка? Я знаю об этом не больше вашего!..

– Одним словом, твои подозрения ни на чем не основаны.

Антип рассыпался фальшивым угодливым смехом.

– Ни на чем, барыня, голубушка! Ровным счетом ни на чем!..

– Тем не менее ты сам только что говорил…

Старик глубоко поклонился Софи, раскинув руки и выставив вперед ногу с упертой в пол пяткой и приподнятым носком:

– Только что я был не в своем уме! А теперь стал в своем, барыня, голубушка! Если вы считаете, что Владимира Карповича убили эти трое мужиков, значит, на самом деле они и есть убивцы, и правильно, что их отправили на каторгу! Всем только лучше от этого!

– А может быть, они защищались? – пошла на уступки Софи.

– От кого защищались?

– Ну, к примеру, если их господин первым ударил их…

– Должно, так оно и было! Он их первым, значит, ударил, а они в ответ – раз, и свернули ему шею! Смотреть после этого на него, наверное, радости было мало! Весь прямо-таки посинел! И язык вывалился!..

Теперь Антип, потирая руки, так и сыпал словами. Выражение его лица стало одновременно кровожадным и опасливым.

– Если бы только и с сыном могло случиться то же самое, что и с отцом! – помолчав, прибавил он.

– Да ты что говоришь-то, Антип! Ну-ка, замолчи! – прикрикнула на старика Софи.