Свет проклятых звёзд

— Прости, госпожа, — поклонилась лесная эльфийка, однако голос прозвучал уверенно, не покорно — Ауриэль сейчас была рядом с родным домом, в лесу, где чувствовала поддержку самой земли. Что ей сейчас какая-то принцесса?

— Я подумаю, — супруга Артаресто хмыкнула.

— И больше всего обожают драконы себя!

А слабых и меньших всегда и во всём презирают.

Не помнит дракон, что он просто большая змея!

Не видит дракон, что он ходит по самому краю.

Финдуилас посмотрела в окно кареты. Где-то там впереди сейчас кипела жизнь: в лес ушли и родители, и менестрели, там ждал Гвиндор, его родня и их удивительные друзья, а принцессе приказали сидеть и ждать. Чего? Да какая разница?

Совершенно бессмысленно прошли уже и лето, и весна, и многие годы, так что изменит потраченный впустую день или вечер? Ветер то и дело приносил опостылевшую песню про дракона, и принцесса погрузилась в воспоминания о любимой балладе:

«Пусть опять дожди и холодный ветер,

Он уходит прочь от тепла и света.

Не спеши! Постой! Погоди немного!

Но зовёт его дальняя дорога.

А куда идёт, он и сам не знает —

Видно уж судьба выпала такая.

Может, всё же есть мир мечтаний зыбких,

Может, кто-то ждёт и его улыбки?

Но пока горит огонёк надежды,

Нет конца пути для него, как прежде.

Значит — снова дождь и знакомый ветер,

И опять один он на целом свете.

Что же ты ищешь, мальчик-бродяга,

В этой забытой Валар стране?

Что же тебя снова манит куда-то,

Что ты так ясно видел во сне?»

Холод наступающей осени ощущался здесь не так, как на острове, лес звучал совсем иначе, мечты казались прекраснее, а сердце устремлялось в неизведанные дали.

Неожиданно торжественное пение рогов разрушило волшебство, превратив его в пыль, и Финдуилас вновь увидела в окно кареты слуг лорда Гвиндора и матери, а позади них шла улыбающаяся Энтица, протягивая могучие руки для объятий. В сторону кареты полетели лепестки диких роз, ромашки, фиалки, лилии, образуя тропу, по которой принцессе предстояло идти. Птицы запели громче, с плеча великанши спрыгнула белка и кивнула эльфийке, мол, пора, ступай на свой путь.

Финдуилас умела ходить в самой неподходящей одежде и обуви по лесу, поэтому легко переступала корни, кочки и шишки, но сердце замирало от непонятного страха: дорога началась в роскошной карете, стоимость которой превосходила несколько домов обычных семей, продолжилась на брошенных под ноги лепестках, но вела в тёмный лес, где уже нет власти ни у мамы, ни у папы, куда не проехать ни одной повозке, где свои законы выживания. Внимание привлекла толстая сосна, оказавшаяся опасно близко — можно случайно испортить о кору платье, а из гладкого ствола воткнутым копьём торчала идеально ровная чёрная ветка.

— Слава принцессе Финдуилас! — закричали из темноты чащи, и эльфийка вздрогнула.

Энтица вдруг осторожно подняла деву и перенесла через ручей и грязный овражек, поставив на землю только на брусничной полянке, где уже ожидал лорд Гвиндор и толпа Эльдар: одни — в праздничной одежде с гербами Тол-Сириона и Нарготронда, другие — незаметные на фоне погружающегося во мрак леса. Финдуилас неуверенно подошла к возлюбленному, которого хотелось одновременно обнять, расцеловать и побить, крича и рыдая, и в этот момент из травы и мха к пока беззвёздному небу полетели сотни светлячков.

— Это наша помолвка, — произнёс Гвиндор, беря эльфийку за руки. — Фаэливрин. Теперь мы — жених и невеста. Я слишком долго этого ждал!

«А когда свадьба?» — так и не решилась спросить принцесса, чувствуя, как лорд тянет её к себе для нежного поцелуя, но сейчас это казалось полётом в пропасть. По телу побежала мелкая дрожь.

— Тебе страшно? — близкие горячие губы прошептали с насмешливым сочувствием. — Почему? Всё плохое позади, теперь мы вместе. Только мы и наша любовь.

Светлячки полетели вверх, кружась по спирали вокруг Гвиндора и Финдуилас, и как только жених и невеста слились в поцелуе, раздались аплодисменты.

— Поздравляю, доченька! — радовался папа.

— Ты будешь самой красивой на свадьбе! — обещала мама.

— Это ваш день, — урчали Энтицы.

— Пусть любовь станет опорой вашей жизни, как земная твердь для корней, — певуче произнесла Ауриэль.

Принцесса слышала, как брат с супругой и сыном присоединяются к поздравлениям, как поют птицы, шелестит ветер, журчит вода. Вся Арда стала свидетельницей помолвки, и в это волшебное мгновение нужно чувствовать счастье. Но почему-то деве страшно и непонятно.

— Я уеду искать людей и отправлять их в наши земли, — сообщил Гвиндор, прервав сухой, однако тёплый и ласковый поцелуй неопытного любовника. — А когда вернусь, начнём готовиться к свадьбе.

— То есть… мы расстанемся сейчас? — Финдуилас ахнула, проводила взглядом последнего вспорхнувшего светлячка. — Но зачем тогда всё это было?

— Чтобы ты знала — мы не просто знакомые. И скоро станем семьёй.

Принцесса ощутила себя обманутой. Сдерживать слёзы больше не получилось, однако никто не понял истинную причину плача, и радостные поздравления зазвучали громче прежнего.

— И узнает дракон,

Что беспомощен он,

И себя ощутит человеком.

Примечание к части Песни:

"Драконобой" из мюзикла "Песнь о Довакине"

"Мальчик-бродяга" А. Губин

Белое лиственное или тёмное хвойное дерево

Мягкая тёплая постель не выпускала из объятий полусна, рядом мирно спала любимая женщина, её белые волосы блестели шёлком на расшитой крупными цветами и ягодами наволочке. Гладкая бархатистая кожа на щеках юной Барадис притягивала взгляд, хотелось коснуться рукой, поцеловать. Ресницы, похожие на тающий снег, не подрагивали, розовые губы не двигались. Застывшая красота ожившей ледяной скульптуры сводила с ума, и Брегор не мог себя заставить посмотреть, что за срочное послание ждёт под дверью. Раз не слышно звуков бунта с улицы, значит, любая весть может подождать. Если случилось что-то плохое, это всё равно непоправимо, поэтому, неважно, когда о несчастье узнают. Если на ситуацию всё ещё можно повлиять, несмотря на прошедшее с момента отправки письма время, соответственно, дело может подождать ещё немного, когда проснётся Барадис. Ни одна весть не стоит её потревоженного сна.

Даже если дело действительно касается глупого избалованного мальчишки.

***

Долгая тёплая осень обманула самые доверчивые растения, и среди мха появились мелкие пёстрые цветы. Рискованно и абсолютно неоправданно. В любой момент ударит мороз, и всё. От хрупкой красоты ничего не останется.

Морион Таурхиль посмотрел с плетёного балкона вниз, потом перевёл взгляд на далёкие пики елей. Хвойные деревья — сила. Там, где они, нет места для капризных лиственных, которые прекрасны только в песнях о любви и смерти. Когда-то давно пожар уничтожил много оссириандских богатств, а что не сгорело — засохло, не выдержав жара нового дневного светоча. На месте чёрной хвои быстро появились лиственные белоствольные падальщики, наивно решившие, что хозяева земли мертвы и больше не вернутся. Но это была ошибка — вечный лес восстал из пепла и уничтожил всех, кто посягнул на их территорию.

Только нет ответа на вопрос: кто был хозяином земли раньше, в самом начале времён — белое лиственное или тёмное хвойное дерево?

Невольные аналогии сами собой рождались в голове, а кроме того хотелось понять, как быть дальше. С одной стороны сын нолдорана Карантира, «жадного жулика», даже являясь воплощением добра и справедливости, не получит доверия от населения Семи Рек. Но значит ли это, что можно стать злом? Где грань, которую нельзя перейти?

Весть из Таргелиона оказалась тревожной, однако Морион понимал — лично для него ничего не изменится, ведь к наследнику нолдорского короля и так относятся в лучшем случае с подозрением, а в худшем — с ничем не подкреплённой неприязнью. Да, придётся многое объяснить Арастуру, который почти заменил принцу отца, но ведь всегда можно соврать и сказать, что неопытный в делах юный эльф стал жертвой обмана злобных жадных смертных. Потом надо будет пообещать больше так не делать, но кто сказал, что слово, данное изначально неискренне, необходимо честно держать? С другой стороны, никто может и не узнать ни о чём, если не проболтаются неудачливые сообщники.