Свет проклятых звёзд

— Что ты видел? — спросил Феанаро, отпуская ладонь сына.

— Я… Был один. Совершенно. Только я и рушащийся мир. Гибнущий во тьме. Я подумал… — Макалаурэ вздохнул и очень медленно приподнялся на подушках, чтобы присесть. — Мне казалось, я мёртв. И вдруг пришёл ты.

— Это был дурной сон, — печально улыбнулся Куруфинвэ, вставая. — Не расслабляйся. Я обсудил битву в Альквалондэ уже со всеми, кроме тебя. Это неправильно, Канафинвэ. Даю тебе ещё три дня. Не вздумай «забывать» о времени и не позволяй этого знахаркам. Кто из них следит за отчётом дней?

— Пап, не начинай.

— Три дня.

Феанаро вышел за дверь, в каюте тут же появились Эль и Дис.

— Милые, — улыбнулся эльфийкам Макалаурэ, — следите за часами. Через три дня у меня военный совет. Не смотрите на меня так. Приказы короля не обсуждаются.

Лицо разлуки

«Альквалондэ…» — на грани слуха

Лишь прошепчут неслышно губы.

Оглянусь и увижу — глухо

К состраданью лицо разлуки.

Помогу, но не буду признан,

Подскажу, но не буду принят,

Даже если спасу им жизни.

«О, Golodh! Мы желаем сгинуть!»

«Альквалондэ…» — на грани слуха

Лишь прошепчут сухие губы.

К состраданию сердце глухо.

Да, я помню тот лик разлуки.

Песня Иримэль разлилась полноводным ручьём, заполняя собой бессонницу. Теперь эльфийка была абсолютно уверена, что поступала правильно.

Когда во время нежного поцелуя благодарности за страсть, лицо Тэлуфинвэ вдруг начало чернеть и распадаться прахом, кожа задымилась, обращая его тело в сгусток мечущихся искр, а потом любовники вместе провалились в бездну, Иримэль почувствовала облегчение. Но видение пропало, и эльфийка подумала, что это не пророческий сон, а её тайное желание, которое она шептала на маяке, прячась за чьим-то щитом.

Оно сбудется?

***

Поражающий размером и красотой корабль скользил по морю, впереди была бескрайняя даль, но Иримэль смотрела назад, на удаляющийся родной город и маяк. Там, на песке, мокром от волн и крови, навсегда остался её брат. Родители, наверно, убиты горем. Или Нолдор… Скорее всего, если мама и папа пережили падение Альквалондэ, они думают, что все их дети мертвы. Бедные… Они плачут…

На корабле находилось много собратьев Иримэль, каждый занимался своей работой: следил за курсом, лениво поворачивал штурвал, проверял паруса, поправлял алые флаги. А Иримэль развлекала одного из тех, кто…

— Моя морская звёздочка, — послышался позади звонкий голос Тэлуфинвэ, изящные руки эльфа легли на талию девушки, чуть сдавили, поползли ниже, очерчивая округлости. — Я решил, если нам всем отмерен краткий срок счастья перед бесконечностью боли, нужно провести это время, исполняя свои мечты. Хватит тебе быть морской звездой. Становись звездой небесной. Восьмиконечной.

— Что? — Иримэль почувствовала, как слёзы наполняют глаза. — Что ты…

Расплетающаяся коса была пророчеством.

— Стань частью великого рода Феанаро Куруфинвэ. Я уже всё подготовил. Хватайся за меня крепче. Видишь, мой корабль сближается с кораблем Морифинвэ. Сейчас мы перепрыгнем на него.

— Зачем?

— Увидишь. Не бойся. Я же с тобой.

«Истинно, — подумала с ужасом и горечью эльфийка, — это причина не бояться! Хуже не будет точно».

Суда сошлись палуба к палубе, и вдруг из трюма корабля Морифинвэ двое Нолдор вынесли за запястья и за лодыжки принца Вольвиона, раскачали и швырнули под ноги Тэлуфинвэ и Иримэль. Сын короля Ольвэ застонал и съёжился. Альквалондский принц сильно исхудал и осунулся, на изможденном лице оставило печать страдание.

— Зачем вы его сюда бросили? — возмутился Тэлуфинвэ.

— Потому что свадьбу надо играть на корабле жениха, — подбоченился Нолдо, державший принца за руки. — Поднимите его, пусть заменяет отца Иримэль во время церемонии в стоячем положении. А то несолидно.

— Согласен, — рассмеялся Тэлуфинвэ.

Иримэль не смеялась. Она плакала. Наверное, от радости.

Примечание к части Автор стихотворения Рейвел Джейс https://ficbook.net/authors/756384

Хоть что-то хорошее

Надо как-то жить дальше. Найти в себе силы. И жить.

Кошмары безвременья позади. Впереди — муки посмертия. И это… Невозможно представить, не прочувствовав. И было бы намного лучше никогда этого не узнать и не понять.

Безвременье, в которое проваливался, умирая от любви, Туркафинвэ, было тяжёлым кошмаром, не отпускающим даже после пробуждения. Гибнущая душа причиняла боль телу, и смерть начинала казаться счастьем.

«Пусть уже всё закончится!» — возникала мысль после очередного пробуждения.

Но теперь… Знание, что после смерти будет вечное терзание в бездне, убивала последнюю надежду на счастье хоть где-то.

Туркафинвэ пинком отбросил в сторону стул и, чувствуя стекающие по лицу слёзы, выругался. Больше всего на свете он хотел бы сейчас снова пойти на охоту с Вала Оромэ в залитый светом Древ лес, а после просто спокойно посидеть у костра, положив голову на плечо своему любимому Айну. Почему нельзя вернуться в прошлое? Почему?!

Обняв лежавшего у кровати Хуана, Туркафинвэ уткнулся мокрым от слёз лицом в шерсть пса.

Лучше остаться здесь, в полумраке каюты, чем выходить и видеть счастливого младшего брата, у которого сбылась мечта, пусть и омраченная пророчеством. Мечта его, Туркафинвэ. Он так хотел, чтобы его любили! Любила… Ириссэ! Хотел, желал, жаждал!

Но всё самое лучшее оказалось погребено под руинами Дома Финвэ, когда вражда окончательно разрушила семью, уничтожив даже фундамент родовой твердыни. Только была ли крепость надёжной? Вряд ли.

«Я больше никогда не увижу Ириссэ, — думал Феаноринг с болью, но в глубине души был рад этому. — Зачем теперь встречаться? Какой смысл? Простить такое предательство всё равно невозможно!»

Теперь впереди — только вечное одиночество в окружении вроде бы своих и боль каждый раз, когда кто-то находит счастье. А после… Лучше не вспоминать. Нет. Этого не будет. Не надо верить в истинность пророчества! Валар всегда врали, и не изменили себе снова. Лживые угрозы — это всё, на что они сейчас способны.

Хуан пошевелился, заурчал, когда его хозяин почесал за ухом.

«Любит ли меня мой пёс? — подумал Туркафинвэ, вытирая слёзы. — Или верность мне навязана собаке волей Вала Оромэ?»

От этой мысли стало совсем горько.

Гладя Хуана по холке, Феаноринг вдруг обратил внимание, что правая ладонь уже не болит, и нет ощущения стянутости кожи. Ожоги зажили. Левая кисть пострадала от огня сильнее, с неё бинты пока снимать было рано, но сознание, затуманенное отчаянием, судорожно хваталось за любую хорошую новость, даже столь незначительную, как новая кожа на ладони.