Свет проклятых звёзд

Возможно, Аклариквет снова начал бы увиливать от ответа, придумывая красивые фразы, если бы Зеленоглазка не обняла его. Тепло тела, пропитанного чужой, пугающей магией, музыка, рождающаяся в сердце и таинственное сияние взгляда лишили способности мыслить.

— Жена злейшего врага моего короля, — всё-таки придумал уклончивый ответ менестрель, и эльфийка рассмеялась.

— Не знала, что Моргот женат, — хихикнула Зеленоглазка, хитро подмигнув. — Пожалуй, у меня и правда нет шансов с такой соперницей.

Аклариквет смотрел, как меняется взгляд эльфийки, понимал, что обижает деву разговорами о другой, но ведь травница сама просила рассказать!

— Ты сказал, что она — песня, — голос Зеленоглазки вдруг стал ласковым, — спой мне её. Хочу узнать, что такое любовь менестреля.

«Нет! — мысленно запротестовал певец. — Никогда! Песни о Нерданель никогда не прозвучат для другой женщины!»

Но вдохновение твердило противоположное, подсказывая строки новой баллады, которая, конечно, об Алой Леди, но написана для загадочной девы из Средиземья. С неохотой освободившись из объятий, дарящих неповторимое ощущение магии, пробирающейся крошечными змейками под кожу, музыкант взял серебряную арфу и, с чувством вины из-за невыполненной работы вспомнив, что должен писать песни для нолдорана, запел о любви:

— В сердце жизни свет,

Я познать его готов,

Прочь уплыв от прежних берегов!

Мне не быть с тобой…

Боль разлуки, горечь слов,

Расставанье — плата за любовь!

Помни обо мне,

Верь, и я вернусь

К берегам бескрайним.

Постучу дождём,

Ветром прикоснусь

Тихим утром ранним.

Там, где слёз в тишине

Серебристый свет,

Вспомни обо мне,

Пусть я лишь поэт,

Проклятый изгнанник!

В сердце посмотри:

Плод запретный — жар любви…

Крылья — дар заоблачных высот!

Первый луч зари —

Новый день меняет мир,

Разрушая тайны волшебство!

И настанет день

В мире суеты,

Но не разбудишь ты

И не согреешь взглядом!

Всё отдам за миг,

За короткий миг —

Боль свою забыть

И быть с тобою рядом,

Просто рядом быть!

Кто я?

Гость в чужом краю!

Шаг мой

Жизнь перечеркнул.

Сон мой —

Память прошлых дней!

Помни обо мне,

Верь, и я вернусь

К берегам бескрайним.

Постучу дождём,

Ветром прикоснусь

Тихим утром ранним.

Вспомни обо мне,

Пусть я лишь поэт,

Проклятый изгнанник!

Ладонь Зеленоглазки легла на замершую на струнах руку менестреля, по коже растеклось волнами ласковое участливое тепло. Эльфийка больше не пыталась соблазнять певца, и он был за это бесконечно благодарен.

Примечание к части Песня группы Гранд-Куражъ "Помни обо мне"

Хитлум. Туманная Земля

Чуткий сон звучал серебряными колокольчиками на детской игрушке, которую подвешивают к колыбели, бубенчиками для украшения волос и животворящей росой священных валинорских Древ. Нолофинвэ видел супругу, гладящую по головке младшего сына, целующую крошечные пальчики, обхватившие её мизинец. Маленький Турукано хотел играть, даже несмотря на усталость, капризничал и тянулся ручкой к висящему над головой расправившему крылья золотому с белым орлу.

«У Турьо не было такой игрушки», — подумал Нолофинвэ, почему-то усомнившись в достоверности сна, который всё больше уходил от реальных воспоминаний в фантазии — обстановка дворца уже ничем не напоминала тирионскую, утратив неповторимую изящность и изысканность, приобретя вычурность и нагромождённость грубых узоров.

Анайрэ обернулась на супруга. Что на ней за платье?

«Ты не спишь? — спросила она. — И наш сын тоже. Это неправильно, невозможно: кто-то из вас должен заснуть. Ты споёшь Турукано колыбельную? Или он тебе?»

«Но я ведь и так сплю! — с изумлением произнёс нолдоран, и вдруг зазвучала музыка. — Это не здесь, не во сне, — сообщил Нолофинвэ супруге. — Это исполняют на улице, в моём будущем городе в Земле Тумана. Если бы ты была смелее, разделила бы славу со мной. Только представь: я теперь хозяин земель Феанаро в Эндорэ! Они теперь мои, как и корона!»

Однако Анайрэ отрицательно покачала головой, и её губы зашевелились в такт доносящейся песне.

По лазоревой степи

Ходит ветер молодой,

С белой гривой до копыт,

С позолоченной уздой.

Монистовый звон

Эльфийских стремян —

Сияньем рождён

И сумраком прян.

Из кувшина через край

Льётся в небо молоко.

Спи, мой милый, засыпай,

Завтра ехать далеко.

Рассвета искал —

Ушёл невредим,

Меня целовал

Не ты ли один?

Как у двери нолдорана выросла трава.

Я ли не твоя стрела, я ль тебе не тетива?

Ты — сердце огня, 

Ты — песня знамен,

Покинешь меня, 

Ветрами пленён.

Рыданием струн —

В дорожный туман,

Небесный табун,

Тяжелый колчан.

Чужая стрела,

Исиль — пополам,

Полынь да зола —

Тебе, нолдоран.

Тревожить ковыль — тебе в других берегах,

И золотом стыть — тебе в далёких горах.

А мне — вышивать 

Оливковый лён,

Слезами ронять

Монистовый звон.

Обручью костра

Навеки верна —

Тебе не сестра,

Тебе не жена.

Маленький Турукано посмотрел на отца глазами взрослого эльфа — с холодной, долго подавляемой ненавистью, и Нолофинвэ проснулся.

«Что-то не так! — крутилось в голове. — Я должен собрать совет, пусть принесут все собранные сведения! Я обязан понять, о чём меня предупреждал сон!»

Хотелось надеяться, что видение было лишь отражением тоски по дому, жене и сыну, однако нолдоран уже решил для себя, что всегда, что бы ни происходило, рассчитывать приходится на наихудшее развитие событий.