Свет проклятых звёзд

Навсегда мы оба останемся здесь!

Актёр в белых сверкающих одеждах и венце с перьями преградил путь вышедшему на сцену эльфу в чёрном.

Собравшиеся на дворцовой площади Нолдор узнали снова игравшего Моргота Аклариквета, многие обрадовались или рассмеялись, а Синдар, прибывшие из Эглареста, Бритомбара и Оссирианда, просто завороженно наблюдали за неожиданным поворотом сюжета прекрасно-благостной до этого момента Валаквэнты.

— Навсегда мы оба останемся здесь!

За спиной Манвэ появился смеющийся полуголый растрёпанный эльф, с хохотом поигрывающий массивной золотой цепью. Рядом встал артист в жёлтом парике и мечом в ножнах из перьев.

— Тебе ли, ничтожный, мне угрожать? — захохотал Аклариквет, поднимая молот, размером с него самого.

— Стукни его, Риньо! — крикнули из толпы. — Чтоб перья и пух полетели!

— Уходи с моей дороги, глупец! — менестрель нолдорана замахнулся, но цепь обмоталась вокруг рукояти.

— Было время, — запел артист с мечом, — рукой стояли к руке. Ныне время лицом к лицу нам стоять!

Молот упал под ноги хохочущего эльфа, Моргот отпрянул:

— Поверить не могу! Ты ли мой послушный брат?

Где преданный твой вид? Где твой покорный взгляд?

Тот брат, что верил мне, во мрак со мною шёл…

— Тот брат сгорел в огне, который ты разжёг! — выкрикнул Манвэ, изображая плач.

Между спорящими возник эльф с завязанными глазами в серых ниспадающих одеждах. Эльф в золотом парике обнажил меч, из ножен полетели перья. Остриё направилось в горло Моргота, Тулкас намотал цепь на кулак, посматривая в сторону появившегося Намо.

— Делай выбор, делай выбор! — запел хор Валар.

— Делай выбор, брат! — с мольбой произнёс Манвэ. — Делай, пока Песнь Сотворения жива!

— Посмотри мне в глаза, — со страхом и сомнением произнёс Моргот, обращаясь к «слепому» Мандосу. — Покажи, что ты видел!

***

Гостей собиралось всё больше, дворец нолдорана заполняли лорды и их приближённые, прибывшие по приглашению Нолофинвэ, на площади веселились остальные: члены семей и слуги высокородных эльфов, а также мастера, приехавшие со своими изделиями, менестрели, ждущие возможности выступить на главной сцене, и просто любопытные. И в парадном зале, и на улице разместилось достаточно столов с угощением, однако представление занимало публику больше, нежели вино и закуска.

Наблюдая, как меняются декорации, как на сцене появляются деревья с фиолетовой и багровой листвой, Туивьель, сопровождающая сестру лорда Каленовэ, часто заморгала, печально улыбаясь. Линдиэль была совсем юной, когда взошедшее на небо солнце сожгло привыкшие к звёздному свету растения, поэтому не так остро переживала пробудившую воспоминания о прошлом сцену. Сам сын Новэ Корабела отправился гулять вдоль реки за городом, подальше от шумного празднества, чтобы обсудить с отцом отказ нолдорана Карантира приехать к своему владыке. Это была далеко не единственная странность, волновавшая Каленовэ, однако лорд не хотел делиться переживаниями с младшей сестрой, а женой и дочерьми — тем более.

— Закончится концерт, — вздохнула Туивьель, — отправляюсь на Площадь Мастеров. Может быть, мои изделия заинтересуют гостей нолдорана.

— Твой плащ заинтересует явно больше, — усмехнулась Линдиэль, замечая любопытные взгляды, направленные на шкуру морготовой твари, висящую на плече эльфийки. — Закончится представление, ты сделаешь мне причёску, и будешь свободна для любых занятий.

Туивьель весело подмигнула. Смотря на сцену, где Нолдор пытались изображать Авари, мастерица любовалась игрой, наслаждалась музыкой и почти не думала о том, что валинорские эльфы даже представить не могут, как на самом деле жили отрекшиеся от света.

В центре помоста, между бордовым и чёрным деревьями, стояла сребровласая эльфийка в порванном грязно-белом платье с пятнами крови, а сзади неё мелькали жуткие тени.

— Пробил Час Презрения,

Исполнилось пророчество,

Скомканы сомнения,

Страх и одиночество.

Жить невыносимо,

Умирать не страшно,

Выживает сильный,

Слабый — в списках павших.

В войне, где бьётся свет и тени,

Не сможет правда победить.

В пьянящем пламени презренья

Лишь тлеет искорка большой любви.

— Иди со мной! — позвал деву лучник в белоснежных одеждах.

— Оставайся! — захохотал Моргот. — Со мной ты не будешь тосковать. Уходить опасно!

— А оставаться глупо! — выкрикнул артист, изображавший Оромэ.

— Прошлое неясно, — закрыла лицо руками эльфийка, — будущее скупо. Здесь, в Эндорэ.

Снова появившийся на сцене Манвэ указал на Моргота, перевёл взгляд на мечущиеся тени:

— Безразличье пыли

В суматохе смерча,

Обреченность жизни,

Неизбежность смерти.

Всё, что было свято,

Потеряло ценность!

Волки среди братьев,

Пробил Час Презрения!

На сцену вышел кудрявый черноволосый эльф в алом с восьмиконечной звездой. Рядом встали семеро воинов, не узнать образы которых было невозможно. Подняв мечи, Нолдор запели:

— На излёте стрелы уходящей Эпохи

Из последних песчинок в песочных часах

Зарождается буря в традициях строгих,

Поднимая со дна боль, презрение и страх!

— Мы дадим бой! — закричал изображающий Феанаро актёр. — Мы победим врага и освободим Средиземье от тьмы! В Сумрачном Крае будут править звёзды!

***

— Я никогда в жизни так не наряжался, — всё сильнее краснел Даэрон, рассматривая себя в огромном зеркале, где свободно могли любоваться собой две дюжины модниц.

На менестреле сияли алмазы и бериллы, расшитая серебром мантия должна была затмить слепящим блеском скромные, как надеялся Тингол, одеяния нолдорана.

— На меня посмотри, — процедил сквозь зубы Маблунг. — Что за рыбья чешуя на мне, вместо нормальных праздничных лат? Почему я должен сверкать весь с ног до головы, да ещё и опалами? И почему мой плащ выглядит, словно шлейф принцессы? Однако, менестрель, приказы короля не обсуждаются. Если вырядить нас так — в интересах королевства, значит, надо с гордостью блистать. И не строить кислые рожи.

Даэрон пошёл через зал, стараясь не замечать взглядов на себе. Может быть этим эльфам, в основном в строгих, но при этом роскошных одеждах синего, белого и серебристого оттенков и нравился наряд дориатского менестреля, но проверять это у певца не было душевных сил — Даэрон знал, что не выдержит насмешек.

Выйдя на широкий балкон с перилами-скульптурами, изображающими изящные деревца с напоминающими звёзды листьями, менестрель посмотрел на площадь.

— Иронично, — с грустью улыбнулся певец, обернувшись к Маблунгу, — я впервые за весь путь рад, что Лутиэн не рядом. Если бы она слышала тех, кто выступает на сцене, больше никогда бы не взглянула в мою сторону. Я ничтожество, Маблунг. Не понимаю, зачем вообще я здесь, зачем я в Арде?