Свет проклятых звёзд
Шрифт:
— Странно играет с нами Рок, — покачал головой старший Феаноринг, — я думал, сегодняшний день можно считать очередной постыдной глупостью. Я должен был идти до конца там, на площади, и пошёл бы, если бы не Финьо. Но то, что он сказал, похоже, было знаком судьбы.
«Знаком судьбы? — с наивной, но такой сладкой надеждой подумала мастерица. — Слова о возможном счастье?»
Смотря на Маэдроса, Туивьель пыталась представить, каким он был раньше, до того, что с ним случилось, хотела угадать, что и как в нём изменилось, что претерпело наибольшие перемены. Вряд ли живший в
Страшно? Будоражаще?
В старшем сыне Феанаро воплотилось всё, чем может очаровывать и притягивать опасность, словно за время пленения на скале Нолдо сам стал отвесным склоном, скрывающим в себе вражескую твердыню. Как же тянет покорить этот склон! Эту вершину. Или… хотя бы прикоснуться. Говорят, камни Тангородрима тёплые…
Туивьель встала с бревна, прошла мимо пышущего жаром костра и села рядом с Легендой. Потянувшись к застёжке плаща, эльфийка хотела отдать шкуру твари тому, для кого трофей, похоже, гораздо важнее, чем для удачливой метательницы кинжалов.
Но почему-то отдала всю себя.
Это было словно наваждение, чары, лишившие рассудка, швырнувшие в пучину безвременья. Эльфийка утонула в нахлынувшем восторге, забыв, как и почему оказалась в бордово-золотом шатре, на расстеленных шкурах неизвестных ей животных с пятнистой шерстью, мягкой и тёплой.
Внезапно вспыхнувшая страсть горячим ураганным ветром оглушила и ослепила, лишила способности дышать, а потом медленно угасла в ласковом поцелуе, накрывшем одеялом сна.
***
Видение ворвалось в безмятежные грёзы обрушившейся тьмой, льющейся кровью и металлическим скрежетом.
— Зачем ты здесь? — спросил Туивьель кто-то незнакомый. Или это ответ на вопрос о прошлом Легенды? Таким были его голос и интонация? — Кто ты? Сможешь ли стать той частью души, что умерла под пытками?
— Конечно, да! — уверенная в себе, без малейшей тени сомнения заявила эльфийка. — Я смогу! Я здесь для этого!
Видение начало рассеиваться, голос больше не звучал, однако Туивьель чувствовала: ей не верят. Не до конца. Недоверие обидело, словно брошенная в лицо насмешка: «Знаю я цену ваших слов!»
Но была и надежда. Слабая, едва живая. Пульсирующая, будто сердце.
Сон разлетелся тысячами осколков, когда лежавший неподвижно Маэдрос содрогнулся всем телом и, тяжело скоро дыша, крепко прижал к себе Туивьель. Губы бесшумно зашевелились, и, как бы ни хотела эльфийка понять произносимые слова, сделать это не удавалось. Осторожно положив ладонь на судорожно вздымающуюся грудь, чувствуя, как бешено бьющееся сердце постепенно успокаивается, Туивьель коснулась губами плеча Феаноринга.
— Подожди, — хрипло прошептал Маэдрос, освободив левую руку из-под спины эльфийки и сжав лежавшую на поднимающейся и опускающейся уже медленнее груди ладонь. — Не говори ничего.
Туивьель замерла. Феаноринг переместил руку эльфийки чуть выше солнечного сплетения, прижал к себе, замер, лишь губы слегка подрагивали. Сделав несколько глубоких вдохов, Легенда сморщил лоб, сдвинул ладонь на живот.
Не понимая, что происходит, но чувствуя: это едва ли не жизненно важно, Туивьель боялась пошевелиться.
Вопросов рождалось всё больше, но не хватало смелости их задать.Маэдрос, закрыв глаза, улыбнулся уголками рта, положил ладонь эльфийки себе на лоб и очень медленно провёл в направлении затылка.
— Про меня говорили, что я восстал из мёртвых, что должен жить для борьбы, но тот мир, который принёс мне смерть, не отпускает, возвращается снова и снова, снова и снова, — прямо посмотрев в испуганные непонимающие карие глаза, тихо произнёс Феаноринг. — Я хочу, чтобы мой возродившийся мир ассоциировался с тобой.
Туивьель показалось — лорд пожалел о сказанных словах, проявив непростительную для воина-легенды слабость. Но… это было так прекрасно! Не зная, что делать и говорить, эльфийка невольно заулыбалась и, часто моргая, выдохнула:
— Да!
***
Проводив взглядом брата, уходившего в шатёр, Макалаурэ заулыбался. Может быть, это действительно шанс для Маэдроса продолжать жить, не смотря всё время в окно крепости, с ненавистью и подавляемым страхом ожидая нападения врага? Если рядом есть любящая женщина, тьме из прошлого придётся отступить перед живым теплом.
«А ещё, — подумал менестрель, отложив бутыль и взявшись за арфу, — ласка способна отвлечь от навязчивой злобы в адрес Нолофиньо. Любовь ведь важнее короны. Если, конечно, это не любовь к короне».
— Обалдеть! — с наигранной досадой всплеснул руками Сулион, подходя к костру. — Туивьель меня даже не заметила! Или сделала вид?
Линдиро, сев напротив Макалаурэ, вытащил из костра лишние поленья и, когда пламя опустилось, закрепил над огнём пойманную дичь.
— Я не стал бы этого говорить, — напряжённо произнёс сын Асталиона, — если бы не был уверен. Только, увы, я не сомневаюсь, что наше эффектное появление на Празднике Объединения, завершившееся отступлением ни с чем, нам всем ещё аукнется. Маэдрос поступил так, словно не был уверен в своей правоте, понимаете? Я-то знаю, что его остановило. Но тем, у кого нет совести, этого не понять.
— Предлагаешь опять пойти к Нолофиньо? — поднял глаза от арфы Макалаурэ, и Сулион захохотал. Заметив Дис, вместе с подругой уходящую в лес, менестрель, сам не зная, зачем, решил привлечь внимание бывшей советницы. — Луч солнца золотого, — запел Феаноринг, — тьмы скрыла пелена,
И между нами снова
Вдруг выросла стена.
Ночь пройдёт, наступит утро ясное,
Знаю, счастье нас с тобой ждёт.
Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная,
Солнце взойдёт.
Солнце взойдёт…
Ускорив шаг, знахарки скрылись за деревьями.
— Ну и ладно, — отмахнулся Макалаурэ. — Сулион, видишь, эта песня для привлечения дев неэффективна.
— Зато, кажется, Даэрона привлекла, — от души рассмеялся Линдиро, обернувшись к дороге, откуда донеслось знакомое пение. — Он, конечно, не дева, но против тоски сгодится.
***
— Руки Териндэ, как забытая песня под упорной иглой, — запел Даэрон, зная, что именно эта музыка должна представить его Феанорингу Маглору лучше любых приветственных слов. — Звуки ленивы и кружат, как пылинки, над её головой.