Свет проклятых звёзд

— Песнь Творения звучит среди гор, — мечтательно произнёс летописец, убирая с карты фигурки: сначала деревянные, потом каменные, следом — бронзовые и железные, за ними — серебряные, золотые и стальные. Бумага свернулась, города на столе больше не было.

— Я запомнил твою идею, — выпрямился Глорфиндел. — А карта Валинора, столь подробная, нам больше не нужна. Надеюсь, и в остальном ты меня услышал.

Пенголод кивнул, понимая, на что намекал воин — нарисованный город придётся сжечь.

— Если нам суждено быть преданными, — серьёзно сказал летописец, — это случится не по моей вине.

Мирный лорд сделал рукой прощальный жест, быстро пошёл в сторону выхода. Проводив его взглядом, книжник достал из стола новые бумаги и подсвечник в виде цветка из золота, зажёг огонь. Воск, тая, закапал слезами на сияющие лепестки, и это тоже была загадка Умника, ответ на которую знали очень немногие.

Примечание к части Салгант от Беллы БергольцЛорд Арфист

Пройдя по широкой улице, заставленной стройматериалами и лестницами, поэтому сузившейся до такой степени, что практически нереально было разойтись вдвоём, Келебрех осмотрелся, поприветствовал знакомых, занятых работой, и повернул на большую по меркам Гондолина площадь, однако, вдвое меньшего размера, нежели виденные в Виньямаре.

Прекрасный белокаменный Виньямар!

Открытый всем ветрам город на побережье моря, который не казался каменной клеткой, а здесь, в тайном убежище, ощущения были совсем иными. Конечно, привыкнуть можно ко всему. Более того, Орлам, в число которых входил Келебрех, придётся часто вылетать за пределы долины, а кто-то и вовсе поселится в Деревянных Вратах, что будет означать практически полную свободу, однако Авар, уверенный, что не хочет посвятить себя охоте, скотоводству и уходу за садами, со смешанным чувством думал о своём будущем. Раньше, привыкший ко сну под открытым небом эльф, не задумываясь остался бы на окраине-передовой, но только не теперь, когда разговор в библиотеке в одно мгновение перевернул мир слишком часто рассказывавшего всем подряд о своей семье юноши.

Пока Келебрех жил на границе с Краем Семи Рек, постоянно путешествуя по землям к востоку от Белерианда, говорить о родителях и даже более дальних родственниках приходилось для пояснения, что он не из «диких» Мориквэнди, занимавшихся разным нехорошим колдовством, а из тех, что отреклись от Валар позже, после более тесного знакомства. До встречи с аманэльдар Келебреху не приходило в голову, что, рассказав о близких, можно нажить себе врагов, потому что родня вошла в летописи не самым лучшим образом.

Но почему так?

Ведь быть кому-то братом, сыном, племянником, внуком — не значит разделять взгляды! Сколько есть примеров непримиримых разногласий в семьях из-за слишком отличающихся позиций касаемо любой мелочи! Отец и сын не всегда заодно, а дочь может не понимать ценностей матери. Для выживавших среди опасностей захваченного Мелькором и его прислужниками Средиземья Авари было важнее одинаково мыслить, нежели похоже выглядеть.

«Скажи «Друг» и войди».

Поговорка на все случаи жизни, но в Гондолине это работало иначе: у Голодрим в ходу было слово «Брат» или «Названный брат», то есть кровное родство ставилось выше духовного. Или Авар что-то неверно понимал?

Так или иначе, однажды зайдя в библиотеку и разговорившись с Пенголодом, Келебрех узнал о семье столько, что голова пошла кругом, зато сразу стало понятно негативное отношение некоторых соратников, в том числе и командира Глорфиндела. Воин, конечно, хвалил за заслуги, храбрость и смекалку и никак не ущемлял дальнего родственника Феанаро Куруфинвэ, однако Келебрех чувствовал себя рядом с главным Орлом крайне некомфортно. По-прежнему было проще общаться с такими же «отступниками», никогда не признававшими ни Валар, ни Тингола, и своими силами спасавшимися от северного тирана.

А сегодня к одному из собратьев у молодого эльфа было особое дело. Предстоял очень непростой разговор.

***

— Жарко тут у тебя, — громко выдохнул Талаган, неуклюже встав со стула и приоткрыв дверь напротив распахнутого окна. Сквозняк пошевелил скатертью из грубой плотной ткани, и необычно выглядевший эльф, наконец, сложил веер, протёр изящно вышитой салфеткой мокрый лоб и снова сел рядом с собратом, чтобы покончить, наконец, с бочонком крепкого вина. — Не представляю, как ты живёшь в кузнице.

— Ха, — усмехнулся мощный черноволосый кареглазый мужчина, одетый в рабочий фартук и плотную рубаху, удивительно контрастируя со своим разодетым в расшитые шелка с кружевами и украшениями гостем. — Если мне пришла в голову идея, я хочу сразу её воплотить. Увы, друг, я не могу везде таскать с собой горн, как ты — арфу.

— А ещё, — нарядный эльф с тёмно-серыми волосами, невысокого роста и очень полный, допил внушительный кубок, подлил себе ещё вина, поднял тост, — ты называешь себя монстром, как Балрог, только не айнурского происхождения, поэтому тебе положено жить в проклятом пекле. За тебя, Рог!

— Да-а, — с удовольствием отхлебнул хмельной напиток кузнец, — Моргот хотел сделать из меня простого орка, но я стал могучим чудовищем! И теперь накую столько оружия, что хватит всей Арде! Хвала Творцу, мы встретили собратьев, способных и защитить, и дать ресурсы. А мы защитим их.

— Слушай, Рог, — сразу изменился в лице Талаган, снова вытирая пот между складками подбородка, — у меня семья, я должен о них заботиться! Я воевать не стану.

— Знаю, — беззлобно отмахнулся кузнец. — И приглашать к себе домой не станешь, потому что не станешь тратиться на гостей — семью же надо кормить! Жену и дочь нарядить, сыновей обеспечить! Я бы тебя пинками выгнал, если бы не знал столько лет. Если бы не наше общее прошлое.

О том, что дети у Талагана не родные, Рог не сказал бы вслух никогда. Всем, давно знакомым с, вероятно, единственным толстым эльфом во всей Арде, было известно, что Салгант, называвший себя Арфистом на оссириандский манер, родившийся в рабстве Владыки Севера, не был полноценным мужчиной физически. Невольника с рождения лишили возможности иметь потомство, но мальчик, несмотря на укрощающее нрав увечье, оказался с характером, к тому же рос очень красивым и статным.

О том, что произошло однажды в подземных садах, Талаган часто рассказывал после второго бочонка вина, однако любые попытки сочувствовать себе пресекал сразу же, угрожая отравить особо слезливых, чтобы не страдали от жестокости мира.

Второй бочонок на столе Рога как раз подходил к концу.

— Проклятые орки! — стукнув кулаком по столу, уже не заботясь о целостности и чистоте кружевных рукавов, процедил Талаган. — Мало им было, что мы работали за еду! Так они ещё требовали, чтобы мы их развлекали! Видите ли, если ты не мальчик, значит, девочка! Я и сказал одному особо навязчивому, мол, уговор есть уговор: я рощу им урожай на своём квадрате, честно отдаю, ничего себе не забираю, хотя голодаю, как и остальные, а мог бы не быть таким дураком. «Ах ты голодаешь!» — засмеялись эти две твари. Скрутили меня, и в тюрьму. Примотали к дыбе и давай в глотку пихать всё подряд. Думали, сдохну, наверное, но хозяин-то запретил в своей земле помирать! И я начал толстеть, как боров на убой! Эти твари ржали конями и что только мне в глотку ни совали — в основном корм для скота. А потом какой-то их надсмотрщик узнал и испугался, что за такие эксперименты с них всех шкуры спустят — нечего тратить ценный продукт на раба, да ещё и в таком количестве! И меня отпустили, только ни нагнуться нормально, ни присесть я уже не мог. Так они с особым усердием начали с меня урожай требовать! Избивали так, что казалось, всё. Но помирать хозяин запретил.