Свет проклятых звёзд

Орёл и орлица, сверкая золотом оперения, показались в разрыве облаков, день становился теплее.

«А ведь я сама виновата в своём непокое, одиночестве и метаниях, — подумала вдруг Ириссэ, смотря за птицами, у которых, наверное, скоро будут птенцы. — Я сделала выбор в пользу отца, родства с которым теперь стыжусь. Да, Тьелко тоже хорош! Он убийца и трус, бросивший брата в беде, но если бы я была рядом, возможно, жизнь сложилась бы иначе».

Дочь верховного нолдорана подумала, что прошлое всё равно не вернуть, и отношения с оскорблённым гордым Феанарионом никогда вновь не станут доверительными и тёплыми, но…

«Я обязана перед ним извиниться. За сломанную судьбу, за свою трусость, за глупость, за то, что не ценила любовь».

Ириссэ не признавалась даже самой себе, что мечтала вновь быть вместе, ведь кем в таком случае она станет для Тьелко? Да, можно надеяться на прощение и свадьбу с последующим совместным правлением благодатным Химладом, но это глупо! Глупо! Какой бы сладкой ни казалась мечта, как бы ни грела она сердце. Однако… Что, если Турьо позволит уехать? Вдруг Тьелко не откажется выслушать?

Дальше в дело вступит проверенный способ убеждения мужчин, и да, конечно, всё получится.

Глупо! Но иначе уже невозможно. И пусть брат только попробует не позволить уйти. Арестует и казнит? Пусть попробует! Пусть! И тогда все увидят, что король Тургон действительно отвечает за свои слова, каким бы тяжёлым выбор ни был.

Эта мысль немного напугала, однако Ириссэ слишком разозлилась на себя, чтобы страх имел какое-то значение.

Стало жаль, что рядом нет Аклариквета, у которого можно отобрать арфу и сыграть, потому что стихи, рождавшиеся в голове, сами собой ложились на музыку:

«Сердце стынет в тюрьме ледяной,

Бьётся птицей, грустит о свободе.

Для чего в нём пылает огонь?

Почему мне нельзя быть собой?

Неужели любовь всё испортит?

К стебельку стебелёк

Я сплету свой венок,

Загадаю простое желанье.

Пусть плывёт по волнам

К сумрачным берегам

В незабудки вплетённая тайна.

Лёд и пламя, тьма и чистый свет,

Долг или мечта? Что одержит верх?

Да, наверное, глупо мечтать,

Ведь в мечтах никакого нет проку.

Но душа моя жаждет тепла

И отчаянно рвётся туда,

Где не будет вовек одинока.

Я плету свой венок:

Словно солнце — глазок,

Лепестки голубые, как волны.

Стебелёк к стебельку,

У судьбы я прошу,

Чтобы он полюбил, чтобы вспомнил.

Лёд и пламя, тьма и чистый свет.

Долг или мечта? Что одержит верх?

Я безумна, я в плену страстей.

Как найти во тьме

Путь к самой себе?»

Ноги сами понесли в сторону дворца, глаза видели только цель, а сердце билось всё яростнее.

«Я добьюсь свободы или смерти! И это мой выбор, моё решение. Больше никто мне не указ — ни отец, ни брат, ни сама судьба!»

***

Мост над рекой утонул в тумане, одинокая фигура медленно шла сквозь сумрак и казалась бы полностью чёрной, если бы не снежно-белые сияющие волосы. Силуэт двигался неуверенно, пошатываясь, словно под ногами был не камень и металл, упиравшийся в земную твердь, а палуба корабля, качавшаяся на бушующих волнах.

Королевские дворцы Химлада, разделённые рекой, казались исполинскими призраками, проступавшими среди утренних миражей, и лишь блеск золота выдавал в них рукотворные постройки.

***

Тьелпе отошёл от окна, обернулся к сидевшему за столом отцу.

— Финдарато говорит, что смертным нельзя под землю, — пожал плечами химладский принц, пробегая глазами по развешанным вдоль стен картинам, мозаикам и охотничьим трофеям, — без света они болеют, становятся нервными и агрессивными, либо наоборот — теряют интерес к жизни. Но объяснить им это невозможно, поэтому проще запретить, придумав какой-нибудь пугающий закон или, например, древнее пророчество, которое гласит: «Как только смертный ступит в ворота Тайной Пещеры, всему эльфийскому роду придёт конец! Один за другим погибнут величайшие светлые владыки и заберут с собой во тьму каждого, кто служил им!»

Куруфинвэ хмыкнул и покачал головой.

— А что придумать нам? — спросил отца Тьелпе, сняв с руки массивный браслет гномьей работы и положив на стол рядом с яшмовой шкатулкой.

— Пока мы можем беззаботно отдыхать, — улыбнулся сыну владыка северной части Химлада. — Финдарато разделил свою находку между всеми, кому не повезло чем-то насолить нашему Королю-Солнце, и на нас не хватило.

— Ты! — в дверях возник совершенно пьяный Туркафинвэ и указал резным стилетом на племянника. — Убирайся отсюда!

Принц изумлённо поднял брови.

— Убирайся, я сказал!

— Тьелко, — встал с места Куруфинвэ. — ты не у себя дома. Но ещё немного, и окажешься там. Против своей воли.

— Мне плевать, Курво! Я не хочу говорить при свидетелях.

Мутные глаза беловолосого Феаноринга попытались сфокусироваться на племяннике. Стилет медленно опустился.

— Дорогой мой Тьелперинквар, — оскалился Туркафинвэ, — будь так любезен — пойди погуляй. Мне с твоим папой надо обсудить, какое дерьмо орочье эта наша жизнь. И прости, если нагрубил.

— Просто прекрасно, — покосился на отца принц, но тот смотрел только на брата. — Поеду в Ногрод.

Проследив, как племянник вышел и хлопнул дверью, третий сын Феанаро рухнул в кресло около низкого стола с цветами, откинул голову.

— Курво, — выдохнул он, поднимая к лицу стилет, — я хочу сдохнуть. Прямо сейчас. Ты не представляешь, как мне надоели все эти соседи, которые постоянно пытаются с нами о чём-то договориться. Они мне не нужны! Я не хочу их видеть. Давай уедем, а?

— Куда? — усмехнулся Куруфинвэ, снова садясь на место, стараясь не выдать волнение.

— Не знаю. В лес. В глушь. Возьмём Хуана, поохотимся. Да, мы только недавно вернулись, но я чувствую, что хочу просто уйти, и чтобы никто меня не нашёл. Никаких писем, никаких гостей, послов, смертных этих. Никакой войны…

Самый похожий внешне на великого отца сын покачал головой.

— Хорошо, — согласился он, подумав, — только скажу, чтобы Тьелпе не уезжал.

— Да пусть едет! Всё равно твой лапсэ ничего решать не будет, а с гномами хоть научится чему-нибудь.

Куруфинвэ, всё ещё улыбаясь, кивнул. Идея сорваться, всё бросить и отправиться на охоту была интересной и главное приятной, а различные «но» можно и не заметить. Совершенно случайно.