Свет проклятых звёзд

— Финвиэль меня не оставит, я знаю, — запинаясь, проговорила Нарнис, не отстраняясь от воздыхателя. — А Финдиэль прислала письмо, что возвращается в Валимар, и я больше никогда не увижу ни её, ни Мелинаро, зато могу ехать в Сады Лориэна и вечно любоваться состоянием другого своего внука — плодом своих кропотливых трудов. Дочка написала, что всех заставит забрать из Форменоссэ родню, пока я не переломала сотни судеб. Но, — леди Нельяфинвиэль посмотрела расфокусировавшимся взглядом на Арафиона, — я ведь не хотела никому зла. Почему так вышло? Я боюсь остаться одна в этой проклятой тюрьме, но мне больше некуда пойти!

— Я тебя не оставлю, я же обещал, — прижался крепче Арафион, чувствуя, как всё быстрее бьётся сердце.

— Это неправильно, — всё-таки отстранилась Нарнис. — Но я на самом деле не знаю, почему.

Отойдя от окна и сев за стол, заваленный чертежами и стихами, дочь Майтимо Руссандола достала из внутреннего кармана плаща внушительную бутыль, откупорила и стала пить прямо из горлышка. Шокированный Арафион открыл рот, но так и не смог ничего сказать, ошарашенно наблюдая за тем, как возлюбленная, такая гордая, таинственная, правильная и… сильная, становится обыкновенной женщиной, напуганной и потерянной.

— Почему ты ещё здесь? — с громким стуком поставив бутыль на стол, поинтересовалась Нарнис. — Уходи и уводи остальных. Крыша скоро рухнет вам на головы.

— Но это и мой дом тоже, — прямо посмотрел в серые испуганные глаза Арафион. — Я так решил, леди Нельяфинвиэль.

— Решил, — сквозь слёзы рассмеялась эльфийка, снова берясь за бутыль.

Остановив её руку, ваньярский принц взял бокалы, поставил на стол, хотел налить вина, но дочь Майтимо Руссандола вдруг разозлилась:

— Так правильно, да?! Надо пить из бокалов и вдвоём?! И только с мужем?! Сначала вино, потом свадьба?! Так ведь положено?! А я не хочу, как положено, Ястреб. Я хочу так, как мне вздумалось. Именно сейчас, в этот момент времени, в этой точке Арды. Я что, не имею права делать то, что хочу, если это не положено? А кто мне теперь это скажет? Те, кто учили меня жить, оказались неправы! Те, кто строили мою судьбу за меня, либо мертвы, либо далеко! Всю жизнь я делала что-то, потому что так правильно, ведь мне так сказали умные родители, а им так сказали их умные родители, но в итоге во всём виновата именно я! В итоге неправа я! Но почему? Я теперь понимаю, что права была только мама из всех, кого я когда-либо знала, но я не смогу просто сорваться и отправиться к ней, потому что меня все ненавидят! Я обязана остаться здесь, позвать Валиэ Ниэнну, чтобы она очистила эту ненавистную всеми крепость, но я не могу! Ты понимаешь, Арафион? Не могу! Я ведь дочь отступника, жена отступника, бабушка отступника, внучка отступника, племянница отступников! Думаешь, я не понимаю, что меня тоже надо очистить, но я не верю Валар! Я никому не верю, потому что каждый встречный диктовал мне правила жизни, и каждый делал только хуже!

— То есть, — похолодевший от страха происхожящего ваньярский принц попытался разрядить обстановку, — ты не хочешь угостить меня вином? Хорошо, ладно, у меня своё есть.

— Не надо пить, — грустно улыбнулась эльфийка, однако голос прозвучал жёстко, — нам нечего праздновать, и мы пока никого не хороним. А за твой отъезд я подниму бокал в одиночестве.

— Я никуда не поеду, Нарнис.

— Ты один из тех, — снова разозлилась леди, — кому голова нужна только для красоты.

Поджав губы, Арафион отвернулся. Было невыразимо обидно слышать подобное после всего, что он сделал для Нарнис и её Дома, после того, как рассказал о своих чувствах, защищал от посланников Валар…

— Ты хочешь свободы? — спросил принц, справившись со сдавившей грудь болью. — Хочешь уехать? Ты можешь это сделать, а я останусь здесь и буду хранителем твоей твердыни, пока хозяйка не решит вернуться.

— Я не умею хотеть, Арафион, — прямо посмотрела в тёплые синие глаза Нарнис. — Меня не научили, понимаешь? Я знаю, что можно, что нельзя, как правильно, как неправильно, но всё это сейчас работает против меня, что бы я ни делала! Мне надо было уйти в Эндорэ с Финьо, но я поступила так, как приказал супруг, потому что так надо! И кто от этого стал счастливее?

— Ты ждёшь возвращения мужа, потому что так положено? — с трудом выдавил из себя вопрос Арафион.

— Меня не учили любить, — залилась слезами Нарнис, снова начиная пить вино из горлышка. — Меня учили подчиняться! И я не знаю, как может быть по-другому! Вижу, что у других не так, как у меня, но повторить не могу! Понимаешь, что это значит?

— Нет, — честно ответил внук короля Ингвэ, мечтая обнять и утешить любимую, однако не решаясь приблизиться.

— Я никогда не поддамся чувствам, Ястреб. Знаешь, почему? Потому что меня этому не научили!

«Но сейчас ты именно это и сделала, — так и не сказал вслух Арафион. — Надеюсь, тебе стало легче».

— А ещё, — Нарнис снова отхлебнула, — меня не научили напиваться. Это же некрасиво, так нельзя! Вот поэтому я сейчас так глупо поступаю и выгляжу. Ненавижу себя, но всё равно зачем-то делаю. Знаешь, первый раз мне захотелось напиться до точно такого же состояния, как сейчас, когда я поняла, что папа и мама друг друга не любят. Это было озарение! В тот день не произошло ничего особенного, папа просто долго отсутствовал, а потом пришёл, и встретился с мамой взглядом. Они посмотрели друг на друга, как чужие, словно незнакомцы, которые не хотят знать ничего о случайном встречном. Их глаза выражали пустоту и полное безразличие, словно меня нет, нашей части дворца тоже, ничего совместного не существует! Хотя, нет. Всё-таки было не только это, но я не поняла, что ещё. Мне просто захотелось напиться, но я не стала, потому что не положено. Это был первый раз. Второй — когда я узнала, что помолвлена. Кстати, Ястреб, мой муж никогда не слышал от меня того, что я сейчас говорю тебе. А знаешь, почему? Потому что нельзя выглядеть проигрышно перед супругом! Надо всегда быть милой и любящей, не позволять себе недостойное поведение! Финьо бы разлюбил меня, узнав, что я хотела напиться, когда мне сказали, что я стану его женой. Но ты представь только моё смятение: мне с раннего детства твердили, что есть Первый Дом Нолдор, а есть все остальные, и эти остальные — что-то вроде банки для краски: нужно, но совершенно не имеет самостоятельной ценности, потому что важна краска сама по себе, а не то, во что её налили. Потом мне хотелось напиться, когда я узнала, что мою семью прогнали из Тириона. Но как я могла показать Второму Дому свою слабость?! И я была сильной, красивой, гордой, любящей. Но знаешь, чего мне хотелось на самом деле?!

— Напиться, — развёл руками Арафион.

— С чего бы вдруг? — так искренне удивилась Нарнис, что принц почувствовал себя полным дураком. — Я мечтала поехать в Форменоссэ и просто посмотреть в глаза деду. Мне казалось, что таким образом его можно пристыдить, образумить. Меня учили, что неправ всегда только Второй Дом, и я готова была безоговорочно верить, но меня также учили, что агрессия — это недостойно. Но ведь агрессия исходила именно от моей семьи! Как же так, великий Феанаро? И потом я захотела напиться в третий раз, когда узнала, что мой муж натворил в Альквалондэ. А когда я его увидела…

Нарнис подняла бутыль и продолжила пить. Это длилось пугающе долго. Арафион подошёл к окну, прислонился к подоконнику и стал молча ждать продолжения разговора, надеясь, что хватит сил не сделать какую-нибудь глупость.

— Когда я увидела Финьо, — совсем нечётко заговорила дочь Нельяфинвэ Феанариона, — у меня рухнул мир. Я ведь была обучена лишь одной модели семьи: мужчина — сильный, женщина — любящая. Но в Альквалондэ, среди руин дворца я увидела своего мужа, который выглядел слабаком. Точнее, не так. Понимаешь, Ястреб, я была обучена тому, что муж может устать, проиграть какое-то соревнование, провалить важное дело, но он не должен этим гордиться. То есть, неудача — для мужчины постыдна, никто не должен о ней знать, слабость нельзя выставлять напоказ.

Тяжело вздохнув, леди обхватила голову руками, потом скинула плащ на пол, брошь-звезда, звякнув с режущим чуткий слух менестреля звуком, ослепительно сверкнула. Арафион поднял накидку, осторожно повесил у двери и, с трудом преодолев желание сесть рядом с Нарнис и обнять её, вернулся к окну.

— Скажи, Ястреб, — дочь Нельяфинвэ Руссандола посмотрела в глаза ваньярского принца, — это и есть любовь? Это любовь, да, когда ты видишь нечто отвратительное, но не насмехаешься, а пытаешься помочь? То есть, когда тебе действительно не смешно и не противно, а хочется сделать что-то, чтобы снова видеть сломленного эльфа сильным, как прежде?

Зажмурившись от рези в глазах, Арафион отвернулся к морю за окном. Серая и холодная, вода всё равно казалась теплее сердца любимой женщины. Тянущая боль в груди затруднила дыхание, захотелось убежать куда-нибудь подальше от всех и просто побыть в одиночестве. Наедине с безнадёжностью.

— Меня учили не любить Второй Дом, — продолжила говорить Нарнис, положив голову на руки. — Но мужа любить положено. А я так и не поняла, как это — любить? Может быть, то, что двигало мной, было совсем иным чувством?