Свете тихий
Шрифт:
Крупные красивые пальцы Ляли нерешительно, точно неохотно или колеблясь, сворачивают купюру вдвое, еще вдвое, еще...
– Спасибо, – краснея и стыдясь неясно чего, она потупливается и уходит поскорей в коридор.
– Спаси и сохрани вас Бог, батюшка! – счастливо блестя зелеными стрекозиными глазами, по-сержантски
P.S.
В одной из деревенек старой еще Яминской губернии жил да был некоторый муж именем Симеон, рукомеслом скорняк, а по упованию-душенастрою православный христианин. Выл он не нищ, не богат, шил односелянам из овчин шубы, проповедовал, как умел, Евангелие, а известен в округе был тем, что, сработав на заказ добротную носкую шубу, оставлял якобы в рукаве али где под воротом мелкую недошитую дыру. И делал сие будто бы он, Симеон, с тоею целью, чтобы заказавший, обнаружа по прошествии недодел, не поминал его всуе «добрым словом», а, напротив, немного и поругал. Таковым способом, аки камень водою, отачивал умный Симеон свою слабую, как у всякого и любого, падкую до похвал грешную душу...
И отошли дни, приспели сроки, отдал Симеон эту душу Господу Вогу; соседи-земляки снесли бренные останки его на деревенский погост. А спустя тридцать лет и три года, ко всеобщему диву и изумлению, поднялись кости Симеоновы из глуби могильной на лице земли.
Слух о чуде достиг ушей тогдашнего яминского архиерея. У покосившегося на могилке креста отслужили молебен, а мощи отвезли в Яминский кафедральный собор.
В роковом семнадцатом собор переделали в историко-атеистический музей, кости же «якобы святого» Симеона, выставленные на специальной застекленной витринке, стали служить вещдоком хитроумной глупости народного опиума.
В 198.. году прибывший в Яминск на жительство молодой честолюбивый священник, воспользовавшись борьбой сил пробудившихся с силами недремавшими – борьбой председателя ямгорисполкома с секретарем горкома за кресло мэра, – сумел вызволить экспонат из музейной подотчетности, и спустя годок, когда музей опять объявили храмом, мощи воротились ко прежнему.
Во дни реконструкционного ремонта знакомый отцу Гурию плотник сколотил раку, а приглашенный из Союза художников портретист написал по мокрой штукатурке, как представлял себе, Симеоново изображение. Восой, чернобородый, в армяке с веревочной подпояской, мужик средних лет держит на отлете здоровенную скорняжью иглу. Смутный компромисс плоскостного иконного с некоей как бы художественной перспективою. Лик на редкость невыразительный, никаких чувств.
Но, странное дело, трехглавый подсвечник-шандал с более чем полусотнею гнездышек не бывает на службах не заставленным до отказу. Вывшие комсомолки-энтузиастки, они же тыловые бессонные труженицы, вдовы сгинувших на войне героев, а ныне обратившиеся к Вогу бабушки, любят поставить тонкие дешевые свечечки именно сюда.
Если по сильной потребе и от сердца помолиться, разъяснят вам они, попросить что у святого Симеона, внепремен сбудется и поможет. Очень он, дескать, «чудок» на такую нашу нужду, сей местный святой.
Выла бы только, говорят они, молитва твоя чиста.